Виктор Пожидаев - Чистые струи

— Кто это там?! — посунулась к окну тетя Нурия и тут же повернулась, лукаво взглянув на Нахалку. Нахалка тоже поглядела в окно и, как показалось Семену Ивановичу, слегка покраснела.

— Ну, иди, иди! Позови… — тетя Нурия автоматически стала переставлять тарелки, стараясь придать столу более организованный вид.

— Максим? — Чириков заскрипел стулом, поворачивая свое туловище. — Чего носом крутишь, заноза! Ну-к, зови иди!

— Тебе надо — зови!

Семен Иванович был еще в хорошем настроении, но уже чувствовал, что его немного тяготит появление еще не увиденного Максима: Почему? Бог его знает! Он поднялся, стал благодарить тетю Нурию за вкусный обед. Чириков смотрел на него растерянно. Потом перевел взгляд на Нахалку.

— Ну что! Поговорить с человеком не дала, испортила застолье.

— Наговоримся, Иван Алексеевич! — Семен Иванович мельком глянул в окно. Ничего не увидел. — Приду!

— Пива вот набрали…

— Ничего, не пропадет! Пейте… Макса надо отпустить…

— Ну ладно! Пойдем. Я тебе червей дам. Копал, а порыбалить все не удается.

— Вот человек! — ласково и одобряюще сказала тетя Нурия. — Выпил чуток — и все. Норму знает!

— Это он при нас такой! — не оборачиваясь, громко-возразила Нахалка. — А вообще, наверно, натуральный алкоголик!

Тетя Нурия оторопела. Потом смешно, неумело замахнулась на девушку.

— Чтоб у тя язык… Ну, чертова девка! Прям при человеке… Иди вон отсюда! Глаза б тебя не видели…

Нахалка засмеялась, вскочила, уронив стул, и кинулась на шею возмущенной тете Нурии. Та попятилась, будто стремясь освободиться от неприятных ей объятий, но Семен Иванович заметил, что лицо ее уже не было сердитым.

— Хватит, хватит! Срамница… С тобой… Ты, Семен Иванович, не обращай на нее внимания, она…

— Дура! — подсказала Нахалка, ухмыляясь. — Да, тетя Нурия, дура, да?!

— Да! Да! — не удержалась, заулыбалась хозяйка и обеими руками энергично щекотнула Нахалку. Та взвизгнула и отпрыгнула почти к окну.

Семен Иванович вышел на крыльцо. Чириков разговаривал с рослым парнем. Редко природа дает человеку такой мощный и привлекательный облик: тугие округлые плечи, раздваивающаяся широкая грудь, а главное — очень доброжелательное, чуть по-детски стеснительное, чуть обиженно-грустное светлое веснушчатое лицо.

— Здравствуйте! — Максим повернулся к Семену Ивановичу и первым протянул руку. Семен Иванович не испытывал особого восторга от этого знакомства. Он слегка отвернулся, независимыми движениями заправляя в брюки выбившуюся рубашку. В это же время он, против своей воли, старался взглянуть на себя со стороны, как бы сравниться с молодым человеком, из-за которого Нахалка бросила институт.

Чириков нагнулся и достал из-под крыльца большую жестяную банку. Накренил, сбивая в сторону землю.

— Живые… Ты уж извини, Семен Иванович… Бабы, сам знаешь!

Семен Иванович шел быстро и легко. Он не старался копаться в своей душе, но чувствовал какое-то возбуждение, смешанное с тихой печалью.

— Ну, вот. и я, Макс! — сказал он негромко. — Надоело тебе, да?

Собака даже не втянула язык — смотрела на чужого-человека спокойно, часто-часто подрагивая боками.

— Ладно… Домой, Макс?

Пес вскочил и метнулся вдоль берега.

Семен Иванович забрался в палатку и долго лежал на спине, в покое, грусти и сладком ощущении полной свободы, которая, он это — тоже с грустью — понимал, не давала ему ничего, кроме того же покоя. Шелестел листьями — совсем рядом, над самой головой — ветерок, устраивали возню на ветках птицы. Семен Иванович слышал все это отвлеченно, стараясь думать о предстоящей рыбалке, чтобы не думать ни о чем другом и не выглядеть перед самим собой смешным.

— Руки вверх!

Семен Иванович дернулся от неожиданности. Нахалка расхохоталась, отбросила палку, которой изображала ружье, и присела на краешек брезентового пола.

— Струсил, да?! — По лицу ее переливались волнышки восторженной радости и еще чего-то, что настораживало Семена Ивановича, ожидавшего от нее новых выходок. — Я тебе пожрать принесла!

— Я тебя не просил об этом… — Его чуточку покоробило это распущенное «пожрать», но сказала она это таким легким, веселым тоном, что он тут же простил ее.

— Ладно, хватай! Мне некогда.

Она отвернулась и потрогала палатку.

— Ты очень старый?..

— Кому как.

— Ну а мне?!

Семен Иванович почувствовал раздражение. Ему не нравились такие отношения между мужчиной и женщиной.

— А при чем тут ты?

Она посмотрела на него удивленно и заинтересованно. Он молчал. Занудливо гудел одинокий комар.

— Ладно! — Она привстала и попятилась. — Старый дуб… Строит из себя!

Семен Иванович не шевелился. Ему уже не было так хорошо, как десять минут назад. Его наполняло безразличие ко всему, хотелось просто отдохнуть. Минут через двадцать он выбрался из палатки и услышал неясный шум, будто где-то совсем рядом кто-то бросал в воду камни. Семен Иванович вышел на берег и увидел Нахалку, собиравшую в сетку карасей. Нахалка улыбалась.

— Шарахаются! — возбужденно прокричал, высунувшись из. воды, Максим. Он отплевался, шумно набрал воздуха и исчез. Почти тут же на поверхности зашевелились выпачканные илом пятки.

— Как утопленник, правда? — сморщилась Нахалка.

Семен Иванович присел возле нее, еще не догадываясь, что тут происходит. Максим вынырнул и, держа руки в воде, сильно ссутулившись, побрел к берегу.

— Бросай! — крикнула Нахалка. Максим не отвечал, всем телом изображая борьбу с каким-то серьезным противником. Возле самого берега Максим с силой выбросил вверх руки. Длинная рыбина описала в воздухе дугу и шлепнулась в траву.

— Это он тебе ловит! — пояснила Нахалка, с ласковой серьезностью взглянув на Семена Ивановича. — Хватит ему, поехали!

Максим взял одежду и направился в кусты. Семен Иванович смотрел то на ползущего к берегу сома, то на Нахалку. Ему было и неудобно, и в то же время отчего-то слегка волновалось сердце.

Он провожал мотоцикл задумчивым взглядом, ощущая возникшее вдруг одиночество.

Солнце было еще высоко, в релке продолжалось птичье веселье, недалеко от палатки горел костер, и в котелке крупно бурлила вода. Семен Иванович неторопливо чистил и сразу же опускал в котелок молодую глянцевитую картошку.

— Ну, готова уха?

Семен Иванович выронил картофелину, и она брызнула водой на огонь.

— Я тебе долг принесла, — Нахалка протянула ему скрученную десятку. Маленькая, необъяснимая радость, шевельнувшаяся в сердце Семена Ивановича, моментально испарилась. Появилась досада — злая, как горчица.

— На, на! Я не люблю оставаться в долгу…

— Детский сад… Я тебе и не одалживал вовсе.

— Все равно!

— Слушай…

Нахалка швырнула деньги в палатку и быстро пошла прочь.

Семен Иванович долго не мог успокоиться. Ему расхотелось варить уху, расхотелось рыбачить. Он вспомнил про пачку сигарет, купленных в поезде на всякий случай, и начал искать ее в карманчиках рюкзака.

— А я думал, ты не куришь, Семен Иванович! — Чириков отдувался добродушно и солидно. Одет он был уже не в форму, а в выгоревшую клетчатую рубашку и просторные защитного цвета брюки. — Надоедаем тебе сегодня…

Семен Иванович бросил сигарету в костер. Он обрадовался леснику, словно тот обещал ему что-то очень важное для жизни.

— А я вижу, — Чириков присел у костра, — Нахалка будто побитая. Думаю — нашкодила опять! Что она тут натворила?..

Чириков смотрел ожидающе и с тревогой.

— Да ничего! — Семен Иванович стал расшевеливать костер.

— …Приехала с Максимом, гляжу — круть! Опять исчезла… Максим говорит — рыбу ловили. А куда она — сам не знает… Появляется. Собирались на танцы, а тут заупрямилась. Я-то ее насквозь вижу!

Семен Иванович опускал в котелок рыбу. Он еле сдерживался, чтобы не засмеяться от нахлынувшей вдруг легкости.

— Хотите ухи, Иван Алексеевич?

Чириков нахмурился, но тут же, будто опомнившись, распрямил складки на лбу.

— Пойду я! Ты это, Семен Иванович… Душа у меня что-то не на месте. Отца-то у нее нет, я уж как бы за него… Если что — не скрывай…

— Да что тут скрывать! — Семен Иванович зачерпнул ложкой юшки. — Долг, видите ли, принесла!

Лесник посмотрел на него облегченно, хотя немного и недоверчиво, и расслабленно опустился на прежнее место.

— Тьфу ты! Вот егоза…

Потом они ели уху, и Чириков, блаженно щурясь и смахивая рукавом с лица пот, уже не поминал о Нахалке, а расписывал прелести Кулаковского залива, куда решил свозить Семена Ивановича завтра же. А — Семен Иванович, вспомнив, все хотел спросить у него, каким же образом Самойлов сжег релку, но не решался, и думал, что спросит еще, будет более подходящее время.

А ночью — ранней ли, поздней, он не понял — пошел дождь. Хорошо натянутая палатка глухо зашумела, отбивая крупные, сильные капли. Семен Иванович лежал на спальном мешке лицом кверху, не шевелясь. Он старался вспомнить, что ему снилось, но не мог. Хотя знал — что-то необыкновенно хорошее, сладкое и нежное до слез.