Реми правой рукой обнял Капи за плечи и, сам чуть не плача, стал шептать. Он и сам не мог понять, то ли ему было так жаль себя, то ли на него так подействовали слова Капи, то ли просто в слёзные каналы что-то попало…
— Это ещё неясно, умру я или нет… Я и сам, Капи, не хочу с тобой расставаться. Но ведь…
— Нет, мы всё время будем вместе! И домой ко мне поедем вместе. Мама удивится, конечно, но она всё поймёт. Тон-тяна ведь нету — в доме пусто…
На душе у Реми потеплело, на глаза навернулись слёзы. К счастью, в темноте лица было не рассмотреть.
— Спасибо, я очень рад, что от тебя это слышу, Капи, но, знаешь, в мире всё не так просто устроено. Сколько мы с тобой ни придумываем, а люди нас всё равно никогда за настоящих братьев не признают. И мама твоя живёт среди этих людей, поэтому такого, как я, она и на порог не пустит. В «человечьем логове» всё ведь так зашорено, всё формально… Есть, конечно, исключения вроде той бедной крестьянки, что вырастила Реми. Только и она не смогла остановить своего мужа, когда тот, по бедности, решил продать Реми бродячему комедианту. Я всё думаю, а что было бы, если б Реми был их родным сыном? То есть нищета, конечно, там была главной причиной всего… А вот мама его была очень богатая, но при таком богатстве ей даже в голову не пришло усыновить побольше сирот и их воспитывать. Она только повсюду искала своего родного сыночка Реми. В «человеческом логове» принимают только родного сына или в крайнем случае ребёнка близких родственников. Наверное, если это правило не соблюдать, весь человеческий мир, полетит кувырком.
Яростно почёсываясь то тут, то там, Реми по возможности хладнокровно и спокойно излагал Капи свои взгляды. В мире очень много трогательных историй, только в действительности всё выходит по-другому. Уж кто-кто, а Реми, выросший на кладбище, в этом разбирался. И теперь, когда жизнь его, возможно, висит на волоске, именно теперь, в этот момент между жизнью и смертью, он хотел поведать суровую правду жизни милому наивному пёсику Капи, который совсем не знает жизни.
— А если мы поженимся? Тогда ведь можно, да? Я же всё-таки девочка и могу собраться замуж! — возразил Капи, тоже не переставая почёсываться.
— Нет, ничего не получится. Ты же ещё двенадцатилетний малыш, — смутился Реми, покраснев при этом.
В темноте Капи не заметила его замешательства.
— А если сказать маме, что мы уже поженились и больше расставаться не желаем?!
— Да ты знаешь вообще, что такое «пожениться»? — спросил Реми суровым тоном, чтобы положить конец фантазиям Капи.
— Ну, жить вместе, есть вместе, в ванной мыться вместе. А потом дети родятся, — неуверенно ответила Капи.
Реми тоже сконфузился и, с трудом подбирая нужные слова, стал объяснять:
— Чтобы пожениться, ты, Капи, прежде всего должна подрасти. И в голове должно мозгов прибавиться, и в теле… в общем, пока кое-чего не хватает. Первый признак, что становишься взрослой, — это когда начинаются месячные. Но у тебя ведь пока до этого дело не дошло?
— Что-то нам такое в начальной школе объясняли, в пятом классе… Но у меня уже грудь немножко припухла.
Реми, ещё больше смутившись, сглотнул слюну.
— Вот дурёха! Это ещё никакой не признак! Но через некоторое время у тебя это самое начнётся. Но только и после этого ещё рано. Надо по крайней мере хоть до моего возраста дорасти. Пока не дорастёшь, тебя никто всерьёз принимать не будет. А то ведь и меня в полицию потянут за такие нехорошие дела.
— Почему это? — со вздохом спросила Капи.
— Ты же пока ребёнок и находишься на попечении у своей мамы. Раз у тебя есть родитель, то есть мама, ты сама ничего решать не можешь. Я же говорю, в «человечьем логове» всё на формальностях.
— Но ведь ты, Реми, не собираешься со мной ничего плохого сделать, а?
На этот раз Реми побледнел. На мгновенье он ужасно рассердился на Капи и крепко стиснул зубы от досады. Но, памятуя, что это, возможно, их последний разговор перед разлукой, он всё же превозмог себя и сказал:
— Я, конечно, приютский и вырос на кладбище, но всё же я не обезьяна. Поэтому больше таких дурацких и мерзких вопросов не задавай. Жаль, что ты простых вещей не понимаешь… Ну ладно… Может быть, когда-нибудь, только ещё очень нескоро, мы и поженимся. Ну а пока думать надо только о том, что сейчас происходит. И надо думать всерьёз. Вот мы с тобой сейчас кто? — Реми и Капи. И это здорово! Понятно?
Капи утвердительно кивнула, давая понять, что ей всё ясно.
— Если я сейчас умру как Реми, рядом с тобой, мне больше ничего и не надо. А если не умру… Всё равно нам придётся расстаться. Но через пять лет мы сможем пожениться, и тогда я смогу жить у тебя в доме. Хотя чего сейчас загадывать… Через пять лет ты уже будешь не Капи, а взрослая девушка.
Реми умолк, а Капи, подумав немного, продолжала:
— Ты извини за такой разговор… Знаешь, очень много лапают… Ты-то мужчина… Но ты, наверное, и не знаешь, как это всё неприятно… Когда к тебе прижимаются такой большой разбухшей пиписькой… Противно так… И страшно. А у тебя, Реми, пиписька не встанет?
У Реми от таких слов перехватило дыхание и сжалось сердце, а «пиписька» почему-то вдруг стала расти. Сделав глубокий вдох, он невозмутимым тоном осведомился:
— Ты что, в самом деле ничего не знаешь? Потому и спрашиваешь? Это же такое естественное явление в природе… Без него тоже нельзя… Это нужно для продолжения рода. Вот ты, Капи, к примеру, иногда пукаешь, так? Это к продолжению рода отношения не имеет. Так и у мужчин пиписька вроде иногда пукает… Но тебе пока про такое и знать не нужно! Ни к чему тебе это знать!
— … Да, и Тон-тян свою пипиську всё время теребил… И лапают везде… И какие-то мужчины девушек убивают… Наверное, так тоже нельзя говорить, что я об этом и слышать не хочу… Если ты, Реми, хочешь мою грудь потрогать, пожалуйста, трогай. У тебя, наверное, от этого пиписька вырастет? Я тут подумала, что надо бы узнать побольше… Хотя лучше всё-таки ничего такого не делать. У меня и грудь-то ещё только чуть припухла — будто овод укусил. Наверное, скоро опять опадёт. Я бы согласилась вообще остаться мальчиком, как сейчас. Только ты, Реми, тогда будешь со мной?
Капи опять стала чесаться, скребя живот и подмышки.
— Ты, Капи, пока не женщина и не мужчина — просто малыш. Ну вот, сейчас, пока ты ребёнок, надо эту пору ценить, дорожить своим детством. И ты сама, и я — мы оба должны им дорожить… Только мне надо выйти… Кажется, опять понос начинается. И тошнит что-то. Ладно, далеко-то я не пойду, — сказал Реми и с кряхтением поднялся.
— Я тоже пойду.
— Нет, ты меня подожди здесь.
Но Капи всё равно пошла за ним следом. Ей, наверное, было страшно оставаться одной. К тому же из-за подозрения на холеру она, наверное, опасается, что ему станет совсем плохо, если оставить его одного. Наверное, не хотела упускать его из виду. Сознание, что Капи рядом, грело душу Реми, но справлять в её присутствии большую нужду ему было неловко.
На улице уже светало понемногу, но голые лампочки фонарей ещё горели над площадью. Было зябко. По улице, идущей в город от противоположной стороны площади, проезжали большие грузовики. Плавно катили велосипеды. По тротуару вдоль площади шло несколько женщин с большими узлами за спиной. Чёрная кошка лениво переходила площадь прямо посередине по направлению к вокзалу. Реми пошёл вправо вдоль кирпичной стены, свернул за большой штабель бетонных труб и попросил Капи:
— Ты подожди на той стороне.
Подождав, пока фигурка Капи скроется из виду, Реми снял штаны и присел на корточки. Казалось, в живот ему вонзилось несколько игл — такая острая была боль. В глазах у него помутнело, заболела голова. Всё тело нестерпимо чесалось. Подсохшие было ссадины на ладонях снова намокли и саднили. Он посидел некоторое время на корточках со спущенными штанами, как вдруг из него хлынула горячая поносная струя. Реми застонал. Задний проход у него от поноса и жара был весь в трещинах. Узел с вещами он с собой не взял, так что бумаги для подтирки не было. Он пошарил в карманах, но ничего похожего на бумагу не обнаружил. Делать было нечего, пришлось натянуть штаны прямо так, не подтираясь. Потом стал внимательно исследовать поносную жижу. По объёму её было совсем немного — всё, что оставалось в кишках. Жёлтая моча окрасила беловатый гравий, но крови было не видно.
Откуда ни возьмись показалась собака — та самая шелудивая шавка, что увязалась за ними вчера. Не обращая внимания на Реми, собака стала обнюхивать лужу, оставшуюся на гравии. Хотя ничего аппетитного в этом запахе не было, собака, помахивая хвостом, уже собралась полизать лужу, когда Реми со всех сил пнул её ногой. Прежде, чем собака успела удрать, он пнул её ещё раз, и ещё.
— Ты что! Пошла отсюда!
На крик прибежала Капи. Собака тем временем бросилась наутёк.
