— Ты что! Пошла отсюда!
На крик прибежала Капи. Собака тем временем бросилась наутёк.
— Ты что собаку бьёшь?! Она хоть и грязная, но тебе ведь ничего плохого не сделала.
Реми, отдуваясь, хмуро взглянул на Капи.
— Так противно же! А ты кончай говорить как девчонка! Эта собака паршивая собралась лизать мои какашки. Если у меня холера, то и она холеру подхватит, так? Вот я её и отогнал.
Капи, приоткрыв рот, посмотрела на поносную лужицу.
— А разве собака может заболеть холерой?
— Я не знаю. Всё равно, это же мерзко!
— А я было подумала: оттого, что я всяких глупостей наговорила, ты решил на собаке злобу выместить. Ты же вон какой здоровенный, только сейчас от болезни ослаб немного… — с озабоченной гримасой сказал Капи.
Конечно, Капи, наверное, думает, что, если противник намного сильнее, любой его испугается — что человек, что зверь. Реми, чувствуя себя маленьким и немощным, ответил нарочно совсем слабым, усталым голосом.
— Ещё чего! Да меня сейчас только пальцем ткни — и повалюсь. Это на меня случайно нашло… Голова кружится. Здесь вообще-то неплохо. Давай, пожалуй, в трубу заберёмся и поспим. Туда возвращаться не будем — блох там слишком много.
— Ага! Правильно. Я принесу узлы, а ты меня здесь жди.
Капи резво помчался к тоннелю под эстакадой.
В штабеле в нижнем слое было три трубы, в среднем две и в верхнем одна. Трубы были примерно метр диаметром, так что внутри вполне можно было улечься вдвоём, прижавшись друг к другу. От собственной тяжести штабель точно развалиться не мог. Реми полез наверх и заполз в верхнюю трубу. Там было полно паутины, сыпались какие-то мелкие камешки. Он высунулся из трубы и крикнул Капи, который шёл от эстакады:
— Эй, Капи! Я здесь! Отсюда такой вид!..
Капи рассмеялся и неловко полез на верхотуру с двумя узелками в руках. Дорогие кожаные туфли тут были помехой — в них лазить было неудобно. «И как только он в таких туфлях поднимался по верёвочной лестнице на холерный пароход?» — подумал Реми. Сейчас туфли у Капи были в песке и грязи. Выглядели совсем старыми и ветхими. Забравшись наконец в трубу, Капи тоже высунул голову наружу и оглядел привокзальную площадь.
— Здорово! Тут так далеко видно! Надо было сразу сюда идти спать.
— Так вчера вечером было же совсем темно — ничего не видно было…
— Только вот что с блохами делать? Надо раздеться и блох перебить, а то они нам покоя не дадут. Их полно ещё на нас осталось.
Реми криво ухмыльнулся и проворчал:
— Да, если так их оставить, все блохи на тебя переберутся. Ты небось повкуснее для них будешь, чем я.
— Там собаки собираются, — сказал Капи.
На пустынной рассветной площади в левой её части собралась свора примерно из десятка собак. Была ли среди тех собак давешняя шелудивая шавка или нет, со штабеля труб разглядеть они не могли. Там был большой чёрный пёс, маленькая коричневая собачонка, тощая пятнистая собачонка… Все собаки, большие и маленькие, разных видов и размеров, бродили по площади, низко опустив головы в поисках поживы. Реми нахмурился, вспомнив бродячих собак в Курихаме. И почему только, куда они ни приедут, везде такое множество брошенных собак вокруг вертится? Может, потому что он назвал Капи собачьей кличкой?
Появились четверо школьников с рюкзаками и прошли к вокзалу по правой стороне площади, подальше от собачьей своры. Наверное, решили прийти пораньше, чтобы успеть на первую электричку. Из-за полуразрушенного здания вышла женщина с ребёнком, которого она вела за руку. Женщина была в рабочих шароварах. В руках у неё был тяжёлая с виду сумка. Ребёнку было лет пять, и на нём были грязные широченные штаны, слегка волочащиеся по земле, как у Капи. Со стороны вокзала прозвучал паровозный гудок. Его продолжением послужил собачий вой. Одна собака завыла — и все остальные тотчас подхватили. Школьники остановились. Женщина с ребёнком тоже замерла на месте. Большой чёрный пёс направился в сторону школьников. Остальные собаки тоже пришли в движение и последовали за ним. Шли они осторожно, низко опустив головы. Тем не менее собаки всё убыстряли шаг, и наконец чёрный пёс приготовился кинуться на одного из мальчиков. Школьники заорали и бросились наутёк. Женщина, подхватив ребёнка на руки, тоже побежала прочь. Однако собаки, не обращая внимания на женщину, всей сворой ринулись за школьниками. Их оскаленные, с текущими слюнями морды быстро приближались к мальчикам.
— Помогите! Бешеные собаки! Помогите! — истошно вопила женщина пронзительным голосом.
— Какой ужас! Надо что-то делать! — выдохнул Капи и, спрыгнув со штабеля труб, стал искать камни, чтобы запустить в собак.
Реми тоже, хоть и с запозданием, вылез из трубы, но камни искать не стал, а вместо этого устремился к собакам. Холерные страдания приходилось пока отложить. Чёрный пёс уже ухватил одного школьника за штаны, и тот с криком отчаяния рухнул на землю. Остальных троих тоже окружили собаки, и отступать им было некуда. Капи, набрав в карманы камней покрупнее, помчался за Реми. Женщина с ребёнком продолжала истошно голосить, но никто не спешил на помощь. Собачья свора окружила трёх школьников плотным кольцом. Собаки уже бросались в атаку и кусали их за ноги. Трое мальчишек с плачем отмахивались руками и ногами.
Реми подскочил сначала к чёрному псу и дал ему сильного пинка в брюхо. После второго пинка пёс разжал зубы и отпустил ногу школьника. Он повернулся к Реми и угрожающе рявкнул. Из пасти текла белая пена, глаза налились кровью. Без сомнения, это была настоящая бешеная собака. Реми сдёрнул с себя джемпер и, размахивая им, стал понемногу отступать, иногда делая выпад в сторону чёрного пса. Запыхавшийся от бега Капи принялся швырять в свору камни, — в тех псов, что нападали на троих школьников, но попал всего раз в голову пятнистой собаки. Лучше бы ему было промахнуться. Пятнистая тварь повернулась к Капи, оскалила пасть, всю в белой пене, и свирепо зарычала. Повинуясь этому зову, остальные собаки оставили в покое школьников и всем скопом, включая и чёрного пса, стали надвигаться на Капи.
— Бежим! — крикнул Реми. — Обратно, к трубам!
Он ухватил Капи за руку, и они вместе со всех ног понеслись назад, в укрытие. До труб было метров пятьдесят. Их можно пробежать за девять секунд. Шанс на спасение у них был. К холере не хватало ещё только укуса бешеной собаки. К тому же этих собак так много, что с ними не справиться — вмиг разорвут и сожрут. Вон, даже Акела после схватки с рыжими псам изнемог и умер. Реми на бегу споткнулся, больно ударил обо что-то колено и ткнулся руками в землю. В то же мгновенье несколько псов вцепились в него, ухватив за штаны и за рукав рубашки. Капи издал пронзительный рыдающий вопль. Отмахиваясь от собак джемпером, Реми сердито крикнул:
— Чего орёшь?! Беги скорее! Я их отвлеку и тоже как-нибудь выкарабкаюсь!
Тут собачьи зубы вонзились Реми в запястье и в икру Он почувствовал, что всё его тело будто обожгло, и затрясся не столько от боли, сколько от ярости: «Ах, чёрт! Это что же?! Меня собаки сожрут?! Хоть бы та шелудивая тварь, которая вчера за нами увязалась, помогла, что ли! Может, она затаила злобу, что я её пнул, и теперь привела своих свести со мной счёты?» Острая боль пронзила щиколотку. Два пса победно ухватил Реми за ногу и стали грызть. Он упал, продолжая отбиваться от собак руками и ногами. Собаки кусали за руки, и тянули, и грызли его за ноги. От страшной боли он закричал. Кровь текла по телу, слёзы заливали лицо. К запаху крови примешивался собачий дух. Эти твари, видно, гниют заживо. От моей крови гнилью не пахнет. Надо же! Думал, что умру от холеры, а приходится погибать такой паскудной смертью. Вон, всё тело уже в крови. Много вытекло крови. Вон, как кровь дымится… И тело, и вонючие собачьи морды — все красны от моей бесценной крови. Они хотят меня всего сожрать, с косточками. Надо бежать! Я сейчас уже не Акела — я стал обычным человеком. И теперь эти псы пожирают мою плоть. Ох, лучше уж было умереть от холеры. Какой-то пёс укусил его в щёку. Другой оторвал кусок от живота. Ветер дохнул во внутренности. Температура тела стала падать. Он вспомнил запах крови, который был знаком ему с детства, с кладбища. Это был тот самый запах. Тогда тоже крови вокруг было так много, что он даже удивился. Кровь, вытекшая из трёх тел, образовала на земле большую лужу. Одна треть этой крови принадлежала отцу Капи. Запах крови отца Капи был в начале моей жизни, и с тем же запахом моей собственной крови жизнь моя кончается. Это уж слишком! Неужели я родился и жил только для того, чтобы меня сожрали собаки?! Выходит, жизнь моя оказалась ещё более жалкой, чем у отца. Как же так получилось?!
В ушах у него вдруг зазвучал — словно луч пронизал тьму — совсем другой вой, заглушивший лай и вой гнусной собачьей своры. Тоскливая чистая мелодия, напоминающая волчью «Песню смерти», возносилась к небесам. Он оглянулся, чтобы увидеть, откуда доносится вой, и мутнеющим взором увидел, что Капи, стоящий на штабеле труб, превратился в белого пса и теперь, задрав к небу морду, вёл свою печальную песнь. Ага! Значит, Капи в порядке! И сейчас Капи провожает меня в последний путь — меня, чья жизнь начиналась с запаха крови его отца! Что ж, всё сходится… Но по крайней мере я умираю не в одиночестве. У меня есть Капи. Реми улыбнулся. От клича Капи боль перестала терзать его.
