Противостоять разрушительному всесилию комфорта может лишь этика перфекционизма. Но ей-то как раз неоткуда в сегодняшней неиерархической культуре взяться.
Хочется утешиться мыслью: перфекционисты и дальше будут рождаться — столь же непредвидимо и необходимо, как рождались до сих пор. Но допустимо предположение, что их нынешнее наличие — проедаемое наследие культуры настоящей иерархии, чьи очертания всё более остаточны и размыты. Культурные гены по инерции продолжают действовать — в мутировавшей системе. Дальше может произойти вытеснение их в апоптоз (запланированную смерть)…
«Короткими перебежками». В ходе химиотерапии вены постепенно выжигаются изнутри; боль при вливаниях нарастает. Процедурная сестра Т. Гришечко вначале садилась рядом и вовлекала в разговор. Порог шуток-прибауток был перейден, и в дело пошел новокаин. Цитостатик смывает обезболивающее со стенок вены, но какое-то время помогает. С восхождением на ступень «заслуженной пациентки» (это когда уже очень больно) начались «короткие перебежки» (из сленга инфузионной процедурной): капельница периодически отключалась — до стихания боли и включалась — до усиления болевого синдрома. Важно правильно схватить момент: боль не должна набрать высоту, с которой спускаться предстоит слишком долго. Татьяна с непостижимой точностью улавливала этот миг, не принимая во внимание заявления, что лучше потерпеть подольше, зато поскорей завершить процедуру. На самом деле быстрее получалось по ее опытно-интуитивной схеме, а не по моей, основанной на нетерпеливой рациональности.
Летом 2000 года, когда я раз в две недели мозолила взглядом банку с лекарством (когда же оно кончится?), а Татьяна юмористически прикрикивала: «Не надо гипнотизировать раствор!», у нее тяжко болел отец, а потом и умер. Об этом мы тоже говорили во время процедур, и ни разу медсестра не допустила (в интонации — не то что в выборе слов) экспрессии, способной ассоциативно задеть пациентку. Разумеется, ей было нелегко. Но к тяжелым переживаниям в этом месте относятся как к правильной постановке вопроса.
О древних финикийцах. Замечательная скрипачка Татьяна Гринденко, вдруг ощутив разом беспросветную натруженность и изумленную благодарность, воскликнула, когда после ее победы на конкурсе в Брюсселе королева Бельгии подарила ей феноменальной красоты, воистину королевское концертное платье: «Большое, огромное, чудовищное спасибо!» Отголосок непомерности слышится и в моем «спасибо», обращенном к медикам, подарившим вот уже полтора года «сверхсрочной» жизни; время-то подарено довольно тяжелое.
Древние финикийцы измеряли прожитые дни в категориях веса: вот где берет начало онкология.
Не знаешь, куда что пойдет. Финикийцы и их меры времени в конце 1980-х аллегорически пригодились в исследованиях современного шлягера (тогда он обрел по сю пору действующий кодекс времени: ритмическое размалывание базовых акцентов в невесомо малые величины). А нынче взвешивавших время финикийцев приходится вспоминать как по личному случаю, так и в связи с глобальными судьбами.
Должно ли время быть не тяжелым? Не выяснилось ли, что легкость времени опасна? Празднично-доступный комфорт, царивший на переднем плане культурной картинки до самых последних недель, — насколько он антропологичен? На первый взгляд дальше некуда: все во имя человека, все во благо человека. Но ведь по определению нетяжелое мало весит — и стбоит. Время жизни исподволь обесценивалось. Его пришлось искусственно насыщать катастрофическими субститутами веса — и в кинобоевиках со спецэффектами, и в интеллектуальном бомбизме всякого рода «красных бригад». Террор как вызов/протест/рыночный/политический инструмент и вместе со всем этим также шоу в генетическом отношении есть сытая европейская идея, а не голодное отчаяние «третьего мира». Но, к несчастью, как раз «жирные» идеи, возникающие на почве пресыщения, особенно успешно овладевают тощими массами. Развлекательные кадры взрывов и карнавальные студенческие беспорядки поначалу всего лишь оттеняли и взбадривали несколько скучную атмосферу благополучного цивилизованного быта. Но тень мало-помалу субстантивировалась и стала привилегированным жанром культуры. Случайно ли: хитом поп-сцены летом 2001 года стал клип немецкой группы «Раммштайн», изображающий террористический захват города, на текст «Я хочу вас контролировать, / Я хочу вас подчинить…»; при этом никаких «хороших парней», которые победили бы «плохих», в клипе не присутствует (а присутствует, между прочим, самоподрыв одного из брутальных героев)… Еще шаг — и тень начнет действовать самостоятельно. И вот мутация произошла. Теперь вес времени будет определяться изнурительно тяжелой борьбой с рассеянными повсюду метастазами террора, то есть в онкологически-финикийских категориях.
После ошибки в описании снимка. Первый курс химиотерапии (апрель 2000 года) дал успех: «положительная динамика». После второго курса с надеждой на повторение приведенной формулы пришлось подождать. «Без динамики» — значит, опухоль лекарственно резистентна (адаптируется к долженствующим разрушать ее медикаментам).
Сдерживая похоронную мимику (в стенах Онкоцентра терминальное выражение лица, по негласной солидарности пациентов и докторов, тщательно избегается), приношу выписку из рентгена кандидату медицинских наук М. Б. Стениной (она «подхватывала» меня в отсутствие С. А. Тюляндина). Неуязвимо свежей миловидностью и рассудительным спокойствием Марина Борисовна убедительно противостоит предмету собственных научных занятий. «Что будем делать?» — «Подумаем» (думы привели к повторному анализу снимка — динамика имелась, но увидеть ее помешал случайный компьютерный сбой). Не могу сдержаться, задаю психологически давящий вопрос: «Это фатально?» В ответ: «А знаете, от чего по статистике чаще всего умирают?» — «…?» — «От жизни».
О неразрешимых проблемах. В начале нашей эры гарантировалось только право духовного выбора. В XX веке оказались общепризнанными (словно столь же трансцендентно гарантированные) права на высокое качество и желательное количество жизни. Массовый культурный дискурс культивирует небезобидные предрассудки. «Ведь я этого достойна!», «Вы достойны самого лучшего!» — речь ведется всего-то о продвигаемых на рынок марках шампуня или жвачки, но безмятежная самоуверенность усваивается как фундаментальный принцип.
Из безусловного права на «самое лучшее» вытекает право притязать на то, что уже кому-то принадлежит. Например, на право акционеров управлять собственностью (ср. скандал вокруг НТВ весной 2001 года), или на финансовую помощь со стороны более сильных экономик (ср. условия афганских талибов в сентябре 2001 года: бен Ладен — в обмен на финансовые вливания), или на включенную в признанные границы территорию для национально-государственных новообразований (ср. действия албанских сепаратистов в Македонии летом — осенью 2001 года). Эйфория разрастающихся прав конвоируется уверенностью в разрешимости любых проблем: «и на Марсе будут яблони цвести».
И ведь мало того, что если есть проблема, то есть (?) и решение. Якобы всегда возможен выход из тупика, не затрагивающий априорно привилегированных комфорта и долголетия. Не зря же с 1999 года в политических раскладах все более громко и расчетливо использовались иннервирующие гуманизм обвинения в непропорциональном применении силы, когда речь шла о борьбе с чеченскими террористами (теперь-то проповедники пропорций сами готовы нанести истребительные удары — и чуть ли не куда угодно, лишь бы действовать)… С другой стороны, не видно, что где бы то ни было опасность конфликтов и агрессий отслеживалась и оперативно купировалась бы на стадии, аналогичной предраковым состояниям…
А ведь главная проблема борьбы со злокачественными новообразованиями — ранняя диагностика. Она ни в одной стране не развита — ни как институция здравоохранения, ни как личная практика. Благополучным обывателям кажется, что им потакает сам порядок вещей. «Со мной этого не случится» — ненадежный оберег. Каждый третий, согласно проективной статистике ВОЗ, в ближайшие 15 лет станет онкологическим пациентом, а до того лет 5 не будет об этом догадываться. Когда клинические симптомы обнаружатся, проблема уже станет неразрешимой.
Из веры в «мы достойны, следовательно, осуществимо» проистекают вошедшие в норму оплошности проектантства, как лично-биографического, так и социально-глобального. Сознанию, зачарованному прогрессом, хочется (а значит, как бы и «можется») всего сразу и окончательно: если не коммунизма, то какой-нибудь сверхсистемы космической защиты. Между тем коммунизм с успехом замещается олимпиадой (или даже просто колбасой), а агрессорам, наносящим неприемлемый ущерб, вполне хватает ножей для резки картона…
