Ознакомительная версия.
Но вдруг Митя обнаруживал самого себя рассуждающим, можно ли кому-нибудь заказать покалечить Олега, — и рассуждал он не о том, будет ли это праведно, а о том лишь, не вляпается ли он в большую проблему, чем пытается решить? То, что когда-то мелькало как журнальные картинки, как кино, вдруг оказывалось внутри.
И главное, он вполне мог ужиться с этим. Снова все было точь-в-точь так, как тогда, когда он стоял с другими охранниками перед банком, держал сверкающий гореловский кольт и остро желал быть своим этому лихому парню, начинавшему когда-то с «гоп-стопа». (Запомнилось, как Толик сказал тогда: «Да, этот кореш, в натуре, на многое способен».) Как тогда, он был готов отбросить все ненужное и хотя бы притвориться, хотя бы на время, таким же способным на многое парнем. К своему удивлению, Митя начал замечать, что в этом туманном и мрачном на первый взгляд мире гораздо больше ясности. Простоты и ясности. И надежности. Он никак не мог бы себе представить, что кто-нибудь из «Аппарата» решился бы пойти с ним к Олегу. Как ни крути, но те люди, с которыми он чувствовал себя гораздо уместней и комфортней, оказывались совершенно бесполезными в трудную минуту. Среди них он чувствовал бы себя, как в крепости, которую враг не в силах взять штурмом, но в которой закончились пища и вода.
Свернув на Кировский, Толик сбавил скорость и скоро встал совсем, чтобы оглядеть переулок.
— Ты, кэ че, не на тренировку идешь, — сказал Толик, трогаясь. — Хочешь порубиться, на ринг полезай. Ты дело идешь делать. Иногда можно, не поверишь, и овечкой прикинуться, если для дела опять же нужно. Мозги, — он постучал пальцем в лоб, — всегда включай.
Митя коротко кивнул. И выглядело это так, как он кивал Трифонову в ответ на его вопрос во время лекции: «Это понятно?» — мол, не задерживайтесь, профессор, все понятно, налету схвачено. Толик разбирался в этих делах не хуже, чем Трифонов — в геохимических барьерах.
До работы в банке Толик некоторое время промышлял по району распространенным в то время бизнесом, выбиванием долгов. Не все из той дворовой бригады попали в банк, а Толик попал. По рекомендации его бывшего тренера: совершенно случайно тот разговорился с Рызенко в гостях у кого-то из общих знакомых — мол, был хороший парень, удар как из пушки, и мозги на месте, да вот встал на скользкую дорожку. И вместе с Толиком попал в банк его лучший кореш, Вовка Амелин. Их называли «опергруппа». Само собой, никто из них в штате банка не состоял. Но каждый день белоснежная «Субару» с четырьмя крепкими ребятами, которые никогда ни с кем сами не заговаривали и в глаза не смотрели, а целились, стояла под окнами «Югинвеста». А если не стояла, то все знали: опергруппа на задании. Толику нравилось: работать, ощущая, что тылы плотно прикрыты, было намного приятней. И все было бы хорошо, если бы его лучший кореш Вовка Амелин не занялся, как говорил Толик, клубной самодеятельностью. Решил подработать. «Даже пистолет купил, хотя никогда мы со стволами дел не делали. Взял, кэ че, идиот, шабашку, на дом». Толик сразу отказался и Вовке сильно не советовал. Так и вышло, как он предупреждал. Да и не могло оно закончиться иначе. Когда вывозишь человека на левый берег Дона, связываешь ему руки, ставишь на колени и суешь ему в рот «ПМ», ты хотя бы поинтересуйся заранее, не поленись — а кто он, собственно, такой в этой жизни. А он оказался братом очень большого мента. Вовку закрыли на пять лет, остальным троим, включая и Толика, предложили перейти на работу обычными охранниками. Толик не спал ночь, мучался, но все-таки согласился. Его кореша, сказав, что собаками не работали и работать не собираются, из банка ушли и перестали с ним здороваться. Но и тут он оказался прав: одного из них завалили через два года, второго закрыли, как Вовку. Толик долго маялся, ломал себя. Поначалу держался гордо, был закрыт на сто замков. Но потом оказался не вредным и не глупым человеком. Митя сблизился с ним. Насколько вообще умел сближаться с людьми.
— Смотри, не бузи, не шуми, — продолжал обучение Толик. — Кэ че, веди себя прилично, как у невесты на смотринах.
— Ну? если планка не упадет.
— Ха! Не упадет! Прям безбашенный нашелся! — Он, казалось, рассердился. — Ты думаешь, бабки выбивать — это так, кэ че, хобби для дебилов? Это, знаешь, работа. Трудная работа, между прочим. Сидишь по целым дням в машине, пасешь кого-нибудь. Ни пожрать нормально, ни помыться. В любой момент можно в ментовку загреметь, а выбьешь или нет, заметь, ты еще не знаешь. И потом, это не отмороженная работа. Это только в кино утюги на пузо да паяльники в жопу. А чисто бабки забрать, чтобы и самому под статью не затарахтеть, и дело сделать, это тебе не паяльник в жопу, нет. Это, между прочим, психология. Ты его напугай, и не словами напугай, а делом. Слова тебе и шестилетний пацан такие расскажет, что дух захватит. Иногда просто проехался с клиентом за город в машине — и все молчат, а он и так и сяк: ребятки, да куда вы меня везете, да что собираетесь делать, да я все отдам — а в ответ тишина? Да не убивайте вы меня — а ни у кого даже ствола с собой нет. Это вот шоу такое, понимаешь? Голливуд отдыхает!
Митя уловил в его голосе неожиданную — видимо, и для самого Толика неожиданную — ностальгию. Вроде бы столько лет прошло и все давно стерлось. Столько раз уверенно повторял себе и другим: «Нет, ну его на? Главное, вовремя остановиться. Живешь, может, и неплохо. Но недолго». Давным-давно пообтерся, привык к простой работе. Столько лет в охране — сутки-двое, сутки-двое, свой календарь, чего уж про остальное говорить! Кажется, и на лбу уже проступило: «охранник». Одна проститутка так и сказала: «Ты, наверное, охранником работаешь?» — «А почему бы и нет», — ответил он тогда, вроде и не ей отвечал, а самому себе. Час на входе, два — у мониторов. Обед бесплатный в соседней столовой. Босс в отъезде — можно и вздремнуть после обеда. Встретил босса, проводил босса. Ночью заперся и спи, никакой бэтмен не страшен? А теперь ввязался в это дело, и будто не было долгих лет тихой дремотной работы.
До этого Толик никогда не говорил так эмоционально о своей работе в «опергруппе». Собственно, он вообще говорил об этом кратко и вскользь. Теперь же многое описывал подробно, с массой ярких живых деталей. С особенным чувством рассказал про одного мужичка, бывшего боксера — сам Толик еще застал его в зале, в котором начинал тренироваться, он был зеленый мальчишка, а мужичок, уже оплывший, лысый, приходил в зал поколотить мешок, повертеть скакалку. И вдруг много лет спустя жизнь свела их по одному щекотливому вопросу, причем по разные стороны этого самого вопроса.?Вчетвером они гнались за ним по вечерней улице, мимо влипающих в стены прохожих и никак не могли догнать. На свою беду, сильно растянулись, и мужичок пользовался этим весьма эффективно: неожиданно разворачивался и выстреливал в преследователя серию точных ударов. Иногда попадал так, что сбивал с ног, но даже если не сбивал, задерживал в любом случае. Раз за разом его настигал Толик, и в короткое мгновение, что тот разворачивался и бил, оба успевали подумать: «Где я его видел?» И Толик, узнав мужичка из спортзала, сильно смущался каждый раз, когда тот разворачивался. И поэтому никак не мог его свалить, а только отбивался и отступал, чтобы тут же снова кинуться в погоню. «Представляешь, — говорил он, смеясь, — ну не могу его е?ть. Стыдно!» Митя слушал Толика, воодушевленно рассказывающего о превратностях выбивания денег, и думал о том, как должна быть скучна ему работа охранника. Снова смутное разочарование набегало на него — как по поводу Стаса, когда узнал, что Стас играет на нелюбимом инструменте. Необъяснимое, неоправданное, несправедливое разочарование тяжело затуманивало те самые мозги, которые Толик советовал всегда держать включенными. Какое ему дело до того, кто на чем играет, кто кем работает.
— Ну, в общем, смотри, спокойно и аккуратно. Если за ним кто-то есть, к тебе разбираться приедут. Будь готов. Разговор будет простой: ты, кэ че, лох, а мы лохов доим. Ты уж извини.
— Да ладно.
— Так что нужно просто прощупать.
Они приехали на место. Машину Толик оставил далеко от окон Олега, в соседнем переулке. До нужного подъезда прошли пешком.
— Ну че, я внизу останусь, — сказал он. — Такая, кэ че, х?я, ты меня тоже пойми. Мне в ментовку ни по какому нельзя.
— Я понял.
— Ты меня знаешь, я заднюю не включу, но ты же в курсе?
— Я понял, понял.
— Если что, кэ че, я, ясен перец, тебя там не кину. Но это в самом крайнем случае. Говори с ним спокойно, — он сделал рукой округлый плавный жест, удивительно напомнивший Мите Трифонова. — Кэ че, уговори его открыть, но в хату ни в коем случае не заходи. Если надо будет, потом, но уже при другом раскладе.
Дверь в подъезд с кодовым замком Митя открыл, отодвинув язычок замка лезвием охотничьего ножа. После встречи с пьяным прапорщиком он купил себе такой нож. Толик ничего не сказал, но нож отобрал.
Ознакомительная версия.
