Ознакомительная версия.
В Америке большинство городов стимулируют компании, уменьшая их налогообложение, чем обеспечивают свою привлекательность для капиталовложений. Я спросил его, согласен ли он с этим, и был удивлен, услышав «нет».
«Мы двигаемся в другом направлении. В своей инаугурационной речи я сказал, что повышение уровня образования, создание образовательной системы мирового уровня — мой основной приоритет». Пеория пытается копировать усилия Каламазо в Мичигане, где бизнес образует такие школьные фонды, которые дают каждому ребенку возможность получить хорошее образование.
Почему мы не можем использовать образование в качестве стимула, чтобы разместить бизнес здесь?
Криминальная обстановка в городе — это также одна из основных проблем, и он думает, что это связано с низким уровнем образования. Многие дети из малообеспеченных семей имеют только одного из родителей. Есть и сироты. «У этих детей почти нет надежды на будущее», — произнес мэр. Нет легкого решения проблемы нищеты, но такие люди, как он, должны протянуть руку помощи бедным, вовлечь их в нормальную гражданскую жизнь, дать им понять, что о них заботятся.
Владимир спросил, как он думает: американская мечта все еще жива, если тяжелая работа плохо оплачивается? Джим Ардис сказал, что верит в американскую мечту и что в других странах у людей нет даже шанса добиться успеха.
Я спросил, была ли вера отцов-основателей в демократию неким романтизмом. Он ответил, что был очень обеспокоен — только двадцать процентов избирателей пришли на выборы. Большинство людей, как он сказал, просто хотят лучшей жизни и снижения налогов. «Слишком много безразличия», — сказал он, добавив, что многим людям не до политики, все их усилия направлены на то, чтобы свести концы с концами.
Пока Владимир снимал сюжет о городской управе, мы говорили с Джимом. Я спросил, что он думает о своей карьере в Конгрессе или Сенате Соединенных Штатов. Он ответил, что получал предложения, но решил не покидать родной город. Он сказал, что победил на выборах прежнего мэра, занимавшего эту должность около пяти лет. Он напомнил, что в регионах личные качества все еще принимаются во внимание — люди знают друг друга, и деньги не всегда и не всё определяют. Но в масштабе страны все совсем по-другому. Деньги контролируют все. «Я был в Вашингтоне несколько раз. Там, конечно, очень умные люди. Но система коррумпирована».
Я посмотрел на него — молодой, обаятельный, многообещающий политик. Он казался мне очень достойным человеком. Я был этому рад. Я не живу в Пеории, но было приятно, что такой человек, как Джим Ардис, работает на благо своего города.
Собираясь уезжать, мы услышали чьи-то шаги на лестнице. Взглянув вниз, мы увидели полицейских в униформе, быстро поднимавшихся по ступеням. Полиция окружила здание. Мэр окликнул их, не понимая, в чем проблема. Оказалось, что кто-то из прохожих увидел одного из членов нашей команды и подумал, что тот выглядит довольно подозрительно. После 11 сентября любой прохожий мог позвонить в полицию и рассказать о своих подозрениях.
Когда они поднялись на наш этаж, Владимир схватил мэра за руку и сказал сержанту: «Не волнуйтесь, офицер. Мы поймали его!»
* * *
Когда мы приехали в парк у реки, я увидел человека в инвалидном кресле. Среднего возраста, худой, густо заросший щетиной. Темные глаза под широкополой соломенной шляпой. Он отгадывал кроссворды в замусоленной книжке.
Я предложил взять у него интервью. Владимир мою идею поддержал.
Этот человек участвовал в войне в Персидском заливе в 1991-м, был ранен в спину. У него так называемый «синдром Персидского залива»: его сердце бьется не чаще тридцати ударов в минуту. Живет в Чикаго. После нескольких месяцев ожидания прошел курс лечения в Пеории. Он против войны в Ираке. Он уверен, что деньги должны тратиться в Америке: решать надо «наши собственные проблемы». Раньше он верил в американскую мечту, но сейчас она кажется ему недостижимой. Он чувствует, что жизнь в Америке катится неотвратимо вниз. Перед отъездом из Чикаго на лечение какой-то подонок обокрал его — он сидел в своем инвалидном кресле, вор разрезал его брюки и вытащил кошелек.
У нас был ланч в ресторане «Sea Food Joe's», который, как мы узнали, входит в большую корпоративную сеть таких же ресторанов. (Я был удивлен, прочитав у Ильфа и Петрова, что эта ресторанная сеть существовала в Соединенных Штатах с начала 1930-х годов.) Главная дизайнерская мысль тех, кто оформлял интерьер ресторана, состояла в том, чтобы он походил на рыболовецкую лодку, наполненную сетями, с большими искусственными рыбинами, как бы плывущими вдоль стен.
Кухня была отличная, и мы с Владимиром подумали о том, можем ли мы взять интервью у менеджера ресторана. Я проследил за ним — быстро двигающийся, интеллигентный мужчина лет тридцати, с бритой головой и аккуратной круглой бородой. Но было не так-то легко заставить его сосредоточиться на интервью. Он все время отвлекался, давая указания работникам. Он ни на секунду не выпускал из виду все, что происходило в ресторане. Он хотел быть уверенным, что работа идет так, как ей положено идти. То есть по высшему разряду обслуживания посетителей.
Он согласился на интервью, но сразу предупредил, что должен получить разрешение от руководителя корпорации. Это заняло еще полчаса. Его супервайзер, находившийся дома, сказал, что все в порядке, но ему нужно поставить в известность кого-то еще выше. Следующий человек позвонил в ресторан, выразив беспокойство по поводу съемок, как потенциально плохой рекламы. Я взял трубку, объяснил суть нашего проекта, напомнил ему про Ильфа и Петрова и заверил его, что нам так понравился ресторан, что в любом случае наша съемка будет иметь только положительный эффект.
«Хорошо. Но не снимайте внутри ресторана. Это наша корпоративная политика. Никто спорить с этим не имеет права».
Всей этой ситуацией Владимир был крайне недоволен. Особенно его рассердил тот факт, что корпорация может запретить менеджеру давать интервью. «Что это за Первая поправка к Биллю о правах! — воскликнул он. — Если компания может запретить говорить парню!»
И это правда. Еще тридцать лет назад, будучи студентом юриспруденции, я четко знал, что Первая поправка запрещает разглашать только правительственные секреты. Теперь частные компании тоже могут контролировать то, что их работники говорят о своей работе и работе всей компании.
Познер разговаривал с менеджером перед входом в ресторан. Джо отвечал достаточно честно. Он сказал, что американская мечта все еще жива и, если будешь много работать, можешь далеко продвинуться. Но в прошлые времена было гораздо больше правды во всем, и можно было, просто много работая, добиться успеха. Сейчас экономика очень сильно изменилась, и человек должен постоянно находиться в поиске новых возможностей; сейчас очень трудно вырваться из этого замкнутого круга. Он сказал, что верит в Конституцию и в Билль о Правах — это его основные принципы. Он верит, что Америка — свободная страна, но эта свобода ограничена некими правилами, заложенными в самой Конституции. И к этому добавил, что очень озабочен изменением восприятия американцев самих себя по этническим признакам. «Мои предки из Германии, и я горжусь этим. Но при этом я на сто процентов американец. Как же люди могут воспринимать себя как-то по-другому?»
* * *
Мэр Ардис посоветовал нам посмотреть статую Абрахама Линкольна в Пеории. По его словам, памятник установлен именно на том месте, где в 1854 году Линкольн говорил свою знаменитую речь об отмене рабства, а неделю спустя сенатор Стефен Дуглас призывал к сохранению рабства. Как и каждый американский школьник, я читал об этих знаменитых дебатах между Линкольном и Дугласом. Они оба изъездили весь Иллинойс, и всюду разворачивались жаркие дискуссии о рабстве. В учебниках моих дней это представлено просто как громкие дебаты, когда две популярные политические фигуры выражали свои контрастные принципы. Только спустя много лет я прочитал кое-что из того, что говорил Дуглас. Это были грязные политические технологии, игра на глубоких предрассудках белых людей. Он сказал, что если Линкольну кажется, что черные равны в правах с белыми, то ему должно быть очень комфортно, если его собственная жена будет ехать с негром в закрытой коляске, пока он, Линкольн, «как гостеприимный муж», будет править лошадьми…
Я бывал в Вашингтоне у памятника Линкольну перед зданием Конгресса. Я поднимался по ступеням и стоял рядом с огромной статуей мужчины, в полном спокойствии раздумывающего о судьбах нации. Что могло в Пеории сравниться с этим? Я ожидал увидеть сентиментальную небольшую скульптуру. Усилия маленького города увековечить небольшую частицу славы, доставшейся ему от Линкольна.
Мы подъехали к зданию суда, рядом с которым находилась эта скульптура. Я был удивлен ее небольшими размерами — в натуральный рост великого президента. Скульптура стояла на маленьком гравийном островке. Без мраморного постамента. Это был молодой Линкольн, не тот, которого мы привыкли видеть на картинках. Без бороды, выступающие скулы и взъерошенные волосы. Он был в костюме и жилете, что не скрадывало узости его плеч и худосочности телосложения. В нем ощущалась какая-то слабость, и, смотря на него, появлялись мысли о шатком его здоровье. Его ступни в ботинках казались очень большими и твердо стояли на земле. Я находился рядом с ним. Он был всего лишь на несколько дюймов выше меня.
Ознакомительная версия.
