– Гринберга если не в этом, то в следующем году ждут литературные премии. Более самобытного писателя, чем наш друг Валерий, я не знаю. Есть некоторая рефлексия – Валерий, мне бы не хотелось сильно лоббировать, Валерий мой друг, и тем не менее… Я хотел бы выпить за его будущее. Все знают, что у него было тяжелое прошлое… Его долгие годы, порядка 50 лет, колбасило, но он нашел себя. Давайте выпьем за нашедшего себя Валерия. Я дал Сеславинскому почитать его книгу. Он попросил вторую и автограф Гринберга. Что происходит не часто!
– А Путину можно дать почитать?
– Ну это маловероятно. Но от тех людей, которых заставил прочитать, я не слышал ни одной отрицательной рецензии.
Гринберг:
– Не знаю что мне просить…
Григорьев:
– И все-таки за будущее!
– Валера, а почему тебя Сеславинский хвалит? Это часть проплаченной пиар-кампании?
– Вы себе не представляете, какое я предпринял исследование! Я нанял историков в Германии по реальной истории холокоста.
– То есть авторами истории холокоста будут немцы?
– А, понаехали тут…
– Нет, надо киргизов, типа нейтральную сторону.
Лукьянов:
– А можно я выступлю на правах персонажа всех книг Гринберга? Именно у моих берегов он черпает вдохновение.
Свинаренко:
– Да-да, я в новой книге читал, как ты учил кота разговаривать. Очень хороший рассказ.
– Когда ты говоришь «очень хороший», я делю эту славу с Гринбергом. Я сам был в искусстве. Я пел со сцены: «Иван Лукич – участник перестройки…» Валера!..
Все орут, перебивают, уже вмазали. Как быстро люди расслабляются и перестают за собой следить!
Свинаренко:
– Кстати, о славе. Я предлагаю дать слово Орлуше: пусть расскажет, как в Питере встречался с самозванцем. И ему девушки дают даром, когда он говорит, что Орлуша – это он.
Орлов:
– Сижу в Питере в кафе с девушкой, она говорит: знаешь стих «Заебало»? Ну. Так вот его вон тот парень написал – видишь, за тем столиком? Познакомь! Ну давай. Я с ним говорю. Он объясняет, что рингтон «Заебало» это у него какой-то мудак спиздил, это чистый контрафакт. Он говорит – я Виктор Соколов, что-то в этом роде, а в Интернете – Орлуша. Что, говорю, действительно ты это написал? И вдруг я понимаю, что свои стихи далеко не все помню. Он их помнит лучше, чем я. Девки от него в восторге. Давно пишешь? Лет 15, но сначала в Интернете не издавали.
– А ты открылся?
– Я не стал раскрываться.
Посыпались реплики типа:
– И он тебя пустил в свою лабораторию?
– Ты не захотел его унизить?
Он отвечал так:
– Когда несколько девушек уехали с тем парнем, я сказал той, что осталась, что Орлуша – это я.
– И она не поверила?
Григорьев:
– Это говорит о большом человеколюбии Орлуши. Он мог бы лишить этого подонка возможности общаться с девушками.
– Общаться бесплатно, ты хочешь сказать.
– Орлуша сам виноват – он не зарегистрировал брэнд!
Орлов:
– Но даже если бы и так, то в Питере вряд ли бы меня знали. Могло получиться так, что вот за столом два Орлуши и ни одного настоящего.
Романова:
– А у меня есть подруга, которая мечтает пообедать с Орлушей.
– Она симпатичная?
– Она банкирша.
А вот и Дмитрий Петров – ньюсмейкер.
Григорьев:
– Пока Коха нет (он вышел на минуту), вот история, тоже про славу. Сидим в ресторане в субботу. Подходит человек и говорит, кивая на Коха:
– Ты с Германом Грефом?
– Нет.
– А кто же это?
– Но человек понял все-таки, что это немец! Хоть это!
Свинаренко:
– К Ицковичу часто подходят и спрашивают, почему он без соавтора. Он говорит: «Без какого? – Без Коха. – При чем тут Кох? – Ну ты же Свинаренко?» А мы действительно похожи?
– Одно лицо.
– Я похож на Ицковича, он похож на Маркса – значит, я тоже похож на Маркса. Так?
Гринберг:
– Куприянов теперь президент нашего клуба (речь о литературном клубе «0,5», куда входит несколько частных лиц). Сейчас он скажет о том, что это он теперь президент, а я смещен.
– Не, не! – орет тот.
– А что тут было при Советской власти?
– Я тут знал все заведения, я тут жил – в общаге на Петроверигском.
Свинаренко:
– А почему Веригский а не Верижский?
– Понаехали тут!
– Но ведь Вражский, не Врагский?
Знать он вроде все заведения знал, но назвать – не назвал…
Официанту:
– Скажи, голубчик, а вот Григорьеву как министру ты можешь дать чего-нибудь поесть?
– Министру бывшему, – самокритично подает голос тот; фактически продолжается разговор о славе. Sic transit gloria…
– Насчет понаехали: Москву всегда строили лимитчики. И основали ее они же. И Юрий Долгорукий понаехал. А где были тогда коренные москвичи, я вас спрашиваю? Когда Москва закладывалась?
– Друзья, давайте супу съедим!
Начали выбирать супы.
Выбрали, и Гринберг снова вернулся к высоким темам:
– Я не могу написать любовный роман, потому что я зачехлил свою ракетку, но это закрытая информация. – Наверное, писатель начал отвечать на глупые вопросы своих поклонников, которые уже успели заказать суп, о том, почему он не берется за большой жанр. Он уже много раз высказывался по этому поводу, но с людей как с гуся вода.
– Мы никому не скажем. – Это про зачехленную ракетку.
– Реально я решил снять все и всяческие маски. Моя новая книга называется «Жизнь в искусстве, вид сзади».
– Это по материалам сайта «Анал. ру»?
– Ха-ха-ха, – смеется нетребовательная публика – такая обычно и интересуется литературой, и тянется к деятелям культуры. Всеядность отличает нас от пафосных любителей прекрасного. Мы же любим не только Стравинского (хотя в нашем кругу некоторые находят «Жар-Птицу» несколько заумной), но и грубые, плоские, сальные шутки. Широк наш диапазон.
– Ну, сначала я думал назвать так: «Жизнь с заднего прохода». Но потом подумал, что это перебор. Что я имею в виду? Вот в доме, где 22 этажа, водопроводчик может перекрыть стояк…
– И обратка не пойдет уже, – подал реплику кто-то из писателей, видимо, более близкий к народу, чем прочие.
– Вот, например, актер сыграл 20 ролей и сдох от пьянки, и ему аплодируют при выносе тела.
Гринберг уже растекался мыслью по древу – и от волнения (он все-таки давал литературный обед), и от жидкой части этого обеда. Так что он не стал развивать заявленные темы про водопроводчика и мертвого актера и продолжил так:
– Я хочу сказать про другое. Есть большая неправда в том, что… – Далее последовал длинный пассаж про модные ток-шоу, который мы тут опускаем. После докладчик перешел к резюмирующей части: – Хорошо бы каждый из нас имел возможность делать свое ТВ и радио! Тогда б мы проводили каждый свое ток-шоу и вывешивали его в Интернете. Но этого нет, и мы вынуждены выслушивать всяких гондонов. Я хочу развенчать миф о человеке, который якобы находится внутри информационного сообщества. Люди слушают этих гондонов и думают…
Гринберга перебивает Григорьев и говорит весьма значительные слова, которыми мог бы начать свое выступление хоть даже и сам президент:
– Русская литература XIX века…
– Подожди, Вова, я не о том, – в свою очередь, Гринберг перебивает Григорьева, который перебил его. – Я о другом: на хера мне человек по ТВ ночью рассказывает, как надевать презерватив? На хер это нужно?
– Ты евреев не любишь просто! У нас же все ток-шоу ведут евреи.
– Ха-ха-ха, – низкопробно смеется стол.
– Я бы хотел слушать Андроникова, но он умер, – делает пессимистический вывод Гринберг.
Ему отвечает Новоженов:
– Да… Это проблема человека, который книг не читает уже, на карты денег нету, он не пьет, потому что давление… Ракетку зачехлил, и что ему остается, кроме как слушать радио и смотреть ТВ?
Включается Куприянов:
– А сериалы смотреть не пробовал?
– И «Дом-2», – подсказывает еще кто-то.
Он на гвоздь повесил бутсы,
А другие все ебутся!
– «Дом-2» я тоже смотрю, – смело признается писатель. Он уже настолько там, на олимпе, что может себе позволить такое пренебрежение к работе над имиджем; ну сериалы, ну «Дом-2», что хочу, то и смотрю… И плевать ему, что вы про это думаете.
Это признание удивило даже медийного профессионала Григорьева:
– Да ты просто аддикт масс-медиа! Зачем ты все это смотришь?
Да… Люди, которые руководят отраслью, похоже, не думают, что их деятельность находит такой отклик. Может, теперь они наконец ужаснутся по поводу содеянного.
Ответа нет. Гринбергу, похоже, нечего сказать.
– Ну а как быть нам? – спрашивает кто-то.
Григорьев подсказывает:
– Джозеф Хеллер…
Гринберг подхватывает:
– «Уловка-22».
– Ну вот почитай, как там!
Куприянов:
– Я как вице-президент клуба говорю тебе, Валера: пьесу напиши.
Григорьев подает маркетинговую идею:
– Название: «Вид сзади». Ломиться будут!
– Название? – задумывается Гринберг. – Я вот придумал как-то назвать свой рассказ «И корабль плывет». Но потом подумал – скажут, это уже было, ты еще назови «Мера за меру». Я поделился своими сомнениями с Левой, и он сказал: «Да пиши что хочешь, сейчас никто на это не обращает внимания».
