— От Коннора…
— От Коннора? — Сжав кулаки, Джейми шагнул вперед. — Я его убью, — сказал он.
— Не надо, — попросила Бетт. — Все не так. Не вини Коннора. Это я совершила дурацкую ошибку.
— Он знает?
— Нет…
Боль и недоумение отразились на лице Джейми. Он подошел к сестре и обнял ее.
— Все будет хорошо, Бетти, — пообещал он ей. — Правда, папа?
Саймон кивнул, давясь слезами, и обнял своих детей.
«Семьи, — подумалось Стефани, — это не сплоченный коллектив, который движется по одному пути. В семьях случаются спады и подъемы. У каждого члена семьи свои проблемы, нерешенные дела и тайные планы. Иногда они совпадают, а иногда вступают в противоречие. В рамках семьи бывают единодушие, вражда и разногласия, которые постоянно претерпевают изменения. Но это не означает, что в основе своей семьи не являются единым целым. Вот так они и функционируют. У каждого своя роль, но случается, что в зависимости от обстоятельств роли меняются, в том числе на противоположные, переходят к другому человеку».
И Стефани осознала, какова ее роль в этой семье. Она будет тем человеком, который будет поддерживать их на жизненном пути. Им столько пришлось пережить, и каждый из них настрадался по-своему. В голове зазвучали слова песни Стиви Уандера. Что-то про то, что нужно оставаться сильным и двигаться в правильном направлении. Это она могла для них сделать. Она может быть «гласом умиротворения», «объективным взглядом».
Она шагнула к ним. Погладила Бетт по голове, сжала костлявые плечи Джейми, затем обняла за талию Саймона.
Они приняли ее в свой круг, все трое. И теперь их стало четверо. В этот момент Стефани стала членом этой семьи.
— У нас есть только один день, — сказала на следующее утро за завтраком Эмми. — Поэтому нам нужно использовать его по максимуму.
— Что ж, — с готовностью откликнулся Арчи, — ты выбирай, куда хочешь пойти. По части культуры я дикарь.
— Думаю, нам надо пойти в Скуолу[29] ди Сан-Рокко. Посмотреть Тинторетто. Потом, может, в музей Пегги Гуггенхайм? Но я не знаю. Ты предпочитаешь классическое или современное искусство?
— Э… Пас. Ни на том, ни на другом не специализировался. Пойду, куда поведут.
Арчи сам признался, что в культуре он полный профан, но с радостью подчинился руководству Эмми. Во время их прогулки его больше всего умиляли восхищение Эмми и удовольствие, которые девушка получала от мелочей. Художественная лавка, витрина, заваленная красками в порошках, живостью цвета готовых поспорить с радугой, яркими, насыщенными и мощными. Выставка люстр из муранского стекла, вычурных до нелепости и даже до крайности: молочно-белые жгуты из стекла были украшены на концах рубиново-красными и изумрудно-зелеными вставками. На кампо Сан-Барбара, перед витриной крохотной лавочки у маленького каменного моста, Эмми ахнула при виде оригинальных вещей: чучел кроликов, мраморных черепов, старинных кукол, серебряных фигурок лосося.
— Я хочу все это привезти домой и расставить в своей студии!
Арчи решительно не понимал, зачем кому-то тащить такое в дом, но был очарован энтузиазмом Эмми.
Он, однако, с благодарностью познакомился с ошеломившими его творениями Тинторетто. Он не ожидал, что их величие повергнет его в такой трепет — все стены в Скуоле были расписаны с энергией и чувственностью, от которых ему захотелось заплакать. Никогда ничто не вызывало в нем таких чувств. У Арчи в голове не укладывалось, как человек может достичь такого совершенства. Сцены из Ветхого и Нового заветов глубоко его тронули, хотя он был совершенно уверен, что в Бога не верит. Арчи разглядывал потолки и упивался фресками, щедро сдобренными золотом.
— Это можно сравнить с религиозным переживанием, — заметил он. — Я не привык к такого рода вещам.
— Думаю, в этом суть великого искусства, — сказала Эмми, довольная его неожиданной реакцией. Она думала, что Арчи наскучит это через пять минут и он захочет двинуться дальше, но на самом деле именно она торопилась уйти. — Мы не можем оставаться здесь весь день, нам еще столько нужно обойти, подняться на столько мостов.
— Так куда теперь? — спросил Арчи, скромно сжимая бумажный пакет с открытками. Ведь он даже не удосужился покрасить стену дома за туалетом, когда ему сменили бак для воды.
Музей Гуггенхайм его смутил. Ему понравилась простота здания в стиле ар-деко, с широкими лестницами, ведущими к Большому каналу, но он совершенно не понял ничего из этого искусства, и привлекательным оно ему не показалось. Он долго вглядывался в работу Виллема де Кунинга «Женщина на пляже». Смутно различил ногу и голову, но если не считать их, создавалось впечатление, будто кто-то швырнул на холст кучу краски.
— Уверен, все это говорят, — сказал он Эмми. — Но и я так могу.
Она только засмеялась.
— И мне нравятся вещи, которые похожи на себя, — проворчал он. — На Тинторетто я готов смотреть хоть каждый день.
Потом они сидели в кафе и пили словно светящийся изнутри оранжевый апероль-шприц[30].
Эмми достала из сумочки блокнот и цветные карандаши. Начала рисовать.
— Это станет моей венецианской коллекцией, — пояснила она. — Для следующей зимы.
Она быстро набросала отделанный перьями тюрбан из плиссированной ткани в стиле Фортуни и цилиндр, черный с красным того оттенка, каким изнутри красят гондолы. Арчи сидел под дневным солнцем и смотрел, как она рисует. Отдаваясь мечтательному покою, он чувствовал солнечное тепло на своей коже, а насыщенные алкоголем пузырьки творили свое волшебство. Впервые за несколько недель Арчи ничего не делал, абсолютно ничего, только отдыхал. Мысли его побежали. Несколько недель назад ему бы и в голову не пришло, что он будет сидеть на залитой солнцем площади с такой девушкой, как Эмми, девушкой, которую иначе никогда не нашел бы…
— Просто интересно, — проговорил он, — а что Джей написал обо мне в той анкете?
Припоминая, Эмми отделывала большой бант на боку шляпы.
— Он написал, что ты неряха, — наконец выдала она. — Но тщательно моешь руки.
— Вот негодяй!
— Что ты довольно застенчивый, но вообще-то любишь вечеринки. Если на них ходишь.
— Правда…
Эмми наклонила голову набок, вспоминая остальное.
— И что превыше всего ты ценишь верность.
Арчи отвел взгляд. Говорить он не мог. Эти последние несколько слов с такой остротой напомнили ему о дружбе, которая у него была. И которую он утратил. Лежавшая на столе рука Арчи сжалась в кулак. Он не сорвется. Не здесь, не с Эмми после такого чудесного дня. Потом он почувствовал, как пальцы Эмми накрыли его руку и нежно сжали. Девушка ничего не сказала. Даже не посмотрела на него, просто продолжала рисовать свободной рукой. Но на этот раз Арчи ладонь не убрал.
Имоджен проснулась от колокольного звона и крика чаек. На мгновение ей показалось, что она грезит наяву. Она находилась в «Чиприани» в объятиях Дэнни Маквея. Лучше и быть не может, честное слово. Она как можно осторожнее выбралась из этих объятий, натянула футболку и взяла телефон, чтобы, пока будет чистить зубы в ванной комнате, проверить почту.
От Сейбол и Остермейер пришли три сообщения. Все с прикрепленными подробностями о потенциальной квартире. Имоджен нажала клавишу, потом со вздохом отключила телефон. Она не хотела смотреть. Действительность начала постепенно возвращаться, вторгаться в фантазию. Имоджен охватило смятение. Внезапно возбуждение от романтического поступка Дэнни и эйфория от воссоединения с ним сменились тревогой, от которой она не могла отделаться. Сообщения в почте напомнили ей о принятых на себя обязательствах; обязательствах, от которых она вряд ли сможет отказаться, если хочет, чтобы к ней относились серьезно. Нельзя согласиться на работу, а через пять минут от нее отказаться, потому что «школьная влюбленность» переполняет тебя восторгом.
Или можно?
В беспокойстве она позвонила обслуге и попросила принести завтрак. Не избежать серьезного разговора с Дэнни об их будущем. Как он его видит? Они вообще не касались этой темы в поезде и вчера за ужином в отеле. Реальный мир почему-то кажется несущественным, когда ты в «Восточном экспрессе» или попадаешь под чары Венеции.
Когда завтрак доставили, Имоджен принесла поднос в кровать и разбудила Дэнни.
— Привет, девушка моей мечты, — улыбнулся он.
— Нам нужно поговорить, — ответила Имоджен.
— По моему опыту, — сказал Дэнни, — это всегда плохой знак.
Имоджен дала ему ломтик манго.
— Я по-прежнему собираюсь ехать в Нью-Йорк, — начала она, большим пальцем вытирая сок с его губ. — Там ждут, что я приеду хотя бы обсудить положение дел.
