После их ухода Хельмут протянул своему брату последний номер «Тrеие», в котором было опубликовано несколько писем к редактору с нападками на недавнюю статью об Эгоне и Гизеле. Автор одного из писем интересовался, намеренно ли опустил редактор имя архитектора Хельмута фон Харгенау. У меня еще остается несколько сторонников, сказал Хельмут.
Ты уверен, что не сам это написал? спросил Ульрих. Предоставленный самому себе, он вышел в сад и со вздохом расположился на самом удобном стуле. Пролистав журнал и прочтя письмо, в котором упоминался Хельмут, он откинулся назад и уставился на дом, деревья и небо. Когда он вернулся внутрь, Анны и его брата нигде не было видно. Он начал было подниматься по лестнице, потом передумал. Вернувшись в гостиную, он налил себе остатки шампанского и присел на диван с книгой об Ангкоре.
Дальше.
Вот ты где, сказал с порога Хельмут, за которым вошла и переодевшаяся в толстый свитер и брюки Анна. Она старалась не встречаться с Ульрихом взглядом.
Я попросил Анну тебя подбросить, сказал Хельмут. И добавил озабоченным голосом: Тебе же там нравится?
Замечательная квартирка, сказал Ульрих.
Вот и хорошо. Хотелось, чтобы тебе было удобно…
Ну ладно, тогда до завтра.
Как насчет ланча, предложил Хельмут. Возьмем мэра. Он хороший парень.
На следующий день, когда Ульрих упомянул, что ему понравилась Анна, Хельмут сказал: Ну еще бы. Тебе же нравятся тихие женщины? Накрахмаленные блузки и этакая робость. О, чуть не забыл, и серьезные… хотя, само собой… неожиданно страстные в постели.
Паула уж никак не была робкой, а? И я не помню ни одной накрахмаленной блузки. Ну разве мы этого уже не проходили?
Прости, виноват. Хельмут шутливо поклонился. Но какова Паула в постели?
А каков ты?
Я. Он осклабился. Как тигр. Безжалостен. Тебе давно следовало догадаться.
12
Еще немного о немецких мастерах кисти.
Я пользуюсь более дешевой, латексной краской, объяснил фрау Вин Канзитц-Лезе маляр Херманн Глих. Его ноги твердо опирались о третью и четвертую ступеньки заляпанной краской старенькой алюминиевой лестницы, а с широкой малярной кисти, зажатой в большой руке, капала краска, пока он упорно вглядывался в стену прямо перед собой, тем самым избегая полного утонченной неприязни — или досады? — взгляда своей собеседницы. Более светлый прямоугольник на стене перед ним показывал, где висело зеркало. Левая рука маляра лежала на полуоткрытой литровой банке с краской, а короткий указательный палец нервно елозил взад и вперед по ее влажному внутреннему ободку. Она пытливо скользнула взглядом по запятнанной краской руке, словно намереваясь включить или поместить знакомую руку в курчавых рыжих волосках в какие-то временные рамки своей памяти. Это действительно хорошая краска. Просто более дешевая, повторил он. В том, что он подчеркивал ее дешевизну, не было никаких намеков или особого смысла. Просто он исходил из того, что она предпочтет краску подешевле. Он посмотрел на нее, потом на стену перед собой, пока она тщательно, чуть ли не подозрительно, инспектировала ту ее часть, которую он уже покрасил. Должна тебе сказать со всей прямотой, наконец сказала она, что твое присутствие здесь крайне меня стесняет. Я имею в виду, из-за твоих нынешних возможностей. Ну почему ты не можешь облагоразумиться и больше не работать? У тебя же есть пенсия. В самом крайнем случае, ты мог отказаться и не приходить.
Он осторожно сделал еще шаг вверх, аккуратно перенося вес припавшего к шаткой лестнице тела с одной ноги на другую. И с неожиданной силой вдруг заявил: Я красил дома более сорока лет, не считая войны… и нескольких лет после нее…
Избавь меня, пожалуйста, от подробностей. Она не скрывала своего нетерпения, своего неодобрения, своей неприязни. Какая-нибудь из комнат наверху уже готова к покраске? Потолки побелены? Альберт хочет, чтобы левая стена в его кабинете была светло-голубой. Только левая от входа. Жаль, я не отговорила его от этого. Уходя, она обернулась и окинула взглядом его лицо, седые волосы под плотно сидящим на голове беретом. Тебе не помешал бы еще один помощник. Тот, что работает здесь, какой-то недотепа. Насколько я тебя знаю, вы проканителитесь целую вечность.
Обби надежен, сказал он. И он не недотепа. У него проблема.
Ну еще бы. Конечно, у него проблема.
Его отец — Франц, официант из «Сливы».
В самом деле. Напоминаю, чтобы ты не забыл про полуматовую краску для деревянных накладок. В прошлый раз, когда мы отделывали дом, маляр забыл об этом и должен был потом возвращаться, чтобы сделать все заново. Но ты-то, как я понимаю, этому бы только обрадовался.
Наверху горничная пылесосила ковер.
Раздраженная его молчанием, не способная уже более сдерживаться, она взорвалась: Я еще никогда не попадала в столь затруднительное положение…
Послушай, мягко сказал он, меня просил прийти твой муж. Он звонил мне дважды. Я решил, что тебе об этом известно. Как ты знаешь, я вовсе не умираю от желания что-либо красить.
Хочешь, я скажу, почему он тебя попросил? Только по одной причине. Чтобы меня унизить.
Ты хочешь, чтобы я ушел?
Она сухо: Иди. Убирайся к черту. Делай все, что тебе захочется. Только покрась дом как следует. Не думай, что из-за наших особых отношений ты сможешь обойтись без второй покраски.
Вин, сказал он. Будь благоразумна. Когда твой муж, мэр, позвонил мне и перечислил все, что нужно сделать в доме, я полагал, что ты …
Ты полагал, что нужен мне здесь. Как трогательно. Великое примирение. Увековечим наше воссоединение в краске. Ясное дело, раз под рукой нет ни одного маляра, нам нужно разыскать старика, который ныне живет в Демлинге.
Ты могла бы остановить меня, серьезно сказал он, и в глазах его заблестели слезы.
Ради Бога, никаких слез. Ну да, остановить тебя. Ты же просто умирал от желания попасть сюда. Такая большая честь получить приглашение. Как я понимаю, ты остаешься на обед. Сегодня будут только свои. Никаких гостей, извини. Надо было предупреждать за несколько дней.
Нет, сказал он. Весьма категорическое «нет». Он слегка покачнулся на лестнице. Она смотрела, как его палец в белой корке засохшей краски елозит взад и вперед по ободку полуоткрытой банки с краской. Ну ладно, но если ты передумаешь, сказала она, запомни — на этот раз — никаких историй. Я знаю твою склонность к историям. Но попытайся на этот раз себя сдержать.
Горничная наверху пропылесосила все ковры и принялась как можно аккуратнее их скатывать. Ей было двадцать два года, и, как большинство служанок, она приехала из Демлинга. Она ни о чем не подозревала. Дочь Вин, Эрика, играла в саду со своей лучшей подругой, Гизелой. Маляр, привычно ухватив кисть, ухватив ее так, как, ему казалось, было удобнее всего, вновь принялся красить прихожую. Почему прихожую? Потому что он решил, что в данный момент это будет уместнее всего. Не лучше или логичнее, а именно уместнее, ближе всего к двери.
В случае надобности он сможет уйти буквально за пару — другую минут.
Вернувшись со службы, Альберт обнаружил Вин наверху, задумчиво глядящую из окна спальни. Похоже, он и в самом деле хороший маляр, весело заметил он. И, когда она не ответила, добавил: К тому же методичный. Старая школа. Совсем не то, что группа халтурщиков, которая была у нас два года назад. Помнишь? Ты еще сказала, Больше их ноги у нас не будет. Не помнишь?
А из какой школы ты? К какой школе принадлежишь ты сам?
А, ты сердишься. Я вижу, ты на кого-то сердишься.
Сержусь? С чего мне сердиться? Из-за того, что моего отца попросили покрасить наш дом? Разве это может быть причиной, а?
Но ты же все время жаловалась, как неряшливы и небрежны были те маляры, заметил он. Они поздно приходили, рано уходили. Разбили твое любимое зеркало. И к тому же ты все время рассказывала, что до тех пор по-настоящему не ценила, до чего хорош в деле твой отец. Как я должен был это понимать? Ты говорила, я цитирую, что люди вроде твоего отца принадлежат к поколению, которое еще гордилось своим ремеслом.
К черту, бросила она.
Ладно, терпеливо сказал он, а когда твой отец пришел сегодня утром?
Я не засекала.
Он пришел с молодым помощником. Ты его видела?
Хочешь, чтобы я спустилась вниз на него посмотреть?
Парень выглядит неуклюжим.
Замечательно.
Тебя, может быть, позабавит, что это сын Франца, официанта из «Сливы». Ты ведь помнишь Франца?
Да. Не хочешь ли, чтобы я пригласила на днях и его?
Ты действительно сердишься?
Я не сержусь. Я в ярости. Это разные вещи.
Сына Франца вырастила его, Франца, мать. Странно, не находишь? Это наводит меня на мысль, что он, наверное, от предыдущего брака. Довольный собою мэр взглянул на нее, ожидая подтверждения.
Ты просто кладезь знаний. Как чудесно. От тебя ничего не скрыть.
