Он был гостем.
Наверху, в главной, по всей видимости, спальне, вместо кровати Хельмут положил на натертый до блеска пол широкий матрас. Двери во всех комнатах второго этажа отсутствовали. Зачем их убрали? Невольно смущаясь, Ульрих помочился в туалете без дверей.
Когда он вернулся, Хельмут и обливающийся потом мэр все еще были на корте, от души смеясь над какой-то фразой Вин. Над каким-то, по-видимому, комментарием в адрес вычурной и бессистемной игры мэра. Хельмут в великолепном расположении духа криками подбадривал своего соперника. Ульрих уселся рядом с женой мэра. Вы не очень-то высокого мнения об их игре, да? сказала она.
С дороги был виден соседский дом. Обычный дом при ферме, приклеившийся сбоку к невысокому холму. В какой-то момент Ульрих услышал шум мотора и, посмотрев в сторону дороги, увидел машину с двумя или тремя пассажирами; сбросив у дома Хельмута скорость, она ползла как черепаха, а ее водитель не сводил с них взгляда. Скорее всего, на несколько миль вокруг теннисный корт был только у Хельмута.
У Хельмута всегда была превосходная подача. Каждая, когда он по-настоящему старался, являла собой предельное физическое усилие. Его мычание при подаче было слышно всем. Непристойный звук, напоминающий мычание или хрюканье животного. На мэра, который предпринимал смелые, но безрезультатные попытки их отбить, сильные, резкие, обескураживающе точные подачи тратились, по сути, впустую. В каком-то смысле, подачи опровергали принятую Хельмутом дружескую и небрежную позу. Как бы он ни подбадривал мэра, Хельмут не мог и даже не пытался скрыть, сколь решительно он настроен выиграть очко. Но мэру дух соперничества был совершенно чужд. По крайней мере, на теннисном корте. Крупный, переживающий свою неуклюжесть мужчина, который привык, частенько не попадая по мячу, подшучивать над собой, глядя при этом, будет ли смеяться с остальными и его жена.
Стол в большой столовой был накрыт на шестерых. Хельмут вытирал лицо полотенцем, когда внутри дома зазвонил телефон. Анна взглянула на него, ожидая инструкций. Он кивнул, и она послушно побежала к телефону. Со своего места Ульриху было видно, как она говорит в трубку, в то же время глядя через высокое двустворчатое окно на Хельмута.
Это Йонке, сообщила она, вернувшись к ним. Приносит свои извинения. Он не сможет быть.
Как всегда, раздраженно сказала Вин.
А где Гизела? спросил Ульрих.
О, она у нас, сказала Вин… И объяснила Ульриху: она лучшая подруга нашей дочери.
Мы должны за это выпить, громогласно объявил мэр. Неловкое паясничанье явно решившего принять на себя роль шута мэра было направлено в первую очередь на Хельмута, который этого не замечал — или так казалось. Анна, а не Хельмут, вновь наполнила их бокалы, а потом, когда они расселись за столом, прикатила с кухни на сервировочном столике еду. Усевшаяся первой Вин с достоинством расположилась справа от Хельмута, не скрывая своей скуки, не скрывая, что она здесь против своей воли.
В ванной наверху Ульрих обнаружил три зубные щетки, несколько больших махровых полотенец, все влажные, женский халат. В шкафчике рядом с лосьоном для бритья — духи, тени для глаз, губная помада и так далее.
Разве не милые люди? сказал Ульриху Хельмут, когда на минуту они оказались в саду одни.
На время обеда Хельмут поставил пластинку с сонатой Шуберта. Ах, почему-то нарочито откликнулся мэр. До чего восхитителен Шуберт, ведь верно?
Не так ли звали и коменданта гарнизона в 1944-м? спросил Хельмут.
Что? с недоверием посмотрел на него Ульрих.
Дальний родственник, я полагаю.
Вин извинилась, а потом, вернувшись через несколько минут в столовую, пожаловалась, что в ванной на первом этаже нет мыла.
Анна тут же вышла из комнаты за мылом для Вин.
Вам нужна экономка, сказала Вин Хельмуту.
О, мы справляемся, улыбнулся он ей.
Ничего удивительного, ответила она. И затем язвительно: Вы склонны выявлять в женщинах материнское начало.
Мое тайное оружие, согласился Хельмут. Его улыбка стала еще шире, бросая ей вызов.
Мэр положил свои широкие ладони на стол, словно пытаясь уловить какие-то толчки. Он задумчиво посмотрел на Хельмута, потом на свою жену, которая стояла возле дверей, дожидаясь мыла.
В общем и целом прекрасный летний день. Холодный лосось, фазан, паштет, салат со шпинатом, угорь с укропом, устрицы и, в честь Ульриха, четыре бутылки шампанского.
Вин вышла из комнаты, получив заверения Анны, что запасы мыла в ванных пополнены.
Ваш брат упоминал, что вы работаете над новой книгой, сказал Ульриху мэр.
Вижу, вы еще не навесили в комнатах двери, сказала, войдя в столовую, Вин Хельмуту.
А, на сей раз вы были наверху, заметил он.
Позже.
Вин спросила Ульриха: Где вы с братом жили после войны?
В нашем сельском доме под Вюртенбургом. Другой дом, в Вюртенбурге, был полностью разрушен.
Мэр выбрал себе персик и с величайшим тщанием и сноровкой его очистил.
Брат Ульриха зажег сигару. В комнате, где они сидели, Хельмут повесил большую репродукцию разрушенного в Вюртенбурге полицейского участка. Харгенау ничего не забывают. Вынашивают обиды. Ничего не спускают. В один прекрасный день…
Вин, прищурившись, следила за движениями Анны, пока та собирала тарелки и аккуратно складывала их на поднос. Можно я помогу, спросила она, не делая, однако, ни малейшей попытки подняться со стула. Хельмут со слегка остекленевшими глазами открыл еще одну бутылку шампанского.
Хельмут упоминал, сказала Вин, что официант в «Сливе» был слугой в вашем сельском доме.
Франц? Да, давным-давно. Мы любили его и…
Он оставался с нами, прервал Хельмут, пока маменька не застукала его однажды голышом на кровати у нашей горничной.
Так оно и было? спросила Ульриха Вин.
По всей видимости.
А ваша мать? Вы были близки с ней?
Не говори ни слова, предупредил Хельмут. Она же выпытывает.
Почему вы никогда не хотите говорить о своей матери?
11
Позже, после кофе, Ульрих снова вышел в сад и уселся, безучастно уставившись на корт. Почему Хельмут не поселил его здесь? Солнце отражалось в верхних окнах. Решив обследовать верхний этаж, он вошел в дом с заднего хода и начал подниматься по второй лестнице, но остановился на полпути, услышав умоляющий женский голос: Прошу, не покидай меня. Прошу… Мужчина ответил слишком тихо, и он не разобрал слов. Мгновение поколебавшись, он как можно громче продолжил свое восхождение и успел заметить, как в конце коридора у входа на главную лестницу промелькнула спина Вин.
В столовой мэр поглощал большой кусок аппетитного на вид слоеного шоколадного торта. Где вы его взяли? Просто объедение.
В Демлинге, сегодня утром, сказал Хельмут.
Возьми это на заметку, сказал мэр своей жене, подбирая еще немного взбитых сливок.
Хельмут полулежал, положив ноги на мягкое сиденье стула.
Так неудачно, что не смог прийти Йонке, сказал мэр. Вам нужно с ним встретиться, обратился он к Ульриху. Это наш местный интеллектуал. Уверен, он читал все ваши книги.
Мне кажется, его отец входил в оперативную группу, сказал Хельмут.
О, не надо опять об этом, сказала Вин.
Мэр проглотил очередной кусок и исследовал указательным пальцем один из задних зубов. Черт побери. Опять надо идти к дантисту.
Это все из-за шоколадного торта, сказала Вин.
А вы когда-нибудь пробовали в «Сливе» миндальное пирожное? спросил мэр Анну.
Вам никто не рассказывал о причудливом замысле официанта Франца? спросила Ульриха Вин.
О модели лагеря в Дурсте?
Страшно даже произносить.
Хельмут мэру: Это как раз то, что нам надо, не так ли?
Если вы действительно хотите знать мое мнение, сказал мэр, я думаю, что это его увлечение является просто — напросто способом выразить отвращение. На мой взгляд, это действительно нелюдимый тип.
Что? Франц? спросил Хельмут с подчеркнуто удивленным ради Вин видом. Вы наверняка пошутили.
Дальше.
Первыми уходили мэр и его жена Вин. Мы вскоре повторим, обещал мэр. Соберемся через несколько дней, как только у нас наконец покрасят.
Я как раз собирался спросить, как зовут вашего маляра, сказал Хельмут. Хочу нанять кого-нибудь, чтобы здесь покрасить. Ведь не мешало бы, верно?
Наш маляр затянет все на год, сказал мэр. Кропотлив, но медлителен. Я бы его не советовал.
Не думаю, чтобы Глих заинтересовался, сказала Вин. Он на пенсии. Работает только несколько дней в неделю.
Он наверняка знает кого-нибудь еще, сказала Анна.
И Хельмут замер с ручкой в одной руке и листком бумаги в другом, пока мэр искал в записной книжке телефон маляра. Нет, похоже, у меня его нет, сказал он. Позвоните мне завтра на работу.
После их ухода Хельмут протянул своему брату последний номер «Тrеие», в котором было опубликовано несколько писем к редактору с нападками на недавнюю статью об Эгоне и Гизеле. Автор одного из писем интересовался, намеренно ли опустил редактор имя архитектора Хельмута фон Харгенау. У меня еще остается несколько сторонников, сказал Хельмут.
