– Не понял? – переспросил я задушенным голосом.
– Ага, я прав! Кто она? Госпожа Кано? Ведете ее в какое-нибудь шикарное местечко? В «Хижину осьминога» или в «Большое эхо»?
Волна облегчения накрыла меня. Таро, как всегда, развязно поддразнивал меня.
– Ты прав, Таро, – сухо ответил я, спускаясь по ступенькам. – Я веду госпожу Кано в «Хижину осьминога». И не важно, что она находится на последнем сроке беременности, а я старше ее в два раза.
Таро подмигнул мне и поднял вверх большой палец.
– Здорово, – восхитился он. – Заместитель главного менеджера по работе с персоналом вряд ли это одобрит.
– Вот именно, – ответил я.
Таро устремился вниз через две ступеньки, затем подождал меня. Вместе мы вышли в холл. За столиком администратора с трубкой телефона восседала госпожа Кано – замученная, с мешками под глазами, ее фигура едва угадывалась за пышными складками блузки для беременных. Таро хихикнул.
– Ладно, Таро, – сказал я, – пойду напомню госпоже Кано, что в понедельник мы ждем посетителя из банка Киото. Надеюсь, вы с Эйсом хорошо повеселитесь.
– У-у-у! – Таро захлопал себя по подбородку. – Куда нам до вас!
Он отвернулся и двинулся к вращающимся дверям.
– Осторожнее, Сато-сан, – донесся до меня треп Таро, когда двери милостиво освободили меня от него, – Мичико – ревнивая штучка.
Предупредив госпожу Кано, я поспешил к станции, чтобы успеть на поезд в пять пятнадцать. Вскоре после нести я уже сворачивал на свою улицу. В сумерках дети Окамуры стояли полукругом и крутили волчок. В отличие от деревянных волчков нашего детства этот представлял собой обтекаемую алюминиевую штуковину в стиле хай-тек. Дети уважительно посторонились, чтобы дать мне пройти. Рядом с нашим домом двое самых младших из Окамура купали в канаве голых пластмассовых кукол. Их одинаковые стрижки под пажа и синие хлопчатобумажные брюки заставили меня погадать об их поле.
– Зря вы здесь играете, – сказал я детям, – в такой-то грязи.
Дети посмотрели на меня ясными глазами – такие крохи, да умеют ли они вообще разговаривать, спросил я себя.
Справа я уловил какое-то движение. Госпожа Танака смотрела на меня через окно спальни. На лице под бирюзовым тюрбаном застыло суровое и непреклонное выражение. Когда я махнул ей, она, намеренно желая оскорбить меня, задернула занавески. Было ясно без слов: она не одобряла Марико. Я ощутил печаль. Дело было вовсе не во мне и не в Марико, я жалел о нашей долгой добрососедской дружбе с госпожой Танакой. Ты же помнишь, она всегда была бесцеремонной, назойливой и несдержанной, но жестокой – никогда. Как могла она быть такой суровой с бедной осиротевшей Марико! Когда я подошел к входной двери, в груди моей кипела досада.
Я вставил ключ в замок и почувствовал странное волнение. Затем провернул ключ и толкнул дверь.
– Я дома! – крикнул я Марико.
Я сбросил туфли, расстегнул пуговицы пальто, намереваясь поставить чайник. Но не успел я дойти до кухни, как замер на ходу, схватившись за перила лестницы. Грудь словно сковало.
Резкий и мучительный звук виолончельной струны наполнил дом. Нота за нотой отзывались болью в костях. Словно во сне, я поднялся по ступеням. Инструмент был не настроен, струны требовалось проканифолить, поэтому звуки выходили резкими, словно стоны старика. И несмотря на все это, музыка трогала своей бессловесной невыразимой красотой.
Сквозь открытую дверь я увидел, что за виолончелью, раздвинув колени, сидела Марико. Уставясь в пожелтевшие ноты на пюпитре, Марико совершенно не замечала меня. На лице ее застыло выражение абсолютной сосредоточенности, а руки перебирали струны. Она спотыкалась на каждом шагу. Широко расставленные локти, собранность и решимость в каждом жесте. Полная противоположность тебе. Ты всегда казалась такой подвижной и страстной, наклон головы вторил изгибу локтя. Марико выбрала концерт Элгара, который ты исполняла на заключительном концерте в колледже. К тому времени мы с тобой были знакомы всего шесть недель и все еще смущались в присутствии друг друга. В тот вечер в своем черном бархатном платье ты играла так восхитительно, что весь зал затаил дыхание.
Я прочистил горло. Мелодия прервалась, смычок царапнул по деке. Марико подняла глаза и вспыхнула.
– Господин Сато, я просто…
Она поспешно встала, одной рукой придерживая инструмент, другую – со смычком – спрятав за спину.
– Я… я просто не ожидала, что вы вернетесь до шести – заикаясь, промолвила она. – Я сейчас же поставлю инструмент на место!
Марико быстро обернулась и прислонила виолончель к книжной полке, второпях стукнув колком. Затем начала собирать ноты.
– Простите меня, господин Сато. Как мне стыдно! Вы можете подумать, что я влезаю в вашу частную жизнь, – голос девушки прервался, – …наверное, вы уже так и подумали… но дело в том, что утром я кое-что услышала, какие-то шаги в этой комнате. Это всего лишь мое разыгравшееся воображение, но я решила взглянуть, и увидела виолончель. В школе я занималась, с тех пор прошло уже два года и вот… Весь день я разрывалась от желания поиграть, но мне хотелось дождаться вашего возвращения и спросить разрешения, – Марико тяжело вздохнула, – а потом я просто не справилась с собой.
Я слабо улыбнулся. Вид юных пальцев Марико, порхающих вверх и вниз по грифу, поразил меня. С тех пор как из этого инструмента извлекались ноты, прошли годы.
– Вы так бледны, господин Сато… Я расстроила вас, да? – Подбородок Марико задрожал. – Простите. Обещаю никогда больше не прикасаться к инструменту.
Она одернула желтую юбку. Сегодня вместо шарфа Марико заплела волосы в две простенькие косички. Они делали лицо круглее и наивнее.
Язык мой примерз к гортани.
– Я не расстроен, – промолвил я и не солгал. Просто слово «расстроен» совершенно не подходило для того, чтобы описать мои чувства. – Можете играть, если захотите. Очень важно заниматься каждый день, иначе забудете все, чему вас учили в школе. Просто я хотел бы… – Я помедлил. Марико была как на иголках. – …чтобы вы не играли в моем присутствии.
Произнеся эту фразу, я понял, что тебе вряд ли понравилась бы такая необъяснимая просьба. Мне и самому все это не слишком нравилось. Просто я знал, что слушать звуки виолончели для меня – все равно что матросу внимать пению сирен. Марико просто кивнула. Затем сложила ноты и убрала пюпитр.
На ужин Марико приготовила ароматное рагу из баранины и абрикосовый пирог по твоему секретному фамильному рецепту. Убрав посуду, мы поиграли в «Монополию». Я выиграл три раза подряд. Не обладающая базовыми знаниями и лишенная духа состязательности, Марико оказалась слабым партнером. Однако она много смеялась и, кажется, получала удовольствие от игры. После третьего проигрыша она поздравила меня и провозгласила, что я – самый умный человек из всех, кого она знает. Я ответил, что в таком случае ей следует расширить круг общения. На это Марико рассмеялась и заметила:
– Господин Сато, вы и есть мой круг общения.
Когда я рассказал ей о найденной мною во время ленча вакансии, девушка очень обрадовалась. Один из ее старших братьев был торговцем рыбой, и в детстве ей нравилось заходить в его магазин.
Ага, наконец-то я набрел на ручей! Он катил свои воды по камешкам и песку, серебристо сверкая в свете луны. Было очень поздно, и мне давно уже следовало повернуть к дому. Несмотря на то, что завтра суббота, я должен встать бодрым и свежим, чтобы помочь Марико в поисках работы. Я верил, что под моим чутким руководством жизнь девушки наладится. А пока ей нравилось хозяйничать в нашем доме. Марико выкопала откуда-то твою старую книжку с рецептами и пыталась готовить по ней. Помнишь, ты как-то сказала, что рецепты должны передаваться из поколения в поколение, чтобы оставаться живыми?
Каким же холодным показался мне ночной воздух на пути домой! Какой резкий скачок температур! Чтобы не замерзнуть, я вынужден был ускорить шаг. Обратный путь не займет много времени – я буду ориентироваться по звездам. Смотри, как они сияют для бессонного путника.
Наутро я проснулся под шипение бекона на сковороде. Часы показывали девять. Это означало, что я проспал два с половиной лишних часа и прозевал утреннюю ритмическую гимнастику по радио.
Я смущенно посмотрел на час – поистине нужно быть глухим, как пень, чтобы не услышать звон моего будильника! Будильник оказался выключенным, кажется, вчера я по ошибке нажал не на ту кнопку. Я откинул одеяло, подошел к окну и раздвинул занавески. При свете дня я заметил, что притащил с собой чуть ли не все бамбуковые заросли, приставшие в виде веточек и листьев к пижаме. Некоторое время я наблюдал как господин и госпожа Уэ вышагивают по улице в спортивных костюмах в сопровождении своей тявкающей таксы.
Я умылся, побрился, переоделся в рубашку, безрукавку и вельветовые домашние брюки. На столе в кухне стоя графин с апельсиновым соком и блюдо с тостами. Марико стояла у плиты и лопаткой перекладывала бекон со сковороды на тарелку. На ней было платье с цветочном рисунком, гольфы и бежевая кофта.
