– Конечно, Галина Дмитриевна. Обязательно. Спасибо.
Она стоит в прихожей, дожидаясь, пока я разденусь.
– Очень милые люди. Особенно она. Ольга Владимировна... Очень милая.
Силуэт Максима маячит в дверях. Я киваю, стараясь не выказать нетерпения: ее слова – лишняя информация. К тому же не вполне достоверная. Женам богатых пристали другие эпитеты: красивая, эффектная, любезная. Куда больше меня занимает прагматическое соображение: два урока в одной парадной – удобно, если совпадет расписание. Что вряд ли получится. У этих детей жизнь расписана по часам.
До части «С» мы так и не добрались. Выяснилось, что у моего ученика проблема с частями речи. Эту тему они повторяли в классе: самостоятельные и служебные. Школьная русичка устроила проверочную контрольную. Результат – восемь ошибок.
– Да пишу-то я правильно, – Максим оправдывался смущенно. – Только когда выбираю. Из текста... Особенно эти... Частицы.
Частицы – трудное задание. Как правило, они уточняют смысл сказанного, но могут и исказить. Сдвинуть с насиженного места, на котором каждое слово имеет неизменное значение. Когда-то, в помощь слабым, я придумала песенку. В нее вошли только самые основные, те, что в федеральных вариантах встречаются особенно часто:
Не – ни.
Даже лишь то...
Бы ли же.
Разве? Неужели?
Вовсе не!
Пусть!
Следуя за знаками препинания, я положила ее на простенькую мелодию: та-а – та-а, та-та-та-та... Последнее та сопровождается коротким жестом: отмахнуться, как от надоедливой мухи.
– Здорово! Это вы придумали?!
Чтобы закрепить материал, мы спели хором.
В сущности, это не имеет значения. Но что-то меня беспокоит. Не могу понять что?..
– Скажите, вы знакомы с мальчиком, который живет под вами?
Вообще говоря, такие вопросы – не в моих правилах: прислуга не должна обсуждать хозяев. Но хоровое пение сближает.
– С Ванькой? – Мне показалось, он насторожился. – Ну... Так... Не то чтобы... Ботаник. А что?
– Откуда они узнали, что я готовлю вас к ЕГЭ?
– Ну, я сказал. Разве – тайна? – Он смотрит с вызовом. – Иду, а он говорит с охранником. Что это, говорит, за тетка? В смысле, – ученик спохватывается, – женщина? А охранник молчит. Как пень. А потом говорит: какая женщина? А Ванька... В общем, я понял. Говорю: моя учительница. По русскому ЕГЭ.
– А он?
– Да ничего. Пошел. Они ваще какие-то странные. И он, и... Ну, в смысле, его родители. Особенно мамаша. Все время улыбается. Как-то, не помню, чего-то хотел, говорю: дай номер мобилы. А он говорит: нету. Чего, говорю, нету? А он говорит: мобильного телефона. Во врать! Теперь – у каждой кошки. Старухи – и те с мобилами...
– А как вы это поняли? – я обрываю. – Что речь именно обо мне?
– Ну... Ванька говорил. Типа там куртка... шапка... вязаная.
Не то чтобы ученик сказал что-то обидное. И все-таки мне расхотелось петь.
* * *
Женщина, открывшая мне дверь, не походила ни на прислугу, ни на хозяйку. Блондинка лет сорока.
– Пожалуйста, раздевайтесь... – она улыбалась смущенно. – Нет-нет, это совсем-совсем не обязательно.
Все-таки я сняла сапоги.
Стояла, осматриваясь украдкой. Узорчатые обои. Пейзажи в золоченых рамках. Темный бронзовый светильник: женская фигура. В руках три плафона, похожие на колокольчики. Такие я видела только в антикварных. Прихожую хотелось рассматривать подробно и не спеша.
– Может быть, кофе?
Мы вошли в гостиную. Мебель красного дерева. Мне показалось – старая, но тщательно отреставрированная. Занавеси пастельного тона...
Обычно я отказываюсь. Но тут почему-то согласилась. Думала: мать Максима права. Действительно милая.
Домработница – мне вспомнилось слово экономка – внесла поднос. Розоватые чашки с пейзажами, сахарница, бисквиты... В памяти мелькнуло печенье мадлен.
– У вас очень красивая квартира. Необычная...
Не из вежливости. Я говорила искренне, от всего сердца.
– Это все муж. – Что-то проступило в ее лице, легло едва заметной тенью. – У нас работал дизайнер из Англии. Мой муж... – она замялась. – Любит все самое лучшее.
Я кивнула. Печенье мадлен осталось за Доврским проливом. Джейн Остин. Гордость и предубеждение.
Мы перешли к насущным делам.
Сын. Ученик одиннадцатого класса. Собирается поступать на экономический. Задача репетитора – подготовить к обязательному ЕГЭ. Я ждала, что мне перечислят дополнительные занятия: конная школа, теннис, курс продвинутого английского. Или что там еще, учитывая аглицкую направленность. Но мать моего будущего ученика сказала:
– Время вы можете назначить любое. После школы Ваня никуда не ходит.
– Мы должны обсудить условия... – прежде чем приступить к деликатному вопросу, я всегда набираю воздуха.
– Ваши условия нам известны, – супруга англомана ответила поспешно.
Кажется, мы обе были рады, что этот пункт договора не потребовал дальнейших уточнений.
– Поверьте, я сделаю все возможное, но результат зависит не только от меня.
Заводя привычную волынку, я говорила о том, что репетитор – не волшебник. Если мальчик будет стараться, прилагать серьезные усилия. На это она должна была ответить: конечно, мы все понимаем. У вас замечательные рекомендации. Наши верхние соседи, родители Максима...
Но она сказала:
– Иван все делает серьезно. Это он настоял на том, чтобы пригласили именно вас. Простите, я сейчас...
Я ждала, прислушиваясь. Мать моего будущего ученика шла по коридору, торопливо постукивая каблучками.
Он вошел и остановился в дверях.
Тот самый мальчик, с которым я столкнулась на лестнице.
Тогда он смотрел на меня внимательно. Разглядывал, как диковинное животное. На этот раз в его глазах не было ни тени любопытства. Ленивый взгляд старшеклассника, коим они встречают будущих репетиторов: вежливая сдержанность, за которой маячит скука.
Мы договорились начать во вторник.
Подходя к дому, я попыталась представить себе их разговор. Двух народных правнуков.
«Ну, и как она?»
«Татьяна? Да ничего. Нормально. Зануда, конечно. Но после нее, короче, сдают без проблем. И вообще... Короче, трудолюбивая».
Здесь народные правнуки должны были рассмеяться.
«Прикинь, даже в бизнесе пахала».
«Эта?.. В бизнесе? – Мой будущий ученик морщится. – Ладно гна-ать... За версту видать – честная».
«Не веришь? Отвечаю. Отец пробивал. По своим каналам...»
Открывая дверь в свою кошачью парадную, я думаю: тоже мне – проблема... Если что, всегда можно отказаться. Выдумать какой-нибудь повод, сослаться на семейные обстоятельства. Слава богу, не ссыльнокаторжная.
– Это что – как в «Крутом маршруте»?
Я слышу Янин голос. Ясно, как будто я иду, а она едет в лифте. Медленно, вровень c моими шагами.
Раньше эта книга лежала в морозильнике. В целях конспирации мы говорили: письма Васиной мамы. Мемуаристка давала уроки мальчику: по тем временам новая русская семья. Отец – начальник политуправления, мать – домохозяйка. Окружила себя обслугой из контриков: портниха, прачка, маникюрша, учительница – все из ссыльных... Интеллигенция, репрессированная как класс.
– Ну, знаешь... – меня возмущают ее сравнения.
– Разве дело в названии?..
Конечно, не в названии. Если понадобится, придумают что-нибудь новенькое. Вместо хорошо забытого старенького.
– Не знаю. Все равно противно.
– Да плюнь ты! Тебе-то какая разница? Смотрел и смотрел.
– Я не зверок, чтобы меня разглядывать.
Из лифта доносится хихиканье.
– А что если вьюнош тобой заинтересовался?
– Птичка моя, это – даже не извращение, а бред сивой кобылы... – я вынимаю связку ключей. – Лолита, вывернутая наизнанку?
Этот роман мне никогда не нравился: защитительная речь главного героя, рассчитанная на присяжных обоего пола – не слишком изощренных в анализе литературных произведений, чтобы докопаться до его глубинных мотивов.
– Ну-ну... – Яна снова хихикает. Впрочем, так и не решившись выйти из лифта.
* * *
Дома меня ожидал сюрприз: две кофейных чашки. На кухонном столе.
– Это кто, папа?
Последнее время мой бывший что-то зачастил.
– Почему папа? Не папа. Витя, – она стояла, покачивая остывшей туркой. – Посидели, попили кофе. Хочешь, я тебе тоже сварю.
– Свари, – меня обдало горячей волной.
– Представляешь, пришел и говорит: все как в детстве. Я, говорит, всегда вспоминал: и комнату, и кухню. Прикинь: оказывается, когда засыпал, смотрел на наши портреты. Говорит, закрою глаза, а сам знаю: они на меня смотрят, – она хихикнула, – прямо как Большой Брат. В смысле, два. Два Больших Брата. Представляешь, он их боялся. Ужасно. Правда, правда... – Александра ворковала над закипающей туркой.
