Александр Петров - Сестра Ноя

А тут пришло время садиться в Боинг-777 компании «Эйр Франс» до Буэнос–Айреса. Во время 14–тичасового перелета, больше частью спал и молился. Наконец, сквозь молитвенный шепот, сонные грезы, чтение Борхеса, шум двигателя, паутину широт и меридианов – прорвался голосок стюардессы: мы притопали, ребята, обуйтесь в ремни безопасности, приготовьтесь ко всему.

Наш самолет, похожий на огромную белую касатку, лег на правое крыло и по длинной круговой траектории стал снижаться. В иллюминаторе сверкнул горчичный край океана, вода плавно покачивала на поверхности карту города, похожую на мозаичный тротуар с проросшей между белыми плитками травой. По мере снижения на лике мегаполиса прорастали стеклянные небоскребы, тенистые ущелья улиц, широкие ленты проспектов, квадраты дворцов и парков. Даже с орлиной высоты стала заметна роскошная красота города.

Только мой взор устремлялся дальше, за смазанную голубоватой дымкой линию горизонта – туда, где на вольных просторах пампы бурлила латиноамериканская экзотика. Туда, где в тонких руках креолок стрекотали кастаньеты, под грубыми мозолистыми пальцами мулатов бряцали гитары, бил по груди рокот барабанов, вздымали рыжую пыль стада черных быков, гонимые бесшабашными гаучо… Туда, где по влажной сельве, опутанной лианами, длинными острыми мачете прорубали тропы конкистадоры, индейцы, рабы кофейных плантаций; где пальмы и секвойи подпирали выцветшее от жаркого солнца небо, а соленый океан лизал корни мангровых зарослей по краю материка.

О, эти воспоминания мятежной юности, напитанные сочными романами Жоржи Амаду, запустившему в Россию сотню романистов–латиносов, фильмы – как их, вроде «Зорро», так и наши, к примеру, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», с погружением в латинскую экзотику! И всё это – от Мексики до Аргентины – как нечто единое, бурлящее, щемящее – где загорелые мачо в сомбреро с ножами за поясом танцуют танго с креолками в цыганских юбках, а затем, нарубив сахарного тростника, собрав корзину кофейных зерен, обедают под пальмовым навесом, запивая кашасой и мускатом жареное мясо со жгучим красным перцем.

В импортированной южно–американской культуре мы сквозь пропагандистские мучения трущобных воришек и проституток разглядывали очень ценные для нас – белозубое веселье и головокружительную свободу «угнетенных масс трудящих», привычно занимающих места в огромных кабриолетах, несущихся по идеально–гладким дорогам навстречу пенистой океанской волне, ну в крайнем случае, – на гнедом мерине – с богатого колониального ранчо на многотысячный ковбойский праздник – родео. И вся эта тропическая романтика напоминала коктейль из терпкого вина с ананасовым мармеладом, обдающий жаром яркого солнца и кипящей потом страсти.

Откуда в парнишке южно–американская грусть!..

На серо–белый асфальт аргентинского международного аэропорта Пистарини я вышел уже в сопровождении шофера в традиционно–сером костюме, который, взяв меня под локоть, энергично проводил до черного автомобиля марки «мерседес» и посадил на заднее сиденье. Как только автомобиль тронулся, стеклянная перегородка между водителем и мной поднялась, и мне на плечо опустилась легкая рука Маши. Она стала еще красивей и светлей. Она улыбалась той самой доброй девичьей улыбкой, от которой всегда таяло сердце. Голос звучал по–прежнему мелодично:

— Ну, здравствуй, возлюбленный братик Ной. Наконец‑то я дождалась твоего приезда. Ты так долго странствовал по Руси – тебе это помогло?

— Здравствуй, Машенька. Не знаю, если честно. Только долгий путь, как видишь, привел меня сюда, к тебе и… еще к мальчику. Что за мальчик, Маша?

— А это мой сын Павлик. Надеюсь, вы подружитесь. Знаешь, он очень похож на тебя в детстве – такой же умный, светлый и задумчивый.

— Что‑то мне подсказывает, что я с ним отсюда уеду один. Вы мне его отдаете?

— Да, Арсюш. Ты же знаешь, нам больше некому доверить наше самое большое сокровище.

— Как ты, Маша? Макарыч сказал, что у вас тревожно.

— Да в общем нормально, как и должно быть. Волноваться тебе не стоит. Всё хорошо. – Она легонько хлопнула меня по руке. – Ты обязательно должен здесь попутешествовать. Это очень красивая и интересная страна. Чего тут только нет: Атлантический океан, северные тропики и южные ледники, горы со снежными вершинами и зеленые равнины, обезьяны, пумы, броненосцы, шиншиллы, очковые мишки, фламинго, пингвины, колибри… Патагония, Анды, Огненная Земля, гаучо, рыбаки, аргентинское танго прямо на улицах и площадях, ресторанчики… А сколько тут наших! Буэнос–Айрес называют южным Парижем…

— Машенька, успокойся, не забывай, у меня по географии тоже была пятерка. Только после паломничества по Руси, меня напрочь перестала интересовать заграница. Как отрезало.

— Правда? Так жаль. Я думала мы полетаем на вертолете, пока есть возможность. Ну вот, приехали! – сказала она, таинственно улыбнулась и выскочила из машины и скрылась в густом кустарнике.

Я оглянулся. Казалось, мы находились в тропическом лесу – такая густая обильная растительность окружала двухэтажный особняк. Только сейчас обнаружил, что погода прохладная – температура не больше двадцати градусов – и вспомнил, что здесь, в начале сентября на южном полушарии сейчас самое начало весны. Тот же шофер провел меня в мою комнату, предложил позавтракать и оставил одного. Я принял душ и задремал.

На послеобеденную сиесту появился Виктор. Он обнял меня, похлопал по плечу и усадил напротив к камину. Выглядел он постаревшим и смертельно усталым. Как всегда, говорил коротко и только по делу.

— Арсений, у меня к тебе просьба. В связи с переходом на нелегальное положение нужно увезти от греха подальше Павлика. Хочешь, живи на нашей подмосковной даче, хочешь в любой нашей квартире, а можешь и у себя дома – на твое усмотрение. О деньгах не беспокойся. Нужны будут нянечки, врачи, водители, охрана – будут лучшие. Ты не хочешь поездить по стране?

— Пока еще не знаю. Ничего кроме усталости не чувствую. В голове неразбериха.

— Понимаю. Но если решишь… Есть вертолет, можешь воспользоваться. Только лучше поскорей увези мальчика отсюда. Хотя бы через пяток дней. А?

— Хорошо. А где мальчик?

— Он в горах, на вилле. Мы его там прячем. Павлика доставят сюда перед самым отлетом. Столица для него сейчас опасна. Ну, всё, дорогой Арсений, мне пора в кабинет. Очень много дел. Прости. Твой шофер отвезет тебя куда скажешь – в любое время суток. А сейчас, еще раз прости! – встал и вышел.

Да, весело они тут живут! Минут пять я любовался огнем в камине. Заглянул давешний шофер:

— Ничего не желаете, Арсений?

— Как вас зовут, простите?

— Сергей Михайлович, можно просто Михалыч.

— Как вы думаете, не поздно еще совершить обзорную прогулку по городу?

— Ну что вы, тут ближе к вечеру только начинается самое интересное. Поедемте!

Когда мы сели в автомобиль, он надел наушник и извинился:

— Я вынужден непрерывно быть на связи со службой безопасности. Вряд ли поэтому смогу быть хорошим экскурсоводом.

— Да мне и не надо. Я, знаете ли, Сергей Михайлович, об Аргентине много читал и фильмы видел, так что меня интересует только дух города, вкус, запахи, цвет… Понимаете?

— Конечно. Когда нужно остановиться, нажмите кнопку справа на двери, выходите и гуляйте, сколько пожелаете. Я, конечно, буду недалеко, но постараюсь глаза вам не мозолить. Если заблудитесь или я вам понадоблюсь, поднимите руку – я сразу подойду. Да, чуть не забыл! – Он протянул мне бумажник с наличными и кредитными карточками, а также сотовый телефон.

Пока Михалыч протирал стекла, я держал дверь открытой, жадно вдыхая густые тропические запахи. Опять же из самшитового кустарника вынырнула Маша, приложила палец к губам: «конспирация, батенька» и села на сиденье рядом со мной, мягко хлопнув дверью. Когда автомобиль тронулся с места, прошелестел шинами по щебенке и выехал на улицу, Маша сказала:

— Мы живем и сейчас проезжаем район Тигре – самый экзотический район, заложенный в ХIХ веке богатыми аристократами. Виллы и бунгало утопают в тропической растительности и стоят на берегу реки Тигре. Сейчас аристократия облюбовала себе другие районы, а дома в Тигре можно купить, если повезет. Нам повезло и мы купили.

— Словом, живете, словно акулы колониализма. И чему вас только в школе на уроках истории учили!

— А знаешь ли ты, мой дорогой братец, как называется этот город?

— Буэнос–Айрес, что означает «хороший воздух», что весьма сомнительно для мегаполиса.

— Это только окончание названия. А полностью по–испански звучит так: Ciudad de la Sant;sima Trinidad y Puerto de Nuestra Se;ora de Santa Mar;a de los Buenos Aires, а переводится как «Город Пресвятой Троицы и Порт нашей Госпожи Святой Марии Добрых Ветров».

— Здорово! И название города, и твой испанский. Долго учила?

— Нет, походила по улицам две недели с разговорником, а на третьей неделе – слушаю сама себя и удивляюсь: да я же говорю по–испански свободно. Это называется «эффект погружения в среду».