Он все время кидает на нее взгляды и не может остановиться, чувствуя, что должен что-то сделать, чтобы ей было удобнее. Что он должен проверить, как проверял тогда, когда она в первый раз приехала домой из роддома — младенец-девочка шести с половиной фунтов веса с клочьями покрытых чешуйками оранжевых волос — что она нормально дышит. Что ее дыхательные пути чисты. Когда Ким не приглядывала за ней, он всегда подходил к ее кроватке и прикладывал ухо к ее лицу, к ее груди. Хотя кого он все еще пытается наебать? Конечно, он знает, что она не дышит нормально. Что совсем недавно он сознательно перекрыл ее подростковые дыхательные пути. Сломал ей горло. Щелкнув парой шейных позвонков.
Он не может поверить в то, что это было настолько легко. Что она едва сопротивлялась. Что это действительно был он.
Что когда они наконец покинули паб, после того как Лили выманила у него еще три Dooleys — и потом все еще настаивала, чтобы он отвез ее обратно в Беркшир Хауз — он вдруг осознал, что едет по спокойным деревенским дорогам, почему-то свернув не туда, почему-то абсолютно случайно, но, к счастью, все же сделав неверный поворот, а Лили сидит рядом с ним и явно начинает засыпать на пассажирском сиденье. И вскоре его член, разрываясь от желания опорожниться, пульсирует и становится твердым, как часто бывает первым делом по утрам, и он съезжает на обочину у маленькой, заброшенной электростанции, осторожно и мягко ведя «Астру» по глубокой борозде. Но вместо того чтобы вылезти наружу и найти кусты, за которыми можно было бы отлить, он ерзает на своем сиденье и устраивается поудобней, чтобы лучше рассмотреть свою дочь. Потому что теперь она окончательно вырубилась и дышит тяжело и медленно, и ее грудь, ее определенно женская, как и у Ким, грудь, и мягкий оголенный живот неуклонно вздымаются и опадают. Он понятия не имеет, как долго сидел и смотрел на нее, на эти гипнотизирующие вздымания и падения, на это зачаровывающее, живое, дышащее женское тело — с запотевшими окнами, со своей шокирующей эрекцией. Его член не давал ему покоя, сжатый тесными джинсами, и он сидел под странным углом, чтобы видеть лицо Лил. Но он не хотел выходить из машины, он ни в коем случае не хотел тревожить свою девочку. Свою спящую принцессу, свою дремлющую красоту, с ее странно большой грудью, с ее вздернутыми, как у Ким, сиськами. С грудью почти таких же пропорций, как и у Гейл.
И он не мог дышать так же мягко, так же тихо, как Лили, не мог справиться со своим дыханием, подстроиться как-нибудь иод нее — так же, как с Ким, а потом с Николь — они пытались засыпать вместе (он думал, что невозможно сблизиться с кем-то сильнее, чем вот так) — он попробовал ослабить давление в промежности, поменяв позу, зная, что выпил слишком много пива, и снова вспоминая о Гейл, о том, как он угощал Гейл пивом на Чапел Филд Гарденс, когда ему было четырнадцать, а потом они в первый раз занимались с Ким сексом в туалете Henry’s, по крайней мере она ему отсосала — эти случайные встречи приносили ни с чем не сравнимое чувство полнейшего успеха, принятия, облегчения.
Однако боль не отпускала, даже когда он вытянулся поперек машины и оказался практически над Лили, и тогда он подумал, что посидит немного вот так, что будет любить ее, близко, крепко, до того, как ему придется везти ее обратно в Беркшир Хауз. До того, как он потеряет ее навсегда.
Однако он ведь не собирался позволить этому случиться — разве не так? Он не собирался снова терять своего ребенка, свою малышку. О нет, вовсе нет. Он собирался поцеловать ее, провести губами по ее лбу, по ее щекам, и может, по уголку её рта, вероятно, только так он смог бы попробовать ее на вкус, ее сладкую слюну, отдающую Dooleys — он только хотел успокоиться, целуя и любя ее (эту дочь от себя и Ким, в тот самый момент особенно дочь Ким, с этими набухшими сиськами и отдающим алкоголем дыханием, с этим ленивым движением, как показалось ему, когда она раздвинула в стороны свои ноги — что она с ним делает?), он скользнул пальцами вокруг ее горла, в точности так же, как протискивал пальцы вокруг горла Ким, когда они занимались сексом (по ее настоянию, конечно, полностью по ее настоянию) и медленно сжал.
Лицо Лили то расплывалось, то снова становилось отчетливым, потому что его глаза наполнялись слезами, а его тело пульсировало и горело, а потом эти вздымания и падения ее груди стали все менее заметны, и ее дыхание сменилось низким, назальным сосущим звуком, и Марк понял, что это единственный способ, которым он может защитить ее, от нее самой, от ее стремительной подростковой спелости, от ее одноклассниц, от ее подружек, и еще от Ким, конечно же, и ото всех других опасностей — от грязных мужиков и отвратительных хиппи-бродяг Нового Поколения, от сутенеров и извращенцев, от сбитых с толку социальных работников, которые настолько дурно обращаются с девочками, с расстройствами, как у Лили — и оставить ее рядом с собой навсегда. Оставить ее рядом, чтобы она любила его, уважала его, принимала его всерьез. Потому что он сам никогда ее не обидит. Он никогда не позволит себе опорочить свою дочь, свою собственную плоть и кровь.
Он сжал сильнее, чувствуя, что его руки, его пальцы теперь вдавливаются в странно пустое пространство в ее шее, он вжимал и вдавливал пальцами ее кожу в это пространство и слышал, как на фоне этого шума сосущий звук становится все громче, но все более прерывистым и даже слегка булькающим, превращается в короткие взрывы ужасного, умирающего хрипа, он знал, что лицо Лили становится мокрым от его слез, его слезы капали на ее неровный лоб и мягкие, детские щеки, и одна слеза даже капнула на эту глупую серьгу в носу, а его собственное лицо становилось все более мокрым, и руки тоже, и почему-то и ноги, эта горячая влажность на всей поверхности бедер и в середине, а затем ее огромные туфли на платформах начали колотиться по полу, а ее колени стукнулись о бардачок, и от этого он только стал сжимать еще сильнее, гораздо сильнее, инстинктивно пытаясь защитить салон «Астры», а может, испугался, что она изгваздает его свитер, но странно, что ее руки спокойно оставались лежать вдоль тела, как будто на самом деле она так и не поняла, что случилось, как будто все эти Dooleys, принятые вперемешку с наркотиками, которыми ее кормили в интернате, чтобы ее перестало колбасить, уже успели ее прикончить. Или, может, он никогда не подозревал, какие у него на самом деле сильные, какие действенные руки, он не подозревал об этом, хотя долгие годы занимался плотничеством, хотя в прошлом у него было столько драк. Хотя до этого он никогда не ладил со словами. Потому что пока он сдавливал ее шею, что-то поддалось, какой-то кусок хряща или кость, или, может, и то и другое, и ее конвульсии, ее топанье и стук, ее ужасное бульканье, засасывающее воздух, немедленно прекратились, и голова, ее милое, нежное лицо — с его носом, и с его глазами, и с его угловатой структурой костей, со столькими его чертами — упало вперед, как у ребенка. Как у крошечного ребенка.
Он хотел бы, чтобы ее голова не болталась вот так, подумав, что это выглядит, как будто ей неудобно, и что ему может понадобиться остановиться на заправке, чтобы усадить ее нормально. Однако он доволен тем, что она рядом с ним, что он не бросил ее в борозде у одинокого столба и не похоронил где-нибудь в поле. Конечно же, он забрал ее с собой. Она там, где ей всегда предназначалось быть. Кроме того, она — доказательство того, что она любит его и хочет быть с ним — больше, чем с Ким. Что она не может без него, своего папы. Он предъявит Николь и Джемме вот это, докажет, что способен заботиться и любить, что может вести себя как нормальный взрослый человек, который достоин иметь семью, модную машину и уютный дом. Марк предъявит это всем и каждому, кто когда-либо сомневался в нем, этот очень простой, но существенный факт. Он покажет им это, потому что если бы он смог объясниться, они все равно никогда не стали бы его слушать. Он покажет им, на что способен, для чего на самом деле предназначены его руки. И с этого момента жизнь изменится. Как только он доберется до дома.
1471 — Телефонная служба, с помощью которой можно узнать, с какого номера был произведен последний звонок.
In situ — на своем месте (лат.).
МДФ — легкий материал, имитирующий структуру дерева.
BlackDecker — известный мировой производитель инструментов для ремонта.
Картинг — соревнования на маленьких спортивных автомобилях на трассе со сложной конфигурацией, отличающейся большим числом поворотов.
ITV — Независимое телевидение — одна из двух крупных телевизионных сетей Великобритании; объединяет 15 коммерческих телекомпаний, ведущих передачи на различные районы страны; получает доходы от демонстрации рекламных материалов промышленных и торговых компаний, реже — государственных учреждений; абонементной платы с телезрителей не взимает.
