Таким образом прибрели к морю, спустились с дорожной насыпи. Здесь Автономов вспомнил обо мне. Он остановился.
— Гляди-ка, Анатоль, какое бревно. Вот на него давай и сядем. По-моему, подходящее бревно. Как считаешь? — озабоченно спросил он.
— Считаю, что подходящее.
— И я считаю, что подходящее. А ты как считаешь?
— Сказал же, подходящее. Не талдычь!
— Вполне подходящее. На него и сядем, — бредил Автономов.
Мы расположились на бревне, стали открывать пиво, водку, раскладывать на газете закуску. При этом Автономов говорил:
— Вот это сыр, Анатоль. Это колбаса.
— Неужели? — удивлялся я.
— А вот это местный хлеб. Я всю дорогу знаешь о чем думал?
— Не знаю.
— А хочешь знать?
— Не очень.
— Почему, Анатоль?
— Потому что я всю дорогу тоже думал. А мне мои мысли кажутся интересней твоих, — безжалостно пояснил я.
— Видишь, какой ты эгоист, — укорил он меня. — Я думал, всю дорогу мучительно думал, Анатоль, почему она так со мной поступила.
— Давай закроем эту тему, Костя. Ей-богу, и тебе легче будет, и мне.
— Ладно, больше ни слова об этой подлючкс! Не заслуживает она моих слез и переживаний. В конце концов, свобода — великое благо, скажи!
— Ну еще бы! Мне ли не знать.
— Нет, ты сейчас не свободен. У тебя есть твоя Натали.
— БЫЛА, — сказал я. Наконец-то признался. И выпил свою дозу водки. А он застыл с пластиковым стаканчиком в руке.
— Как — была? Почему — была? — пошевелил своими разбитыми губами.
— А потому, Костя, что мы разбежались. Может, временно, а может — кто знает — навсегда, — отвечал я жуя.
— Врешь!
— Нет, не вру, увы.
— НО ПОЧЕМУ? — сильно вскричал Автономов. — НЕУЖЕЛИ?..
— Да нет, — поморщился я. — Просто, знаешь, появились какие-то несоответствия. В характерах, в поведении. А в сущности, ерунда бытовая.
Автономов облегченно перевел дух.
— Фу-ты ну-ты. А я уж подумал… — Он истово перекрестился. — Ну, тогда все обойдется. Бог даст, все обойдется, Анатоль, — суеверно пробормотал он, как богомольный старикашка. ХВАТАНУЛ СТОПАРЬ. Начал активно жевать колбасу. А МОРЕ ПЕРЕД НАМИ ПРОСТИРАЛОСЬ, ШУМЕЛО И СИНЕЛО. А ЧАЙКИ — ДУШИ МОРЯКОВ — НАДСАДНО КРИЧАЛИ.
— Твоя, Анатоль, не то что моя. Твоя куда лучше моей, — жадно жевал Автономов.
— Помнится, ты недавно говорил иначе.
— Да, говорил. Я прозорливей тебя, но и я могу ошибаться. Знаешь, я прихожу к мысли, что все они однозначно порочны. Ты согласен со мной?
— Налей — скажу.
Он поспешно налил.
— И себе.
Он поспешно налил.
— Теперь выпьем.
Мы соприкоснулись стаканчиками и выпили. Живой ум заблестел в голубых глазах Автономова. НЕУЖЕЛИ ЭТО ОН РЫДАЛ НЕДАВНО, СИДЮЧИ НА СРУБЕ КОЛОДЦА?
— Не согласен с тобой, Костя. Есть среди них и святые, и безгрешные. Числом много.
— Уверен?
— Уверен.
— Я тоже так всегда думал. А вот Милочка, любимая моя, в данную минуту обихаживает, сучонка, этого Ростроповича, ха-ха! — вдруг дико захохотал Автономов. — А я тут с тобой сижу свободный и независимый, ха-ха! Это как?
— Да никак. Частный случай. И хватит о Милене, Христа ради. У меня свое горе.
— Мое горе сильней твоего, — заявил Автономов.
Твоя Милена просто-напросто кинула тебя, Костя. Слышал такое блатное выражение? Вот так.
Автономов посерел:
— Врешь, Анатоль. Милена не такая. Она… она просто потеряла голову.
— Ах, так! Ну, тогда что ж. Тогда прости ее.
— Не-ет, — задрожал его голое. — Прощенья не будет, не-ет. Но ты не смей, как сволота, думать, что она меня использовала и все. Не смей так думать, слышишь, Анатоль! — Он пролил на себя водку, выпивая очередной стаканчик.
— Ладно, успокойся. — Я положил ему руку на плечо.
— А как этот гаденыш полетел из окна, а? Как птичка! — опять захохотал Автономов, вспомнив.
— Как птичка. Где думаешь жить?
— Надо было и ее выкинуть туда же.
— Надо было. Где думаешь жить?
— Как считаешь, Анатоль, он на ней женится? — озаботился Автономов.
— Сомнительно. Где думаешь жить, спрашиваю?
— Наверняка не женится, хотя он холостяк. Зачем ему? И она за него не пойдет замуж. У них же не любовь, а случка, правильно говорю?
— Правильно. Жить где думаешь? Если у меня, то, сам понимаешь, только временно. Наташа может вернуться. Так где же?
До Автономова дошло наконец, что в его жизни появились новые бытовые проблемы. Он закурил, крепко затянулся. Лоб его собрался в морщины. Глаза замигали.
— А ты что посоветуешь, Анатоль? — нетипично растерялся он. НАШЕЛ СОВЕТЧИКА!
Я тоже наморщил лоб… я тоже закурил. ДВА МЫСЛИТЕЛЯ!
— Лучший вариант, Костя, по-моему, — это возврат к Раисе. Я думаю, она тебя примет, несмотря на твое гнусное поведение, — высказался я.
— ИЗДЕВАЕШЬСЯ?
— Нет.
— Плохо ты все-таки меня знаешь, Анатоль, хотя знаешь всю жизнь. Я лучше в подвалах буду ночевать, чем вернусь к ней.
— Ну, тогда не знаю! Тогда приступай к размену, если Милена позволит. Или живи с ней в одной квартире на разных территориях.
— ТЫ ДУМАЕШЬ, Я СМОГУ ТЕПЕРЬ ЖИТЬ С НЕЙ РЯДОМ?!
Ну, тогда пошел на хрен! — сорвался я. — Решай сам.
— ТАК Я И СДЕЛАЮ.
Мы допили бутылку водки вперемешку с пивом. Автономов стал деловито раздеваться. Он последовательно снял кроссовки, носки, стащил ветровку, рубашку, джинсы — остался лишь в трусах. Между тем дул свежий ветер, солнце скрывалось за тучами, а море на этом восточном побережье даже в жаркую летнюю пору слабо прогревается.
— Утопиться решил? — поинтересовался я.
— Скупнусь, — пробормотал жилистый Автономов, вставая с бревна.
— Не вздумайте, больной. Запрещаю. — Я ухватил его за ногу, но он отбрыкнулся и пошел по песку — прямой, худой и жилистый — прямиком к морю и, не сбавляя ровного шага, вошел в море, постепенно погружаясь — по колено, по пояс, по плечи — и вот поплыл, старикашка, в сторону Америки… МЕНЯ ПРОШИБЛА ДРОЖЬ.
Ну не дурила ли ты, Костя? — попенял я ему, когда он вернулся к нашему биваку твердым шагом пловца-рекордсмена. — Считай, воспаление легких обеспечено.
Автономов тяжело исподлобья посмотрел на меня. Странное дело, холодное купание не приободрило его, не протрезвило — наоборот.
— Молчать! — вдруг жестко приказал он.
Я открыл рот от изумления, а он полез в свою сумку и вытащил заначенную бутылку портвейна. Сорвал пробку своими крепкими собачьими зубами и, припав к горлышку, опорожнил чуть не половину емкости.
— Так. И что с тобой теперь будет? — спросил я.
— Молчать.
Он стал сосредоточенно одеваться. Он оделся. Встал с бревна. Притопнул кроссовками, словно проверяя, прочно ли они сидят на ногах. Так. Порядок. Можно идти. У моря хорошо отдыхать, но есть неотложные дела. Сколько сейчас? Ага, четверть четвертого. Очень хорошо. Я иду с ним или я еду в город? Лично он в город пока не собирается. У него есть дела в поселке. Там временно проживает командированная Милена Никитина. Ему надо с ней побеседовать. Он не успел ей сказать самое главное, а сейчас у него подходящее настроение, чтобы окончательно объясниться. Кстати, в поселке пребывает некий господинчик Ростропович. Он уже один раз летал из окна, как птичка, ха-ха! Надо повторить полет, ха-ха! Пусти, проклятый писака, не держи меня! Всю жизнь стоишь у меня па дороге! Я ее, сучку, любил как не знаю кого, а она… Я сделал на нее последнюю ставку своей жизни. Не держи меня, сочинитель бездарный, пока я тебя не размоз-з-ж-жил! Хочу видеть Милочку и спросить ее, сучонку, почему она меня так позорно предала! Эх, жизнь-коврижка! Куда тащишь, нечистая сила? Еще скупнуться хочу! — приблизительно так бушевал Автономов, вырываясь из моих объятий. Наконец сник, ослаб, стал просить меня уложить его на землю и засыпать песком. Он очень соснуть хочет. Заснуть и не просыпаться.
Чудом мне удалось остановить попутку — скромные «Жигули» — и уговорить пожилого шофера прихватить нас в Тойохаро.
— А он не заблюет мне салон? — сомневался тот.
— Нет, это исключено, — заверил я его. — Это очень тактичный алкаш. И правда, погруженный мной в машину, Автономов мгновенно уснул на заднем сиденье.
…В тот вечер он отказался от моего холостяцкого крова. Он запретил сопровождать его домой, где намеревался переночевать, «пока Милочка милуется со своим… а там посмотрим, Анатоль. Спасибо, что доставил в целости и сохранности».
— Дай знать о дальнейших событиях, — попросил я его, уже более или менее трезвого. — Мне интересно как писателю и человеку.
— Само собой, Анатоль. Без тебя разве что обойдется! Только ты уж, пожалуйста, устрой мне передышку, Анатоль.
— Я ТЕБЕ?!
— Ну да. Не тревожь меня некоторое время, ладно? А то ты меня совсем замордовал. Не настырничай, ладно?
