Лариса тихонько, чтобы не будить свекровь, вошла в избу: «Так я ей и скажу, — продолжала она думать — «Не отступишься — хуже будет». Так прямо и скажу».
В сенях послышались шаги. Но это был не Матвей, вошла Алевтина Васильевна.
— Тебе что? — спросила Лариса холодно. — Так зашла, посидеть.
— Матвей там?
— Там. Выплясывает. — Алевтина Васильевна вздохнула. — Теперь понятно, чего Тонька за клуб хлопотала. Ей там ловко с ним. Простору много. Да и наши-то мужики вовсе совесть потеряли…
— Не трепли языком. Мужик мой — мне и разбираться…
— Так разве я что говорю?.. Матвей у тебя хороший, дай боже… Все она, разлучница. Не она бы — жили бы вы себе…
— Уходи, Алевтина Васильевна… Наплевать мне на нее.
— Да что я, не вижу, как ты убиваешься, касатка? Что у меня, сердце каменное? Ведь я тебя нянчила, когда ты махонькая была. Этакая была, довесочек… Вон и шляпку купила, как у Тоньки. Что я, не вижу? Только она его не шляпкой берет.
— Спать время, Алевтина Васильевна. Уходи.
— Иду, иду, касатка. А Тоньку ты оберегайся. Я пожила — понимаю.
— Уходи.
Лариса подошла к выключателю и потушила лампочку.
Пришел Матвей, зажег свет и увидел Ларису. Она сидела за столом, подперев руками голову, и большие глаза ее были наполнены слезами. И, увидев непролившнеся слезы в ее глазах, Матвей понял, как долго и неподвижно она сидела на этом месте.
Глава шестнадцатая
Лекция
на экономические темы
На следующий день состоялось выдвижение дедушки Глечикова на должность библиотекаря колхоза «Волна». В этом выдвижении заключалась небольшая хитрость: истопником или сторожем при клубе дед работать не согласился бы, а в библиотекари пошел с удовольствием — все-таки должность руководящая.
Вечером ребята собрались в клубе — давать дедушке инструктаж. Его посадили на председательское место, во главу стола, и осторожно стали разъяснять, что настоящий библиотекарь, кроме выдачи книг, должен наблюдать за чистотой и порядком, следить за клубным имуществом, мести полы и топить печи.
Дедушка чувствовал себя главным начальником, важно кивал головой и на все соглашался.
Тут же было решено организовать агрономическую учебу. Вспомнив печальный результат лекции Крутикова, Тоня вызвалась заниматься с полеводами сама, хотя и не считала свои познания достаточными и в техникуме получала по полеводству тройки.
Леня поднял вопрос о стенгазете, и вместо короткого разговора с Глечиковым получилось собрание клубного актива.
Шурочка предложила организовать драматический кружок. Ее поддержали и заспорили, какую пьесу выбрать для первой постановки.
В разгар спора вошел Морозов. Его никто не звал, и Тоне стало тревожно, однако он сразу ввязался в спор, сказал, что никакой пьесы не надо, что надо организовать живую газету и продергивать колхозные недостатки. Текст вполне свободно можно писать самим, а главным сочинителем назначить Витьку. Матвей тут же придумал несколько сценок, показал, как это должно получиться, и все помирали со смеху. В Матвее снова заговорила артистическая жилка, и он выразил готовность быть режиссером, артистом и гримером, если только его будут слушаться и выполнять поставленные им условия.
Первое условие состояло в том, чтобы репетиции проводить в полной тайне и содержания номеров никому не говорить. Кто станет трепаться, того — вон.
Второе условие — подчиняться режиссеру и играть того персонажа, которого он прикажет: прикажет изобразить самого Ивана Саввича — чтобы не отказывались. Кто станет отказываться, того — вон.
Третье условие — приходить на репетиции без опозданий. Кто хоть раз пропустит, того — вон.
Условия приняли, и клубный актив в полном составе, включая и дедушку Глечикова, записался в живую газету. Одна Тоня наотрез отказалась участвовать в ней, И ее едва уговорили, чтобы она редактировала тексты.
После позора, который Тоне пришлось перенести в день открытия клуба, она страшилась Матвея; как только он появлялся, ей казалось, что сейчас войдет Лариса и снова устроит безобразную сцену. Но все-таки Тоне было приятно сознание того, что Матвей здесь из-за нее, что, не будь ее, он не стал бы возиться ни с живой газетой, ни с клубными делами. Сознавая это, она гордилась и была счастлива, и вместе с тем за это ощущение гордости и счастья, скрытое в самых глубинах души и только изредка вспыхивающее в ее детски-внимательном взгляде, она презирала и стыдила себя.
На первый сбор артистов живой газеты она не пошла. Не пошла она и на репетицию, хотя за ней прибегала Шурочка и убеждала, что дело не идет и Матвею надо о чем-то посоветоваться.
Дедушка, приходя с репетиций, потирал руки, загадочно ухмылялся и говорил: «А мы сегодня еще смехотворнее надумали». Тоне было любопытно, что они такое надумали, но вопросов она не задавала. Ходили слухи, что Матвей готовит какой-то свой особенный номер и для этого номера Шурочка делает выписки из бухгалтерских книг и из годового отчета.
Однако один раз Тоне пришлось пойти на репетицию. О живой газете услышал Игнатьев, заинтересовался и попросил Тоню познакомить его с тем, что готовят комсомольцы.
Они пришли в самый разгар репетиции.
Шурочка изображала Алевтину Васильевну — как она переманивает девчат из клуба и гадает им за деньги на картах. Эта же Шурочка представляла доярку из Кприлловки, которая не выполняет колхозные наряды, а о своих нарядах заботится.
Доставалось многим. «Продергивали» даже самого Ивана Саввича. На сцену выходил Леня в бриджах, с наклеенными усами, а навстречу ему, едва удерживаясь от смеха, шел Витька, изображающий собой огурец. Между Иваном Саввичем и огурцом происходит следующий разговор.
Огурец. Когда будет овощехранилище?
Иван Саввич. Ты еще зелен меня учить! Вот пожелтеешь — тогда построим.
Было еще много номеров такого рода, и все они Игнатьеву понравились.
— А теперь я вам прочитаю лекцию на экономическую тему, — провозгласил Матвей.
Любопытные артисты, которым номер Матвея был так же неизвестен, как Игнатьеву и Тоне, с приготовленными улыбками столпились вокруг сцены.
Однако показать свою лекцию Матвею не удалось: в зале появилась Лариса. Тоня взглянула на нее из-за плеча Игнатьева и вся сжалась.
Всегда, когда Лариса выходила из равновесия, верхняя тонкая губка ее оттягивалась вверх вслед за вздернутым носом от нижней пухлой, румяной губы, и лицо ее принимало неприятное, брезгливое выражение. Это выражение особенно поразило Тоню теперь, когда на бледных щеках и на лбу Ларисы проступили коричневые, словно лаковые, пятна.
Стрельнув по сторонам быстрым птичьим взлядом, Лариса подошла вплотную к сцене и сказала Матвею глухим, идущим изнутри голосом:
— Ступай домой.
Матвей растерянно смотрел на нее.
— Ступай домой, понял? — повторила она.
В ее заплывающем ненавистью взгляде было что-то такое, чего испугался даже Матвей. Он надел пиджак и, не сказав ни слова, пошел вслед за женой к выходу.
Они молча прошли между скамейками, и только у двери Лариса спросила Матвея:
— Что же ты говорил, что ее здесь не бывает?
На другой день Шурочка застала Матвея возле избы Алевтины Васильевны. Матвей колотил кулаками в дверь и стращал сваху самой отборной руганью. Алевтина Васильевна отвечала из сеней, что ничего не боится и что у нее есть свидетели. Ни о какой репетиции в этот день не могло быть и речи — Матвей был настолько пьян, что не узнал Шурочку.
Следующая репетиция тоже сорвалась. Матвей ни с того ни с сего заночевал в МТС. И Тоня поняла, что живая газета медленно, но верно рассыпается.
Впрочем, несмотря на неудачи, клуб все-таки наполнялся жизнью.
На первую беседу собрались только те, кому явка была обязательна. Беседа строилась на вопросах и ответах. На виду у всех Тоня заглядывала в книги, листала свои старые конспекты, а иногда просто говорила: «Я этого еще не знаю, товарищи», — и смущенно улыбалась, показывая свой остренький зубик. В общем, она вела себя совсем иначе, чем Дима Крутиков, но именно это ее поведение привело к тому, что разговор получился полезным, и она была бы совсем довольна, если бы ее не озадачил дедушка.
Когда все стали расходиться, он подошел к ней и спросил:
— А когда же будет твоя лекция?
— Так вот это и была лекция, — ответила Тоня.
— Разве это лекция! — протянул дедушка, подошел к урне и плюнул.
На вторую беседу народу собралось больше, и среди присутствующих Тоня увидела несколько человек, явка которых была вовсе не обязательна. На задней скамейке она заметила Уткина, и присутствие Уткина навело ее на мысль не просто рассказать о минеральных удобрениях, а показать их пользу на практике.
