Лена Элтанг - Каменные клены

Чем может быть забита голова у человека, который завел парочку зябликов и купил им антикварную клетку с бронзовыми поилками и качелями из медной проволоки?

Это еще ничего. Когда я видела его в последний раз, он показал мне елизаветинскую трехпенсовую монету и сказал, что за нее можно было проплыть на лодке от Уайтхолла аж до Лондонского моста. А вот от нашего Ламбета до Вестминстера ходил паром, и всадник с лошадью стоил два пенса. Представляете, сказал он, целый всадник с лошадью! А теперь даже с билетом за двенадцать фунтов не всегда удается уехать куда надо.

Ума не приложу, к чему он все это рассказывал.

Целую, Т.

Есть трава меншерафа, а угожа та трава живет, кто из ума выпивоетса, ино давать тое травы ему топить с вином и давать пить, ино будет скоро по-старому опять в уме.

Служанка Дейдра из Абертридура — тогда у них была еще служанка, ужасная растеряха, зато красавица — рассказывала про угольные отвалы, окружавшие шахтерские поселки наподобие крепостных стен, липкую угольную пыль, привычную, как вкус горелого хлеба, надшахтный копер с гигантским колесом, похожим на колесо обозрения в кардиффском парке аттракционов, плавильные печи, рассыпающие праздничные искры, ущелья, похожие на край света, где туман заползает в рот и лошади окунают копыта в пустоту.

Самым любимым рассказом Дейдры, от которого у Саши вся спина покрывалась мурашками, была история ллануитинской общины — поселка, сто двадцать лет назад ушедшего под воду целиком.

Все сорок домов и церковь святого Иоанна Иерусалимского! Их проглотило проклятое водохранилище, говорила Дейдра, округляя пронзительно-голубые глаза, и Саше представлялось чудовище такого же голубого цвета, все в струящейся голубой чешуе, разевающее пасть с голубыми зубами мертвенного прозрачного оттенка.

Такие зубы бывали у самой Саши, когда она возвращалась из вествудского леса с полной корзиной терновых ягод для цыганского сиропа, ягоды густо пачкали лицо и рот, а на дне корзины пускали густой голубоватый сок, оставляющий несмываемые пятна.

Когда Саше исполнилось девять лет и она стала писать стихи, Дейдра прочла несколько страниц, подумала немного и сказала с важностью:

— Ну что ж, детка, похоже, боги помазали твои губы майским медом и кровью мудреца. Так они поступают с теми, кому суждено складывать слова. Губы помазали даже барду Талиесину, ты будешь проходить это в школе.

— Кровью? Какая гадость, — сказала Саша и блаженно улыбнулась.

Есть трава Богородичная, ростет при великих реках и та трава вельми добра малым детям давать пить в молоке, то помогает от всякия скорби. А мочняя ко всему, угодна с ладаном от врагов во храмине окуривать.

…Хедда же, напротив, многое успевала, просто двигалась медленно, поводя широкими боками, их с Младшей связывала ленивая уверенность в своей красоте, в своей нужности миру, в том, что они все успеют, обе сидели за завтраком в пижамах, не обращая внимания на то, что под ножку столика подложен кусок картонки, радуясь тому, что постояльцев сегодня нет и можно бродить целое утро в халате нараспашку.

Саше казалось, что из-за этих двух гладких мешкотных лошадок — большой и маленькой — нерв дома болезненно ослаблен, его пружины одрябли и ноют, она вертелась на стуле, нетерпеливо догрызала тост, с отвращением наблюдала, как Хедда вносит гору блинчиков, сочащихся маслом, и банку с черничным вареньем.

Еле заметная плутоватая усмешка пряталась в углах Хеддиных губ — вот она потягивается, вот она ежится, как будто ждет, что кто-то сильный, такой же большой, как она, подойдет сзади и возьмет ее глупые круглые груди в ладони и сожмет покрепче. Скорее бы, думала Саша, этот кто-то нашелся, вот бы мы с папой обрадовались, вот бы мы зажили на славу.

Растянув свой завтрак до полудня, мать и дочь засучивали рукава и принимались за стирку или уборку, а Саша брала книжку и уходила в глубь сада, там у нее был заросший боярышником угол за теплицей, возле ограды, и каменная скамейка на двух раздвоенных рыбьих хвостах, оставшаяся от прежних хозяев.

Скамейка была самой старой вещью в «Кленах», холодной, неудобной, но Саша снимала с вешалки пиджак отца, висевший в прихожей вместе со старой фетровой шляпой — отец надевал это все, когда работал в саду по воскресеньям, — и садилась на него, подвернув под себя ноги, спокойно дожидаясь, пока Хедда, потеряв терпение, придет за ней и встанет у теплицы, уперев кулаки в обтянутые сатиновым фартуком бока и покачивая головой.

Глядя в ее полные укора голубые глаза, Саша не испытывала угрызений совести, она-то знала, что дом держится на ней, независимо от того, кто в нем моет посуду или застилает постели. Раньше он держался на маме, а теперь — на ней, как бы Хедда не суетилась и не строила из себя.

Она знала, что держит «Клены» в своем маленьком кулачке и что, если она разожмет его, все рухнет, поедет, поползет, обернется бесстыдной изнанкой театрального задника — так перепуганный пассажир держит кулак крепко сжатым, когда самолет попадает в тучи и начинает неловко переваливаться с боку на бок. Пассажир-то знает, что только его желание приземлиться, остаться живым, увидеть черепичные крыши города и серую посадочную полосу аэропорта держит эту бессмысленную железную коробку в воздухе, только его жадное желание, только его.

Пишет Леви Джуниор:

Сенсация! Ламия прячет кого-то в комнате на верхнем этаже. Уже два дня! Наш друг Финн Эвертон утверждает, что это бывшая комната покойной сестры, но теперь она заперта. Финн видела, как Ламия ходит туда с чаем и тостами. Когда Финн спросила Ламию, нужно ли там убираться, та посмотрела на нее с отвращением и написала большими буквами: НЕ ЛЕЗЬ КУДА НЕ ПРОСЯТ.

let us find edna's rotten skull

Пишет Heo:

Финн известная врунья, моя сестра училась с ней в Хеверстоке. Но проверить надо, согласен. Мы с Т. последим за объектом в городе, а вы со Спайдером берите на себя дом — внутри и снаружи.

let us find edna's rotten skull

Пишет Леви Джуниор:

Heo, ты что, глухой? Я же в прошлый раз говорил, что больше не смогу следить за окнами, бабка меня застукала в своей спальне с биноклем. Я побуду вечером в саду, посмотрю, кто входит и выходит. Кстати, инспектор приехал снова, и это подозрительно. Либо полиция очухалась и взялась за дело, либо этот дурак влюбился в Ламию!

let us find edna's rotten skull

Пишет Чужой:

Круто! Вчера я был на посту возле «Кленов» с семи часов, хозяйка вышла с перекошенным лицом и быстрым шагом пошла в город, я, понятно, пошел за ней. И через двадцать минут оказался возле дома Полуденных Зубов! Она вошла в дом и сразу стала писать что-то в своем блокноте, чуть ли не на пороге. А он смотрел на нее с восхищением, будто она чек выписывала!

Пишет Спайдермен:

И кого ты здесь удивил, полудурок? Они же помолвлены еще с прошлой весны, он даже ночует у нее иногда. Скоро Сондерс станет хозяином гостиницы и закопает свою жену под известным нам кустом ежевики.

let us find edna's rotten skull

Пишет Чужой:

Да не в этом дело! Она, наверное, писала, что больше не даст ему ключей, вроде он что-то прибрал в «Кленах» ценное, потому что Бранни сначала смеялся, а потом говорит, отдам, мол, а что мне за это будет? И тут она как даст ему по морде, и как давай раздеваться, а он как повалит ее на стол, а свет на кухне горит, и видно все вообще!

Пишет Леви Джуниор:

Информация не слишком ценная. Вот если бы ты снял это на мобильный телефон, тогда — да. Как выглядит Ламия без трусов?

let us find edna's rotten skull

Пишет Чужой:

Я видел только спину Сондерса и ее ноги, я же снаружи был, прямо под кухонным окном. Ноги длинные и белые, как будто из них всю кровь выкачали.

А потом она пошла с какой-то штуковиной домой к себе, штуковина в пакете была. И я домой пошел, потому что устал.

Пишет Спайдермен:

Ясное дело. Мы даже знаем, чем ты занялся у себя дома, первым делом — как только зашел в ванную!

let us find edna's rotten skull

Пишет Леви Джуниор:

Спайдер, заткнись. Соблюдай этикет, сколько раз напоминать. Завтра собираемся за Ирл. Кр. С собой иметь все, что положено, и бутерброды.

… вот эту твою записку я тебе не прощу, как, впрочем, и многое другое.

Французское словечко оттуда мне перевели в Интернете — nostalgie de la boue, тяга к грязи, надо же, как элегантно ты меня поддела! Что ж, может, меня и тянет к не слишком чистым парням, зато я не полезла бы в постель к собственной сестре, и уж тем более не стала бы завидовать ее красоте.