Все же он прокопался, пронырнул мимо своего ногастого опекуна и, мелькая пятками, бросая грязь с шипов, стал резать угол. К нему навстречу из центральной зоны устремился стоппер. Мухин, выждав сколько нужно, вдруг низом отдал мяч на освободившееся место. К Владику Серебрякову, набегающему с поля, бросился последний из защитников, намереваясь пусть ценой штрафного помешать ударить с хода. Владик показал, что хочет бить без обработки и размахнулся, но в последний миг подпрыгнул и пропустил мяч под собой. Защитник врезался, они упали, а на трибунах, в нескольких местах, раздался женский визг: к катившемуся по траве мячу, включив свой знаменитый скоростной рывок, летел Федор Сухов. Он набегал и видел обреченные ворота, и сознавал, что больше такой возможности австрийцы ему не предоставят. «Подобрав» на бегу ногу, он поймал мяч на подъем и засадил с такою силой, что слышен стал удар мяча в натянутую сетку. В этот миг он испытал порыв, когда в замах ноги, завершивший общее усилие команды, вложился весь разбег, вложилось все движение неистовой и раззадоренной души… Нате вам!
Дошло ли до сознания австрийцев, что сейчас произошло? Они оцепенели на местах, где их застал внезапный гол, постояли и обескураженно, не глядя друг на друга, побрели к центру поля.
Забитый мяч был в общем-то неожидан и для своих. Федора Сухова поздравил один Павел Нестеров, наскоро пожал ему руку, хлопнул по плечу и побежал на свое место.
Бодро подкатывая рукава футболки, Скачков возликовал: «Ну, а теперь мы еще посмотрим!»
Алексей Маркин передал на поле предостережение тренера:
– Ребята, они сейчас примутся грубить!
Вратарь австрийцев достал из сетки мяч и с досадой выбил далеко в поле. Мяч катился, к нему никто не спешил. Фохт, стоя у центральной отметки, что-то сквозь зубы приказал, и за мячом бегом бросился Либрих.
После пропущенного гола терять австрийцам стало нечего, и Скачков приготовился к неудержимому напору.
– Влад, – потребовал он, – сейчас иди вперед. Оттянешь на себя, нам тут легче будет.
К тому же он надеялся уловить момент и заставить Владика сыграть на контратаке. При навале на ворота нападение австрийцев неминуемо должно было увлечься и «провалиться» на нашу линию защиты.
Фохт заиграл стремительно и резко, лез напролом, и Скачков все чаще распластывался на траве, сбитый с ног его умелыми, крепкими толчками. Поднимаясь, он потирал ушибленные места и просил ребят, ставивших мяч для штрафного, не торопиться. Сейчас, по тому как складывалась игра, следовало продержаться до перерыва.
Сколько там еще минут осталось?
На половине поля у австрийцев осталось двое защитников караулить одинокого Серебрякова, издали они нетерпеливо наблюдали, как их нападение проламывает русскую защиту.
В борьбе за верховой мяч Соломин столкнулся с Либрихом, выиграл на этот раз, но Либрих вдруг упал и растянулся, картинно лег плашмя. Растерянный Соломин, ничего не понимая, бросился его поднимать, но раздался свисток, и судья проворно побежал к месту столкновения. «На все идут!» – подумал Скачков, увидев, как вскочил Либрих и стал торопливо устанавливать мяч.
Подбежал Фохт, и Либрих отошел. Фохт переставил мяч по-своему, плотоядно посматривая на ворота. На линии штрафной ребята выстроили «стенку», «Влево… Влево!..» – кричал из ворот Маркин.
Искусство бить штрафные, используя стандартные положения вблизи ворот, – целая наука. Прошло время, когда игрок разбегался и разряжал свою «пушку», расстреливая ворота по прямой. На пути мяча выстраивалась «стенка». Сейчас в футболе появился целый арсенал приемов, как нанести удар, чтобы мяч шел по дуге, в обход «стенки», и все же не миновал ворот.
Штрафной удар Фохт пробил мастерски. Облетев «стенку», мяч закрутился в угол, под перекладину. Маркин обязан был в прыжке отбить мяч за ворота, но почему-то вдруг решил его ловить. Потом он объяснил, что поймал бы обязательно, если бы не поскользнулся. Но ведь он должен, должен был все время помнить о раскисшем грунте под ногами и не рисковать! Какой тут риск – не до риска!
Едва коснувшись пальцев вратаря, мяч опустился в сетку.
Оглушенная первобытным грохотом и воем, наша команда побрела занимать свои места. Надо ж! Такой было запас появился, а вот – все снова…
Гол воодушевил хозяев поля. На восточной трибуне не переставая трезвонил колокол: торопил, подстегивал, приказывал.
Головою отбивая передачу, адресованную Фохту, Скачков не рассчитал прыжка, мяч срезался и отлетел к Соломину. Мокрый, с клочьями грязных волос на воспаленном лбу, Саша растерялся. Гол его выбил из колеи, что ли? Отдай он мяч снова Скачкову, даже просто запусти его подальше на трибуну – и все, никакого бы греха. Нет, он вздумал развернуться и откатить мяч вратарю. Но Ригель, Ригель же рядом! И тот сорвался с места: укараулил все-таки.
А дальше все произошло в какое-то мгновение: рывок и замах Ригеля, бросок Маркина в ноги, под удар.
Сознавал ли Маркин всю меру опасности, закрывая собой ворота? Всей меры, видимо, не сознавал. Да и некогда ему было рассуждать об этом, сознавать. Его толкнул инстинкт вратаря, желание спасти ворота, счет, не подвести команду. Назавтра в отчетах газеты писали, что русский вратарь ценою своих шейных позвонков переломил ход матча и уберег команду от разгрома. Это был один из тех поступков, которые, будучи брошены на весы победы, перетягивают чашу даже самого неодолимого соперника. «Русский пошел на таран», – писали о Маркине, словно в боевой сводке. А одна из газет, объясняя читателям исход поединка, заключила: «Не нужно забывать, что в активе любого спортивного коллектива русских две жесточайших Отечественных войны, которые выиграл их народ. С такой форой русские спортсмены не обязаны считаться даже с явным превосходством своих противников». (Вообще назавтра все газеты, словно извиняясь за свое недавнее пренебрежение к гостям, опрокинули на читателей целый ворох разнообразной информации).
Маркин, перекатившись на спину, лежал, не поднимался. Лицо его было залито кровью. Вратарь по существу самый беззащитный человек в команде, несмотря на то, что ему разрешается играть даже руками. Батищев грудью полез на Ригеля, но того загородил Фохт и пояснил руками: дескать, что поделаешь, игра… Ригеля наши ребята видели еще в прошлом году, но только сейчас заметили, что он сильно косит глазом, мертвый зрачок у него все время уползает к виску. После того, как он влепил удар в голову вратаря, лицо Ригеля сделалось опустошенным и еще жутче стал заметен этот его вывороченный глаз.
Покалеченного Маркина вынесли и положили за воротами. Скоро его увезла длинная белая машина с красным крестом. Вместе с носилками в машину влез врач Дворкин.
Скачкову запомнилось, какими глазами проводил машину грязный истерзанный Соломин, с какой решимостью на юном лице выбежал на поле и занял место старшего товарища в воротах чистенький Турбин.
Запасному вратарю не пришлось даже вступить в игру – время первой половины встречи истекло.
В раздевалке, стянув измызганную футболку, Мухин лежал в изнеможении, с руками до полу. Голый живот у него запал, как у голодного, загнанного зверя. Матвей Матвеич принес ему горячего чаю, он принялся глотать его жадно, крупно, не открывая глаз.
Над Соломиным орудовал Арефьич: одной рукой оттягивал ему резинку на трусах, другой крутил влажное полотенце, гоня на грудь прохладную струю.
Вернулся Иван Степанович, ходивший звонить в больницу. Но куда там – еще не довезли. Он оставил у телефона Гущина, наказав ему справляться каждые десять минут.
– Еще одна такая игрушка, – крикнул Матвей Матвеич, – и ставить некого!
Пол в раздевалке закидан ошметками грязи. Выбирая, где поставить ногу, Иван Степанович подошел к Соломину, положил и оставил на плече его руку.
– Ничего, Саша, все хорошо.
У Соломина дрогнули и опустились ресницы.
– Чаю дать? – спросил его Арефьич. – Выпей, выпей – нечего! Со всяким может случиться. Игра ведь…
– Федор… – позвал Иван Степанович и пальцем показал, чтобы Сухов прислушался. – Не возитесь вы, ради бога, на краю. Ну чего вы там мусолите? Соберут кучу малу! Смотри: тут у тебя Кудрин, тут Нестеров, тут… Батищев… – Назвав Семена, тренер спохватился было, но решил продолжать. – А что? И Батищев! Так еще ляпнет – ой-ей-ей! Верно ведь, Сема?
Уронив в колени руки, Семен с жалким видом шарил по полу глазами. Чего уж… Лучше бы Иван Степанович не замечал его, не трогал. Всю жизнь в запасе и только иногда… И если уж Батищев выходит в «основе», значит дела у «Локомотива» идут неважно. Все знают…
Не поднимая глаз, Батищев вытер о плечо щеку. В том, что Ригель налетел на Маркина, он винил себя, а не Соломина. Он, только он обязан был не допустить! Не углядел!
За него вступился Кудрин, возивший футболкой по распаренному лицу.
– А что Сема? У попа теленка съел? Дай ему на ход, он еще так засадит, что всей командой тащить будут!
