— Чепуха.
— Я это говорю тебе по своему опыту. И не только по своему. Страсть угасает так или иначе. Общеизвестно, что никакая страсть невозможна, если семейная жизнь превращается в тихую заводь. Ты не хочешь иметь детей. Трижды ты имел возможность завести ребенка. Трем прекрасным женщинам ты сказал «нет». Понимаешь ли, ты не очень-то хорошая партия.
— А кто для тебя хорошая партия? Твой муж этажом выше?
— Ты в своем уме? Что-то я сомневаюсь. Конечно же, можно обезуметь, если всю жизнь посвятить творчеству.
— Так и есть. Но больше я не желаю тратить свою жизнь на создание романов. Много лет тому назад самым важным для меня было сочинительство. А все остальное подчинялось главной задаче. Когда я был моложе, то считал унизительным для писателя думать о чем-то еще, кроме творчества. Теперь, когда я стал приверженцем обычной жизни, я бы даже не был против, если бы кто-нибудь слегка замарал мою репутацию. Я понимаю, что исписался, вычеркнув себя из настоящей жизни.
— А теперь ты хочешь вписаться в нее снова? Я не верю ни единому твоему слову. У тебя дерзкий и непокорный ум. Тебе нравится считать, что оказанное тебе сопротивление только прибавляет очков в твою пользу. Любая оппозиция определяет твое решение. Ты бы скорее всего никогда не написал столько книг про евреев, если бы евреи настойчиво не просили тебя не делать этого. Ты хочешь завести ребенка только потому, что не можешь иметь детей.
— Уверяю тебя, что я хочу ребенка по таким же естественным причинам, как и любой другой. Никакого извращения в этом нет.
— А почему ты выбрал меня для своего эксперимента?
— Потому что я тебя люблю.
— Опять это ужасное слово. Ты «любил» дую из своих жен до того, как женился на них. Разве теперь хоть что-то изменилось? И конечно же, для «любви» тебе не нужна именно я. Я необыкновенно консервативна. Ты льстишь мне, но, видишь ли, рядом с тобой сейчас вполне могла бы быть какая-нибудь другая женщина.
— А кто бы это мог быть? Опиши мне ее поподробнее.
— Вероятно, она была бы похожа на меня. Моего возраста. Замужем. С ребенком, как я.
— Значит, это должна быть ты.
— Нет, ты не следишь за моими четкими логическими рассуждениями. Она должна была бы быть как я, выполнять мои функции, но это была бы не я.
— Быть может, ты и есть она, поскольку ты очень походишь на нее.
— Почему я здесь? Ответь мне. У тебя нет ответа. В интеллектуальном плане я женщина не твоего стиля, и уж конечно, я не принадлежу к богеме. Да, я пыталась жить на Левом берегу[103]. В университете я дружила с ребятами, которые расхаживали по городу с выпусками «Тель кель»[104] под мышкой. Я знаю, что все это барахло. Читать невозможно. Если выбирать между Левым берегом и зелеными лужайками, то я предпочитаю зеленые лужайки. Я спрашивала себя: «Неужели я обязана слушать всю эту французскую чепуху?» И в конце концов я уехала оттуда. В сексуальном плане я очень стеснительна, — ты понимаешь меня, — я весьма предсказуемый продукт хорошего воспитания в среде безземельных джентри — английских помещиков. Никогда в жизни я не допустила ни одной непристойной выходки. Что касается инстинктивных сексуальных желаний, у меня их попросту не было. Я не очень талантлива. Если бы я была настолько жестока, чтобы отложить до дня свадьбы свои заметки и показать их тебе только после венчания, ты бы проклял тот день, когда сделал мне предложение. Я — дилетантка. Я довольно бойко пишу статейки и легкомысленные заметки для идиотских журнальчиков. Я не раз пробовала писать рассказы, но все это не то, что надо, — наверно, выбираю неправильные темы. Я хочу написать о своем детстве — вот такая я сверхоригинальная личность, — о туманах, о заливных лугах, о распадающейся аристократии — о той среде, в которой я выросла. Если ты серьезно намерен рискнуть своей жизнью и совершить еще один тривиальный поступок, женившись снова, если ты действительно хочешь ребенка, который будет сводить тебя с ума как минимум лет двадцать со дня своего рождения, — после стольких лет уединения и кабинетной работы ты окончательно свихнешься. Нет, тебе действительно стоит поискать что-нибудь более подходяще. Кого-нибудь, кто более соответствовал бы такому мужчине, как ты. Мы можем поддерживать дружеские отношения, но если ты будешь и дальше развивать свои фантазии о семейной жизни со мной, думая обо мне как о своей жене, тогда я не смогу больше приходить к тебе, не смогу встречаться с тобой. Я понимаю, что это тяжело для тебя — почти так же, как и для меня. Когда я слышу такие вещи, я теряюсь, как малое дитя. Сам посмотри — я тебе не гожусь.
Я силу в кресле-качалке, широко раздвинув колени, а она примостилась прямо напротив меня.
— Скажи мне одну вещь, — прошу я, — ты когда-нибудь ругаешься матом?
— Да. И боюсь, слишком часто. Мой муж тоже не сдерживает себя, особенно во время наших семейных сцен. Но здесь, у тебя, — никогда.
— Почему же?
— Я привыкла вести себя прилично, если иду в гости к интеллектуалу.
— Ты ошибаешься, Мария. Я уже слишком стар, чтобы искать себе подходящую пару. Я обожаю тебя.
— Это невозможно. Такого просто не может быть. Если уж на то пошло, я заполучила только лишь твое заболевание, а не тебя.
— Может быть, своей долгой болезни я обязан большим, чем своему здоровью.
— Я считала тебя гораздо упрямее, чем ты есть на самом деле, — говорит она. — Портреты мужчин, которые ты рисуешь в своих книгах, не подготовили меня к такому повороту событий.
— Я создаю свои книги не для того, чтобы их персонажи напоминали реальных людей из жизни. Я не ищу себе работу.
— Между нами серьезная разница в возрасте, — говорит она.
— Это же славно!
Она соглашается со мной легким кивком головы: «да, это так», будто наше влечение друг к другу для нее все, о чем только можно мечтать. Хотя вы можете подумать, что человек, который трижды был женат, знает правильный ответ, я никак не могу понять, как это так получается: когда я гляжу на нее, она кажется мне такой желанной и такой умиротворенной, но для ее мужа, живущего этажом выше, как ни повернись, она все делает не так. Насколько я знаю, она не может делать все не так — она все делает правильно. Единственное, чего я не могу понять: почему каждый мужчина в нашем мире не находит ее столь же очаровательной, как нахожу ее я. Вот такой я незащищенный человек.
— Вчера вечером меня просто трясло. Разыгралась жуткая сцена. Яростные крики. А потом — сплошное разочарование.
— А из-за чего вы ссорились?
— Ты постоянно задаешь мне вопросы, и я всегда на них отвечаю. Это уже выходит за всякие рамки. Я начинаю чувствовать, что предаю его. Мне не следует рассказывать тебе про все эти дела, потому что я знаю: тебе нельзя доверять. Ты сейчас пишешь новую книгу?
— Да, все делается ради книги. И моя болезнь тоже ради нее.
— Верится с трудом. Только не пиши про меня, ни в коем случае. Еще заметки в блокноте — куда ни шло. Я понимаю, что не могу запретить тебе делать записи. Но дальше развивать эту тему ни к чему.
— А что, это тебя так волнует?
— Да. Потому что это наша частная жизнь.
— Это очень скучная тема, и мне в течение многих лет доводилось слышать слишком много рассказов от огромного количества людей.
— Это совсем не так скучно, если дело касается тебя. И совсем не скучно становится, когда ты обнаруживаешь, что о твоей частной жизни распространяется какой-нибудь халтурщик, грязный писака. «Кощунством было б напоказ святыню выставлять профанам». Донн[105].
— В романе я изменю твое имя.
— Потрясающе!
— Никто никогда не узнает, что это ты, кроме меня, конечно.
— Ты не представляешь себе, что и кого могут узнать люди. Пожалуйста, не надо писать обо мне. Ладно?
— Я ни о ком не могу написать. Даже если я очень стараюсь, у меня получается кто-то совсем другой.
— Что-то я сомневаюсь.
— Это чистая правда. Я ограничен в своих возможностях. Это один из моих недостатков.
— Я еще не начала перечислять тебе свои. У тебя очень живое и пылкое воображение. Ты должен остановиться на минутку и подумать, не описываешь ли ты женщину, которая никогда не существовала, превращая меня в какой-то иной персонаж. Между нами происходит то же самое: ты хочешь, чтобы это стало чем-то другим. Никакие события не должны заводить нас в тупик. Все может продолжаться очень долго — так, как есть. Но ты все-таки хочешь сделать из этого целое повествование, с развитием событий, героями, драматическими взлетами и падениями. Мне кажется, ты смотришь на жизнь как на роман, у которого есть начало, продолжение и конец, и все его части связаны чем-то, что названо твоим именем. Но мне кажется, совсем не обязательно придавать вещам определенную форму. Ты также можешь поддаться, уступив обстоятельствам. Не надо ставить себе никаких целей, пусть все идет своим чередом. Ты должен научиться смотреть на вещи просто, принимая их такими, какие они есть: в жизни бывают неразрешимые проблемы, и наша — одна из них. Что касается меня, то я обыкновенная домохозяйка, соседка, переехавшая в квартиру этажом выше. Ты рискуешь слишком многим, а взамен можешь получить лишь малую толику того, что хотел. Я не обладаю многими чертами, которые ты бы хотел видеть во мне.
