– Ну и скотина же ты! – взревела Октябрина. – Как я могла такого циника полюбить?! Нет, я была слепой курицей.
– Вот поэтому перестань кудахтать и говори по существу. Что ты от меня хочешь?
Пауза. Дарий слышал, как чиркнула зажигалка, – Октябрина, реагируя на стрессовую ситуацию, закурила. Это ее повадка.
– Я хочу, чтобы ты сказал Хуану, что все, что ты обо мне ему наплел, неправда. Злостный наговор. Треп пьяного ревнивца. Я прошу тебя сохранить… ну, как тебе сказать… сохранить мой брак… Я верная жена и хорошая хозяйка, и, поверь, я Хуана вполне устраиваю. – Она всхлипнула и разревелась на весь вселенский эфир. Закончила тираду пафосно: – Я всю жизнь провела вот с такими, как ты, оболтусами, и вот, встретив, наконец, настоящего человека, придется…
Дарий услышал, как дверь в ванную открылась, а ему не хотелось, чтобы его телефонный разговор стал достоянием Пандоры. Притушив голос, он сказал:
– Допустим, я отзову свои слова насчет твоего портрета, а как быть с твоими воплями во время ЕБЛ и как быть с твоим шрамом на животе?
– Скажешь, что я тебе об этом сама рассказала… Мне необходима твоя ложь во имя моего спасения. Пойми же ты, грязная скотина, на карту поставлена моя жизнь! Мы же с тобой друзья… Только с врагами можно так поступать…
– Твой Хуан – мой лютый враг, и я всунул в его пасть соску ревности. Пусть сосет и молит Бога, что я его не прирезал, как приканчивают на арене каталонских бычков. Впрочем, он об этом знает лучше меня …
– А как же я? Что же, мне снова идти работать официанткой? Когда-то ты целовал мои ноги, восхищался, говорил, что красивее меня не существует…
– Пожалуйста, не канючь, ты и сейчас очень красива и я бы с удовольствием…
– Так в чем же дело, давай, назначай встречу…
– Я бы с удовольствием тебе помог, если бы речь шла только о моем самолюбии. Что же касается твоего брака с испанцем… Знаешь, скажу как человек, которого не раз и не два увенчивали роскошными рогами… Сделай ему сегодня прекрасную аку… то бишь многовариантный секс, в чем ты безусловная профессионалка, и никуда твой Хуанито не денется.
– А почему ты так думаешь?
– Хотя бы потому, что по нынешним европейским законам при разводе все его имущество от зажигалки до пяти домов и дюжины машин и всех его банковских счетов будет поделено пополам. И ты станешь очень богатой, независимой женщиной. А при твоей-то внешности и разворотливости можно сделать такую партию… Ладно, подумай, а меня ждет моя половина. Кстати, обесчещенная твоим дон Хуаном…
Дарий положил трубку, хотя чувствовал, что Октябрине еще было что сказать. Он вернулся к Пандоре, раскрасневшейся, пахнущей шампунем, но еще не причесанной. Мокрые волосы слипшимися прядями падали на плечи, и это ее не украшало. Но зато, когда она стелила постель и наклонилась, чтобы поправить складки на простыне, Дарий ощутил такое желание, такой озноб, как будто вернулся в юношескую пору, когда похоть побивала все рекорды. Он подошел к Пандоре и, приподняв с попы халатик и не увидев на ней трусиков, начал пристраиваться. И что особенно ему показалось сладостным – это ее спокойствие, покорное ожидание, как будто так и должно быть, то есть застилать постель и в это же самое время заниматься еблей. Впрочем, он помнил моменты, когда они и во время стирки белья… И подумалось ему, что поза «шалашик» была наиболее любимой и Октябриной. Она могла часа полтора, выпятив ягодицы, работая ими и так и сяк, предаваться соитию, и в конце концов возвестить об окончании фирменным вскриком: «Ой, мамочка, сейчас умру», – точь-в-точь как Октябрина. Но Пандора… Она старалась повернуть голову так, чтобы Дарий видел ее лицо, а Дарий, ослепленный ревностью и желанием, несмотря на резкую боль в Артефакте, подобно зубру, охаживал и охаживал ее теплую, объемную, архитектурно безукоризненную плоть, пока не наступила развязка. Впрочем, банальная, как у миллиарда индивидов, занимающихся тем же. Потом Пандора сушила феном волосы, Дарий в другой комнате рассматривал свою крайнюю плоть, которая, увы, требовала незамедлительной помощи… И это был непреложный факт, однако ничуть его не опечаливший, ибо в ту минуту он ощущал себя поблизости от райских кущ и озер Эдема…
Преподобная мученица Фомаида Египетская предпочла смерть супружеской неверности… Спаси и сохрани тех, кто на такое способен…
На похороны Олигарха Дарий не поехал. Наверстывая упущенное время, он с пяти часов утра работал у Флориана. Снежная королева… Когда он ее писал, то рука невольно, деталь за деталью, черточка за черточкой, штрих за штрихом повторила лицо Пандоры. Прекрасное лицо славянки в ледяных, опушенных инеем, но проникновенно сказочных одеяниях.
Уходя на работу, закрыл Пандору на ключ и оба ключа (свой и ее) взял с собой. Кто бдит, тот не спит. Во время перекуров он звонил домой, на городской телефон и, когда слышал голос Пандоры, клал трубку.
В три позвонил и попросил ее приготовить голубцы, которые в ее исполнении – шедевр кулинарного искусства. А чего удивляться, она от природы и в самом деле по-хозяйски очень даровитая и ловка руками. Однако сказка так увлекла, что он забыл об обеде, тем более, ему казалось, что работы осталось немного и к часам двенадцати ночи он все закончит. Но тут, как водится, вмешалось провидение: позвонила Пандора и сказала, что к нему пришла какая-то женщина с собакой, но поскольку она не может ее впустить в квартиру, посоветовала подождать на лавочке. Дарий вытер скипидаром руки, положил кисти в банку с растворителем и отправился домой. Что то ему подсказывало: к нему явились с плохой вестью. Когда он вошел во двор, женщина, сидящая на лавочке и держащая в руках коричневую таксу, поднялась, и Дарий, пока шел по дорожке, успел посетительницу разглядеть. Не более сорока, рано поседевшая, с большими карими глазами и полными, слегка подкрашенными губами. В общем довольно приятная внешность, хотя и с печальным выражением на лице. Она представилась свояченицей Кефала, и когда начала говорить, заволновалась, лицо зарделось и оттого стало еще симпатичнее.
– Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, идемте в дом, и вы все там расскажете, – Дарий уже догадывался, с чем к нему явилась посланница.
Но женщина наотрез отказалась и снова села на лавочку.
– Говорить-то, собственно, не о чем, художник Кефал умер, и в записке, оставленной на столе, было указано ваше имя и адрес… Просил собачку отдать вам, хотя я не знаю, как вы к этому отнесетесь…
– Когда это случилось?
– Три дня назад, и если бы не она, – женщина погладила таксу по голове и прижала к себе, – она так плакала, что соседи вызвали полицию, а потом уже позвонили нам. Он на даче покончил с собой, выпил титановые белила…
– Когда похороны?
– Будет кремация, кажется, в следующий четверг.
– Но, насколько мне известно, он не хотел быть кремированным, – Дарий почувствовал пустоту и абсолютное несоответствие их диалога с его настроением. – На этот счет Кефал ничего не оставил?
– Нет… По-моему, ничего такого ни в записке, ни на словах не было. Хотя он необычный человек, и не всегда его слова были однозначны. Впрочем, это решать его жене, хотя последние годы они вместе не жили… да и дочь есть… Они просили узнать насчет выставки. На даче нашли две картины, на которых были приклеены записки – «для выставки»…
– Это не проблема, выставка еще только готовится и, очевидно, раньше Рождества не откроется. Вы мне позвоните, или пусть позвонит его жена, и мы договоримся о встрече. Но можете и сами отвезти полотна в Дом культуры. – Дарий нагнулся и взял в руки таксу. Сказал: – Иди, малышка, ко мне, я тебя познакомлю с Найдой, будете с ней дружить… – И к женщине: – Найдой зовут мою кошку, но вы не беспокойтесь, она смирная, я думаю, они поладят, но пока поживут в разных комнатах.
Женщина указала на лежащий на лавочке целлофановый пакет:
– Здесь сухой корм, на первый случай, и ошейник с поводком. Они совершенно новые, я только что купила. Ее надо два раза выгуливать, и желательно на поводке. Она еще глупая, а тут близко улица. Мне жаль, что доставляем вам лишние хлопоты.
– Это не хлопоты, хлопоты у вас. Жалко старика, хотя жил он в свое удовольствие.
– Что, кстати, не всем нравилось, – женщина поднялась и, отряхнувшись от собачьих ворсинок, протянула Дарию руку. Она была теплая и сухая. – Вы будете на похоронах?
– Не думаю, я только что был на двух… и больше не могу. Да и, насколько мне известно, Кефал сам никогда не ходил на такие церемонии.
– Это верно, он даже не хоронил собственного сына… Да ему на все было наплевать, он никого не жалел и не любил. Только себя и свои картины.
– Я думаю, что и себя он не очень любил, а вот картины… Вы сказали, что на даче нашли только два его полотна, но, насколько мне известно, в его рижской квартире был целый склад.
