Что касается нашей личной семейной жизни, так она была, как мне теперь кажется, убого-прекрасной. По-шведски это звучит как."torpromantik", а по-русски как «романтика в хижине» или «рай в шалаше».
Прекрасными в этой жизни были свобода и любовь, а убогой была материально-экономическая часть. Но мы не грустили. Утром мы вместе уходили, а вечером вместе возвращались. Запросы были минимальными. Меня даже наряды не интересовали. Вероятное следствие того, что не интересовали мужчины (посторонние).
А по заверениям моего мужчины, я была чуть ли не самая красивая женщина, в любой одежде а ещё лучше – без неё, как он любил шутить.
Тем и прекрасна любовь, что когда мужчина влюблён – любимая кажется ему красавицей, но без любви и красавица не угодит.
Для изучения науки у меня были бессменная юбочка и кофточка, поверх которых надевался белый халатик, очень хорошо подчёркивающий всё лучшее, а лишнего, что следовало бы прятать, тогда ещё не было.
Да и с чего бы? Наш завтрак состоял из стакана молока и ломтика белого батона.
На обед каждый из нас покупал что-нибудь из скудных «деликатесов» своего буфета (он на работе, я в институте), не отличавшихся ни разнообразием ни продуктовой ценностью, но зато доступных по цене – копеечной. Завершив свой рабочий день, он приходил за мной в институт, и мы отравлялись в магазин за покупками.
В наш ассортимент входили: молоко, хлеб, масло и дополнительно либо селёдка, либо колбаса. Всё, конечно, в ограниченных количествах. Вернувшись домой, к своему столу «морёного дуба» и предварительно отделив и спрятав часть, предназначавшуюся на завтрак, мы устраивали маленький пир. Хуже было в выходные.
Наши мозги, свободные от работы и учёбы, почему-то зацикливались исключительно в гастрономическом направлении. Мы, например, с вожделением мечтали о рисовой молочной каше, в которой бы желтело в центре в луночке растопившееся сливочное масло. Мечта была совершенно неосуществимой, потому, что требовала покупки керогаза – прибора – чудо техники, снабжённого круглым резервуаром, из которого довольно экономно поступал керосин. Разжечь керогаз было большим искусством, иначе он безбожно дымил и жутко вонял, но, тем не менее, советские жители частных домов готовили еду именно на керогазах. (Подумать только, что когда наше поколение вымрёт, то человечество навсегда потеряет представление о таком чудном приборе! Неплохо бы вложить керогаз в гробницу советских фараонов, как важный предмет утвари советской эпохи. В назидание потомкам.)
Мы не могли купить керогаз, хотя он помогал бы нам жить экономней и есть по выходным дням горячую пищу.
Он стоил три рубля и с одной стороны, нам никак не удавалось урезать наши расходы, чтобы высвободить такой капитал, хотя, с другой стороны, отсутствие керогаза наносило ущерб нашей экономике и нашим желудкам – такова философская цепь цикличности и взаимозависимости в жизни.
Кстати пройдёт какое-то время и у каких-то дальних родственников каких-то сослуживцев Виталия окажется в сарае старый керогаз и мы в один из выходных дней поедем далеко за город, чтобы безвозмездно его получить.
Однако, как это почти всегда бывает в жизни, мы не успели насладиться этим счастьем, потому, что к тому времени вынуждены были съехать от Якова и поселиться у Розы, а у неё была плита и нам разрешалось раз в день ею пользоваться.
Но с керогазом мы не расставались. Он кочевал с нами по всем квартирам и периодически бывал важнейшим предметом нашего семейного счастья, до тех самых пор, пока мы не получили собственные 2х-комнатные хоромы на втором этаже, с газовой плитой, канализацией, ванной, а также горячей и холодной водой.
Много лет после получения этой квартиры, просыпаясь по ночам и отправляясь в туалет, я по пути с благодарностью, думала о том какая я счастливая, что, наконец, имею свою благоустроенную квартиру.
Старый керогаз продолжал свою благотворительную миссию, так как мы его подарили другим молодожёнам, как и мы не унаследовавшим миллионов и также радовавшимся ржавому керогазу. Напомню, что действие происходило в белоруской столице в шестидесятые годы двадцатого столетия, ознаменованного бурным развитием во всём мире техники, порнографии и борьбы за права человека.
Если читатель помнит, то в первой части книги, я, не уставая, восхваляла одного из коммунистических вождей, а именно Никиту Хрущёва (который сеял кукурузу, хлопал, туфлёй по трибуне ООН и благодаря которому я поступила в институт и получила квартиру). Но, на сей раз, он несколько испортил свою репутацию в моих глазах. Он повысил цены на продукты питания, а увлечение кукурузой вместо пшеницы, привело к исчезновению белого хлеба.
Маленькие забавы большого вождя нависли катастрофой на небосводе нашего семейного счастья!
Не стало белого хлеба на завтрак, а на молоко не хватало денег!
Это было важней всех государственных дел и повлекло за собой серьёзные последствия: во время учёбы я могла думать только о еде, а ночью не хватало сил на любовь. Надо было что-то делать. Выхода почти не было, поэтому мне пришлось сильно ущемить себя морально и ухватиться за это «почти», то есть отправиться к врачам, чтобы признать себя инвалидом и получить пенсию. это была большая жертва, но я прошла через это! Голод и отсутствие сил на любовь оказались сильней «гордости и предубеждений». Пройдя медицинскую комиссию и получив пожизненную инвалидность, я стала обладательницей книжечки противно – серо – грязного цвета, приносящей мне ежемесячный доход в 19 рублей 94 копейки. Таким образам пришлось мне постичь простую мудрость, что если настигло несчастье, то надо подчинить его себе и заставить служить!
То есть, если мне в 13 лет «посчастливилось», в какой-то мере, навсегда стать инвалидом, то пусть это, по крайней мере, спасёт меня от голода!
Теперь надо вернуться к нашей жизни у Розы.
Итак она нас заверила, что ничего не имеет против нашего ребёнка, предоставила нам отдельную маленькую комнатку и разрешила раз в день пользоваться плитой, чтобы что-то себе приготовить. Но… были нюансы, которые наталкивают меня на очередные философские размышления о том, например, что ничего стопроцентного в этом мире не бывает.
Если представить себе, что у какого-нибудь баловня судьбы есть многокомнатная квартира с вертикальной планировкой, ажурной винтовой лестницей и сказочным видом на море, то может оказаться, что там нет такой безделицы, как бассейн и финская баня. Допустим бассейн и баня есть а кроме того можно утром из спальни любоваться восходом солнца, а в сумерках пить чай на веранде, любуясь заходом солнца, как бы погружающимся в море. Тогда может не доставать на стенах Гойи, Пикассо или отсутствовать шедевры Родена.
Нет, стопроцентной радости!!
В нашей, так удачно снятой у Розы комнаты, не было всего лишь кровати..!
Это значило, что из стопроцентной радости отсутствовало, по меньшей мере девяносто процентов.
Тот баловень судьбы, который не имел для полного счастья шедевров на стенах, мог занять у папы, чтобы восполнить недостающих несколько процентов счастья.
Что могли мы? Во-первых, у нас не было, у кого одалживать, и нечем было отдавать.
Во-вторых, ему надо было раздобыть только шедевры, стены, куда их вешать у него были. А мы? Пол, куда надо было ставить кровать, мог внезапно, в любой момент, уплыть из-под ног, как не раз уже случалось (читай выше и ниже) куда нам тогда с кроватью и долгами за неё? Выхода не было. Мы спали на полу.
На полу лучше всего спать на животе: мягче и полезно для позвоночника.
Но я то на животе спать не могла, мне казалось, что я задушу собственного ребёнка, которого начала любить задолго до того, как он родился.
У Розы был пружинный матрац полутора спальный – предел мечтаний (наших), который без дела стоял в одной из её комнат. Она отказывалась одолжить его нам по странному подозрению, что мы будем, на нём слишком активны, результатом чего будут… пятна и продавленные пружины, заверяла она без тени смущения.
Моё «положение» она почему-то не учитывала…
Господи! Поверьте мне люди, что я совершенно не мстительный и не злорадный человек. Но тут я грешна.
Я верю в Бога. Я знаю, что где-то там в каких-то недосягаемых далях есть некая Высшая Справедливость, которая неведомо когда и как вступает в свои права…!
Откуда-то взялась некая симпатичная, приветливая, живая, ну просто восхитительная девушка и попросилась к Розе на квартиру.
Роза влюбилась в неё с первого взгляда. (Нет, нет, никакой однополой любви, просто симпатия.) Роза поместила её в центральную, самую красивую комнату и, конечно же, предоставила ей этот матрас-мечту.
Они сразу стали подругами, вместе ели, пили чай, убирали и т.д.
То есть, мы были квартирантами, которые должны знать своё место и не высовываться, а она была любимой подругой, почти членом семьи, которой дозволялось всё.
