— Слушай, — сказал Такер озабоченным тоном, — я вот все думаю… — И Энни показалось, что он пришел к неутешительному решению. Да, конечно, он уж не тот, его стандарты снизились, но не настолько же! В общем, лет через десять увидимся снова…
— Я должен сам посмотреть, — завершил фразу Такер.
— Что? Куда?
— Ну, тот материал в Интернете. Убьет меня секс или не убьет.
— Да пожалуйста.
— Понимаешь… Если я вдруг умру, тебе ведь будет неприятно.
— Не иначе.
— Ты будешь мучиться, обвинять себя. А я этого не хочу. Уж если помер, так сам виноват.
— А почему ты обязательно будешь виноват?
— Сразу видно, что у тебя детей нет. Чувство вины — оно всегда со мной.
Энни нашла медицинский веб-сайт, вошла в раздел «восстановительный период».
— Ему можно доверять? — уточнил Такер.
— Авторитетнее не найдешь. Это сайт министерства здравоохранения, а им ты в больнице не нужен, у них ни на что денег не хватает. Впрочем, от больницы тоже пользы никакой.
— Тогда ладно. Ага, у них тут целый раздел про секс. Так… Вот: «Секс не может служить причиной повторения приступа». Что ж, отлично.
— Только тут вот сказано, что лучше всего к сексу возвращаться через четыре недели после сердечного приступа.
— Мне уже лучше всего. Я в норме.
— И вот еще одна заковыка.
Она ткнула пальцем в экран, и Такер прочитал указанные строчки.
— Тридцатипроцентная вероятность отсутствия эрекции. Отлично.
— Почему?
— Потому что если ничего не получится, то тебе не в чем себя винить. Если представить, что тут вообще может быть твоя вина.
— Не будет никакого отсутствия эрекции, — уверенно заявила Энни, разумеется снова залившись краской. Однако на экран они смотрели, не включая свет, в темной комнате, так что Такер ничего не заметил. Ей захотелось пригасить и эффект высказывания: пошутить над собой, шлепнуть ладонью по губам… Но момент прошел, и она решила, что так будет даже лучше для создания атмосферы. Да, соответствующая атмосфера явно налицо. Ранее о создании атмосферы она никогда не заботилась и никогда бы не подумала, что ее можно создать обсуждением вероятного отсутствия эрекции. Все сознательные годы из своих сорока лет она наивно верила: если ничего не делать — не придется раскаиваться в содеянном. А получилось наоборот. Юность ее прошла, но, может быть, не все еще потеряно? Тут же, перед экраном, под бдительным оком веб-сайта министерства здравоохранения, они поцеловались, потом еще и еще раз. Поцелуй затянулся надолго, компьютер «заснул». Энни уже не краснела, однако ощутила такой наплыв эмоций, что боялась заплакать, а тогда Такер подумает, что она слишком многого от него ждет, и откажется от секса. Если он спросит, в чем дело, решила Энни, она скажет, что в дни музейных выставок ее всегда одолевают слезы.
Они поднялись в спальню, разделись, не глядя друг на друга, влезли в холодную постель, встретились руками, прижались бедрами…
— Ты не ошиблась, — шепнул он.
— Пока что да, — согласилась Энни. — Но неизвестно, сколько это продержится.
— Должен тебе сказать, что ты не облегчаешь мне задачу.
— Извини.
— А у тебя есть эти штуки?.. Я ведь не запасался, сама понимаешь. Ты ничего тут такого не держишь?
— Презервативов у меня нет, — призналась Энни, — но это ничего. Не беспокойся, я сейчас сама…
Об этом она уже подумала. Она думала об этом постоянно с момента своего разговора с Кэтлин. Она вышла в ванную, постояла там с минуту и вернулась в постель, чтобы заняться с Такером любовью. Она не убила его, но почувствовала, как части ее организма и сознания пробуждаются от спячки, длившейся десятилетия.
На следующий день Джексон разговаривал по телефону с матерью, расстроился, заплакал, и Такер заказал обратные билеты. В последнюю ночь Такер и Энни спали вместе, но уже без всякого секса.
— Я еще вернусь, — пообещал Такер. — Мне здесь нравится.
— Никто никогда никуда не возвращается.
Разумеется, он не вернется ни в этот город, ни в эту постель, и в голосе Энни прозвучала горечь, о которой она сожалела, но подавить ее не могла.
— Или ты прилетишь в Штаты.
— Я уже отгуляла весь отпуск.
— Можно сменить работу.
— Что-то не припомню, чтобы ты прочел мне курс лекций по новой специальности.
— Отлично. Значит, я не вернусь сюда, ты не собираешься туда… Трудно представить себе место для нашего общего будущего.
— Ты всегда строишь планы после разового пересыпа? — поинтересовалась Энни. — Какое там будущее, о чем ты?
Как Энни ни старалась, ей никак не удавалось соскочить с язвительной интонации. Она вовсе не хотела издеваться — наоборот, ей хотелось найти тропку надежды. Однако в ее распоряжении оставался лишь все тот же набивший оскомину окаянный язык: типичный британский, чтоб его черти драли.
— Даже слушать тебя не хочу, — буркнул Такер.
Она обняла его:
— Я буду скучать. По тебе и по Джексону.
Вот. Хотя бы так. Не слишком много, и совершенно не отражает глубины ее отчаяния, уже рвущегося наружу, но она надеялась, что он услышит в ее словах хотя бы привязанность и симпатию.
— Обязательно пиши, и побольше, — попросил он.
— Да мне и сказать-то особо нечего.
— Я предупрежу тебя, когда мне надоест.
— Бог мой, — засмеялась Энни, — этак я вообще остерегусь тебе что-нибудь писать.
— Черт… К чему ты все усложняешь?
— Я не усложняю. Просто все и так сложно. Потому все и не ладится. Потому ты и разводился, и сбегал тысячу раз. Потому что все сложно.
Ей хотелось сказать нечто совсем другое. Хотелось сказать, что одно из наших главных несчастий — неумение высказать то, что чувствуешь. Пусть это бесполезно, пусть немного, но зато Такер понял бы, как тяжело у нее на душе.
А вместо этого она уколола его, упрекнула в собственных неудачах. Ей казалось, что она пытается удержаться на скале, но пальцы соскальзывают и она летит в пропасть, ощущая лишь песок под ногтями.
Не сводя с нее взгляда, Такер сел на кровати:
— Помирись с Дунканом. Он наверняка будет счастлив, особенно теперь. У тебя на десять лет материала, о котором он и мечтать не смел.
— А мне-то что с того?
— Ничего, конечно. Я просто предложил.
Она попыталась в последний раз:
— Извини. Не знаю, что сказать… Но ведь считается, что любовь преображает. — Энни почувствовала, что это слово развязало ей язык. — И я пытаюсь взглянуть на вещи с этой точки зрения. Р-раз — и я преобразилась, не важно, каким образом. Останешься ты или улетишь — это уже произошло. И я пытаюсь смотреть на тебя как на метафору или вроде того. Но не получается. Ужасно, но факт: без тебя все вокруг соскальзывает в обыденность. И я ничего не могу сделать. Книги не помогут. Потому что, сколько ни читай про любовь, когда кто-то пытается определить ее, все рассуждения и размышления всегда упираются в абстрактное существительное. Так мы и привыкли о ней думать. Но в реальности любовь… Для меня это ты. И когда ты уйдешь, уйдет любовь. Никакой абстракции.
— Папа…
Энни поняла не сразу, но Такер сориентировался мгновенно. Джексон стоял рядом, мокрый, грязный и вонючий.
— Что случилось, Джексон?
— Вырвало.
— Ладно, бывает.
— По-моему, я больше не люблю хрустящие палочки.
— Ты просто их чуток перебрал. Сейчас мы все исправим. Энни, можно чистую простынку?
Они занялись Джексоном и его постелью, и Энни пыталась не чувствовать себя несчастной, обделенной, рожденной под несчастливой звездой. Она давно заметила, что уныние и подавленность — ее обычный настрой, но понимала, что все события, в том числе и ее теперешнюю неудачу, можно трактовать по-разному. К примеру: ну, почувствовала слабость к какому-нибудь американцу… к конкретному американцу с малолетним сыном и домом в Америке… Ну, прибыл этот американец на пару дней — так в чем несчастье, если он, как и было запланировано, отбывает? Много ли надо ума, чтобы это предвидеть? Хорошо, рассмотрим иначе: ты накатала обзор на цикл песен автора, о котором двадцать лет ни слуху ни духу, отослала обзор на захудалый сайтишко, посвященный этому автору. Автор этот твой обзор прочитал, заинтересовался, ответил, потом заявился в гости. Оказался симпатичным, ты ему понравилась, и он даже с тобой переспал. В чем тут горе? Будь она врожденной оптимисткой, восприняла бы происшедшее в течение последнего времени как нечто вроде евангельских семнадцати чудес исцеления. Но она, увы, не врожденная оптимистка. Она вообще не оптимистка, и вот вам вместо чудес исцеления муки крестные. И вот она уже примеряется к образу самой разнесчастной из женщин планеты.
И как это сообразуется с предыдущей ночью, когда она притворилась, что использует противозачаточные средства, а сама втихаря надеялась забеременеть? Сколько удачи требуется, чтобы забеременеть в ее годы, учитывая возраст Такера и его весьма не блестящее состояние здоровья? Впрочем, может, и беспокоиться не о чем. Она уже ощущала предстоящее разочарование, которое принесет очередная менструация: очередной провал в длинной череде провалов, из которых состоит ее жизнь. Кто знает, может, в этом и заключается смысл: зачем ей пытаться сделать свою жизнь счастливее, если сама эта жизнь не стоит ломаного гроша.
