Ознакомительная версия.
Вышедшие из других аудиторий курсанты остановились позади нас и с интересом слушали наш диалог. С ними был и офицер-преподаватель. Он перебил девушку: «Не все так просто, что, если кто-то считает какой-то приказ неправильным, он может запросто ему не подчиниться. Приказ есть приказ. И тому, кто не подчинится приказу, потом придется объяснять, чем мотивирован его поступок. И он по всей строгости ответит за последствия своего решения. Непременно будет назначено специальное расследование».
Несмотря на замечание преподавателя, курсантка, казалось, ничуть не смутилась. Ссылаясь на международные конвенции о войне, она отстаивала свое право окончательно решать: выполнять или не выполнять приказ. Она заявила, что готова нести ответственность за поступок, если он исходит из ее собственных убеждений. Девушка говорила горячо, глядя мне прямо в глаза, и у меня не было ни малейшего сомнения в ее искренности. Она рассказала, что на занятиях они с другими курсантами обсуждали реальные исторические эпизоды. Например, трагедию деревни Му Лай.
— Вы имеете в виду эпизод вьетнамской войны? — уточнил я.
— Да, в Му Лай американские солдаты расстреляли пятьсот вьетнамских крестьян — мужчин, женщин, детей. Они вырезали еще не рожденных младенцев из утроб беременных матерей. Лишь немногие из местных жителей были спасены. И спасены американцем — пилотом военного вертолета. Увидев, что происходит, он посадил машину между солдатами и бегущими от них людьми и приказал своему пулеметчику стрелять в своих же солдат, если они продолжат погоню за несчастными. Услышав эту историю, я испытала смешанные чувства…
Я был впечатлен этой молодой женщиной, готовящейся стать офицером Военно-воздушных сил США. Мне очень хотелось ей верить. Мне очень хотелось верить в то, что, столкнувшись с такой же ужасной дилеммой, она и ее сокурсники останутся тверды в своих убеждениях.
И в то же время меня поражал контраст между абстрактными моральными дискуссиями и тем страшным оружием массового уничтожения, которым должны овладеть эти умные, честные, полные возвышенных идей молодые американцы.
Я смотрел в глаза курсантов, проходящих мимо. Кто они? Насколько хорошо они знают историю, как видят окружающий их мир, достаточно ли они мудры? Да, было бы чересчур наивным ожидать от них, молоденьких курсантов, понимания того, что их, возможно, ждет.
Уже на выходе из учебного корпуса я спросил нашего гида, нравится ли ему его работа.
— Я люблю и горжусь ВВС, и мне платят за то, что я рассказываю о нашей летной академии.
— А за что вы гордитесь ВВС?
— Они осуществляют важнейшую миссию.
— И какова же она?
Последовала пауза. Потом он с пафосом сказал:
— Американские ВВС стоят на страже свободы.
— А это важно лично для вас?
— Я считаю, что мой долг перед Всевышним — дать другим возможность быть свободными.
На вершине холма стоял огромный храм академии. Как подчеркнул наш гид, многоконфессиональный храм.
Я вспомнил недавние обвинения офицеров академии, исповедующих евангелизм, в принудительном обращении курсантов в свою веру. Они внушали ученикам, что те будущие воины Иисуса. Сам храм напоминал о фильме «Властелин колец». Он был выстроен в готическом стиле с островерхими крышами в виде перевернутой буквы V. Мрачная, бездушная громада блестела серебром.
Чуть позже мы стояли у футбольного поля, наблюдая за строевой подготовкой курсантов. Вдруг сквозь дружное пение марширующих будущих летчиков мы явственно услышали какой-то пронзительный клекот. Обернувшись, увидели приближающегося к нам долговязого курсанта, на руке у которого сидела крупная черная птица. Оказалось, это сокол, талисман академии.
Птица не шевелилась. Ее темные когти вцепились в толстую кожаную перчатку. Колпачок на голове придавливал перья.
Курсант пояснил, что это помесь исландского кречета с его ближневосточным собратом и особи всего-то два с половиной года от роду. Несмотря на юный возраст, это был грозный хищник, около семидесяти сантиметров от клюва до хвоста.
Подошел главный птичий тренер. Он сказал, что уже обучал сокола охоте. Он натаскивает своих хищников, в основном поднимая диких уток с озер. «Этих уток очень тяжело поднять в полет. Увидев кружащего в небе сокола, они боятся взлетать, продолжая плавать, пока охотник их не вспугнет».
Оба тренера разошлись на пятьдесят метров, и главный, держа птицу по ветру, снял колпак с ее головы. А долговязый тем временем раскачивал в руке приманку — с виду обычный черного цвета мячик. Сокол, почуяв приманку, раскрыл крылья, но из-за сильного ветра так и не взлетел.
«На таком ветру птица еще не летала», — заметил тренер.
Курсант опять замахал приманкой. На этот раз птица, оттолкнувшись, взлетела, взмахнув своими красивыми, большими, сильными крыльями. Она парила низко над землей, наклонившись вперед, и ее пронзительные черные круглые глаза были устремлены прямо на наживку. Вся наша группа завороженно наблюдала за полетом сокола, восхищаясь его точеной, скульптурной, безжалостной красотой. Мы стояли затаив дыхание. Сокол, положив свое тело вертикально и выставив когти вперед, стремительно бросился вниз и схватил наживку. Курсант отпустил веревку. И вот сокол стоял на земле, сжимая в когтях добычу. Он как хозяин оглядывался по сторонам, готовый защищать свой трофей. Потом хищник наклонился и безразлично поклевал кожаную поверхность приманки кривым клювом. Кадет заменил приманку на мертвого перепела, и сокол быстро, методично стал разрывать тушку птички. Расправившись с добычей, хищник горделиво поднял голову, и в его глазах не было ни страха, ни интереса к людям, столпившимся вокруг него. Он был безразличен и к поющим курсантам на стадионе, и к проезжающему мимо с ревом дизельному автобусу.
Круглыми ониксовыми глазами, в которых застыла вечность, он оглядывал свои владения.
По дороге Иван отметил, что после съемок в академии вся наша команда почему-то пришла в подавленное расположение духа. Он был прав. Мы провели шесть часов в великолепно оборудованном учебном заведении, ежегодно готовящем четыре тысячи молодых мужчин и женщин к служению в элитных частях величайшей военной державы в истории человечества. Опытнейшие преподаватели отдавали все свои силы и таланты, чтобы выковать для войны совершенный человеческий материал, вооруженный превосходными орудиями убийства.
И, видимо, осознание этого так и подавляло нас.
Я еще раз глянул назад на академический городок. На стадионе все еще занимались курсанты, зеленели аккуратные газоны, сверкали металлические корпуса аудиторий и казарм. Над всем этим возвышался храм…
И мне почему-то стало страшно.
Из Академии ВВС мы отправились в Геллап, штат Нью-Мексико. Часть нашего маршрута проходила по знаменитой магистрали № 66. В двадцатых годах, на заре автомобильной эры, Конгресс разрешил строительство шоссе от Чикаго до Лос-Анджелеса. На это ушло двенадцать лет. Когда дорога была готова, она, без преувеличения, изменила нацию. Сейчас мы настолько привыкли к автомагистралям, что даже не замечаем, насколько глубокие изменения они внесли в нашу жизнь. Что касается трассы № 66, то она воистину впервые объединила нацию. С новой транспортной артерией пришла торговля, начался неудержимый рост экономики практически неосвоенного региона Америки. Мы молоды, а как у всех молодых наций, наша память коротка… Мои размышления прервал Иван Ургант, принявшийся напевать давно забытую мной песенку: «…Get your kicks on route 66».
Почти повсеместно в Америке можно ощутить дыхание перемен. Появляются новые предприятия и автострады, кафе и стадионы. Но, подъезжая с запада к границе Колорадо с Нью-Мексико, ты видишь совершенно другие перемены. Плодородные сельскохозяйственные угодья сменяются скалистыми горами, зарослями можжевельника и соснами на красной каменистой почве. Нигде нет следов человека. Но неожиданно ты чувствуешь, что едешь по местам, где люди жили много-много лет. И действительно, то там, то тут вдруг замечаешь маленькие островки ушедшего: давно заброшенные глинобитные дома. Так же как и в старых русских деревянных срубах, в них ощущаются века. Горы становятся выше, деревья гуще. И вместе с этим приходит мысль: что-то никогда не меняется. Сама земля устанавливает правила и обозначает границы, в пределах которых мы должны жить.
Проехав через континентальный разлом, мы оказались на колючем выступе каменистой породы около дороги, и там, впереди, как заноза из земли, появился Геллап. Я не был в этом городе сорок один год, и все, что я помню о прошлом визите, это то, что наша семья заказала шоколадные молочные коктейли в кафетерии. Коктейль был настолько густой, что соломинки стояли в стаканах.
Ознакомительная версия.
