Ознакомительная версия.
Владимир взял рацию, которой мы пользовались для внутренней связи, и тактично спросил водителя первой машины, уверен ли он, что мы правильно едем. «Да, — ответили нам, — мы следуем указаниям GPS». «И сколько еще ехать?» — спросил Владимир.
Последовало молчание, затем раздался странный ответ: «Пятнадцать и четыре километра».
Можно было допустить, что центр находится где-то там, например в индейской резервации, но мы просто его не видим.
Мы проехали еще минут пятнадцать.
Я взял рацию: «Сколько еще до центра?»
Пауза. «Тридцать пять и девять километра».
Владимир выпучил глаза и потянулся за рацией. Прежде чем мы что-либо успели сказать, первая машина развернулась и поехала в сторону Геллапа.
Наконец, не выдержав, мы позвонили в торговую палату, и нам указали путь до торгового центра. Оказалось, что от нашего мотеля до него было меньше двух километров!
Думаю что, возможно, GPS просто хотелось прокатиться в пустыню.
Я должен признать, что не люблю торговые центры, они представляют собой крайнее выражение потребительского безумия. В них я начинаю страдать клаустрофобией. Воздух здесь спертый и искусственный, свет странный, неживой. И некуда бежать: везде кипит торговля. Сотни бродящих туда-сюда людей сливаются в одну потребительскую толпу. Я думаю, такой будет жизнь на Марсе, когда его колонизируют торговые корпорации.
Когда Ильф и Петров были в Америке в 1935 году, торговых центров еще не было и в помине. Не было их и в пятидесятые, и, наверное, в шестидесятые. В те годы, когда мы отправлялись с родителями за покупками, то шли от магазина к магазину. Тогда я об этом не думал. И эти переходы из магазина в магазин, столь неудобные и бесполезные с современной точки зрения, почему-то запомнились мне как неотъемлемая частичка тех старых добрых времен.
Приятная молодая женщина, представлявшая корпорацию, владевшую торговым центром, проводила наших операторов внутрь. Она сообщила, что у нас есть два часа на съемку и что мы не должны мешать покупателям. Она отвела нас на середину зала и очертила точные границы того, что нам дозволено снимать.
Преодолевая свою антипатию к торговым центрам, я стал осматриваться. И ничего не понимал: большинство посетителей этого потребительского рая были коренными американцами. Это повергло меня в настоящий шок.
В пятидесятые, когда я был мальчиком, нас щедро потчевали вестернами, ковбойско-индейскими фильмами и телешоу. Такие истинно американские герои, как Джон Уэйн, Генри Фонда, Гарри Купер, на экране воевали с дикарями-индейцами. Индейцы были плохими. Хотя, впрочем, иногда проскакивала парочка хороших. В кино дикари почти всегда погибали. Мальчишками мы играли в ковбоев и индейцев, охотясь друг на друга из водяных игрушечных пистолетов. Никто не хотел играть дикаря.
Мои родители были социалистами, отстаивающими идеи равенства людей и социальной справедливости. Меня учили, что с коренными американцами обошлись несправедливо и жестоко. Поселенцы и армия обращались с ними как с дикими животными, сгоняли их с исконных земель и даже истребляли физически. Такой взгляд на американскую историю широко распространился позже, в семидесятые, тогда же пропали и фильмы с ковбоями и индейцами. Росла озабоченность состоянием экологии, и коренных американцев начали изображать не как дикарей с томагавками, а как мудрых, достойных людей, живших в согласии с природой, представителей самобытной культуры. В восьмидесятые многие американцы уверовали в то, что индейское отношение к природе поможет решить некоторые проблемы, стоящие перед современным технократическим обществом.
За шестьдесят с лишним лет моей жизни я не раз встречался с индейцами. В пятидесятых, на школьных каникулах, мы туристами посетили резервации навахо и зуни в Нью-Мексико. И немного погостили у народа таос. Я не знал ничего о культуре коренных американцев. В двадцать лет я прочел об Иши, последнем индейце из племени яна. Это племя тысячелетиями жило в предгорьях Сьерры в Северной Калифорнии. Охотники и собиратели, они так и не научились разводить лошадей. Этот народ был уничтожен белыми поселенцами и шахтерами. В 1911 году Иши поймали, когда он в поисках еды рылся на свалке маленького города Ред-Блав. Для оценки состояния здоровья индейца был специально приглашен из Сан-Франциско доктор Сакстон Поуп. Этого англосакса, увлеченного американской историей, сразу заинтересовал абориген, и в последующем они даже подружились. Иши отвел Поупа на землю предков, показал, как делать лук и стрелы из подручных материалов, изготовлять каменные орудия, как разводить огонь, строить укрытие, как охотиться на диких животных. Поуп пришел к выводу, что индейцы вовсе не отсталый народ, как их хотят представить. Они наделены особенным умом, рассудительностью и чувством юмора, честны и отзывчивы. Как человека другой культуры, Иши исследовали и в Калифорнийском университете, он ездил по стране, знакомясь с индустриальной Америкой. Незадолго до своей смерти от туберкулеза индеец дал Поупу свое определение белых людей: «Они как очень умные дети».
Для меня Иши — это доказательство того, что, несмотря на колоссальное различие культур, мы с индейцами абсолютно такие же люди. Охотник, использующий каменные орудия, был развитым, полноценным человеком.
За двадцать лет пребывания в Монтане я познакомился с некоторыми индейцами, брал у них интервью для своей программы на радио и хорошо изучил состояние дел в нескольких резервациях в этом штате.
Многими индейскими кланами предпринимались усилия к возрождению национальной культуры, включая введение преподавания родного языка, изучение древних обычаев и сакральных ритуалов, традиционной народной медицины.
Причина неудачи этих попыток в том, что они предпринимались после более чем века культурного развала и апатии. Уровень нищеты и безработицы в индейских резервациях — около сорока-пятидесяти процентов. Также высок уровень алкоголизма и наркомании. Академическая успеваемость индейских детей в резервациях далеко отстает от средней по стране. Возникает логичный вопрос: может ли традиционная община, основанная на охоте и сельском хозяйстве каменного века, интегрироваться в современную потребительскую экономику?
Когда Ильф и Петров были в Геллапе в 1935 году, индейцы отказались разговаривать с ними. И это понятно: русские не знали ни их истории, ни их культуры. И ни они, ни их американские коллеги не могли сделать правильных выводов. Вот они и решили, что коренные американцы никогда не ассимилируются в американское общество.
Но если бы они побывали в торговом центре Геллапа — то решили бы по-другому. Я не был готов увидеть тысячи индейцев, входящих в торговый центр в этот душный субботний полдень. Как я был наивен! Я-то надеялся, что древняя культура индейцев еще жива, что она еще достаточно сильна, чтобы противостоять этому всепобеждающему потребительскому искушению, овладевшему сегодняшней Америкой. Растерянный, я стоял посреди торгового зала и смотрел на сотни проходивших мимо меня людей с иссиня-черными, вороновыми волосами и кожей цвета охры. Я чувствовал себя ужасно.
Индейцы — люди в основном закрытые, чурающиеся публичности, и среди них было тяжело найти желающих говорить на камеру. И все-таки мне повезло: две женщины согласились. Я спросил их, что они думают, будучи навахо, о современном обществе потребления. Первая выразила озабоченность тем, что доступный фаст-фуд и излишества, которые принесла цивилизация, могут негативно отразиться на их здоровье. Другая женщина, видимо не совсем поняв мой вопрос, стала говорить, что ее детям нужна работа и она хочет, чтобы они обязательно выучили английский. «Английский — язык торговли. Они всегда могут выучить родной язык навахо позже. Он никуда не денется». Когда она говорила, ее трехлетний сын, держа ее за руку, с изумлением смотрел на высоких белых дядей, зачем-то приставших к его матери.
Мы сделали перерыв на ланч в кафетерии фаст-фуда. Здесь за пластиковыми столами поглощали бургеры и картошку люди в основном не худенькой комплекции. Рядом с кафетерием я заметил игровые автоматы. Хозяева торгового центра верно просчитали, что дети, в ожидании своих обедающих родителей, обязательно придут к «одноруким бандитам» и потратят деньги. Маленькие индейцы столпились около больших экранов. Наибольшим спросом пользовались автогонки, «Mortal Combat» и какая-то другая игра, где людей расстреливают из снайперского ружья. Подальше, справа, индейский мальчик, примерно трех лет, сидел на механическом пони, качающемся вперед-назад, и смотрел на движущееся на мониторе изображение. Он, наверное, чувствовал себя наездником, скачущим по прерии. Рядом с механическим пони стояли еще двое детей, ожидая своей очереди. Предки этого мальчика впервые встретились с лошадью четыреста лет назад, когда испанские конкистадоры привезли благородных животных в Америку. Лошади стали неотъемлемой частью жизни индейцев, и это коренным образом изменило их культуру. Они превратились в лучших наездников-воинов, ловких и бесстрашных охотников на бизонов. Лошадь была им не слугой, а лучшим другом. Таких трогательных отношений, пожалуй, не знала человеческая история.
Ознакомительная версия.
