Ознакомительная версия.
Доктор Джо стал рассказывать мне о том, как в далекие времена «чужеземцы пришли через большую воду» и согнали его племя со своих земель. Эту грустную историю я не слышал раньше, здесь, в доме вождя навахо, она по-настоящему тронула меня.
Я описал Ширли увиденное мной в торговом центре Геллапа и спросил его мнение, не противоречит ли дух общества потребления устремлениям навахо. Он не видел никакого противоречия: люди делают покупки в торговых центрах просто из-за низких цен. Доктор был убежден, что навахо должны быть частью общего, в то же время сохраняя свою уникальность. Из разговора стало понятно, что самым важным для него является самосознание личности. Я поинтересовался у него:
— Что делается для сохранения культуры и языка навахо?
Он наклонился вперед, приблизив свое лицо. Его руки, до этого неподвижно лежавшие на подлокотниках, активно зажестикулировали.
— Очень важно, — сказал он, пристально глядя на меня, — учить родному языку наших молодых людей, приобщая их к культуре навахо. И в этом плане у нас последнее время что-то стало получаться. Но многое, увы, было утеряно. Старшее поколение хранило знания об уникальных ремеслах навахо, народной медицине, древних способах лечения травами. Они предлагали свои знания молодежи, но той это было уже неинтересно.
Вождя волновало то, что молодые навахо оставляют родную землю и в поисках работы отправляются в большие города. Многие из них женятся вне племени. Он осознавал, что эти тенденции подрывают жизнеспособность его народа. Его беспокоила почти пятидесятипроцентная безработица на их землях, усиливающееся давление крупного капитала, затрудняющее развитие торговли и бизнеса навахо.
Но все же вождь оптимистично смотрел на будущее своего племени. Он был уверен, что язык и культуру навахо удастся сохранить и что экономическое развитие племени может быть ускорено.
Когда мы благодарили доктора Ширли за уделенное нам время, на прощание он опять наградил нас своей всепобеждающей улыбкой.
* * *
Из Виндоу-Рок мы поехали на встречу с Владимиром и Иваном и остальной группой на юг, в селение индейцев зуни.
Предыдущим вечером в Геллапе на открытой концертной площадке нам довелось увидеть выступление семейного танцевального ансамбля зуни.
Многие индейские танцы считаются сакральными, и их позволено смотреть только членам племени. Однако пробивная Алена Сопина получила разрешение не только на просмотр, но и на съемку.
На сцену вышли двое мужчин и женщина. Танцоры были в традиционных кожаных индейских рубахах, украшенных мехом, узорами из бисера и тотемными рисунками. На ногах у них были плетеные мокасины. Танцоры стали плавно кружиться вокруг женщины, махая в такт своим движениям птичьими перьями. Танец имитировал брачные игры диких индюшек. В свое время я охотился на этих потрясающе красивых крупных птиц, весящих до двенадцати килограммов.
Следующий танец женщина-зуни исполняла с кувшином на голове. В такт барабанам она двигалась с пластикой и грацией дикой кошки, кружилась, опускалась на колени и вновь поднималась. И при этом ухитряясь без помощи рук удерживать на голове кувшин!
Хотя нам дали разрешение на съемку, было оговорено, что приближаться к танцорам нельзя. Поэтому я испугался, когда, завороженный танцем, оператор Миша Козлов выскочил с камерой на сцену. Приблизившись к танцовщице, он стал снимать ее. Я затаил дыхание, ожидая, что сейчас разразится скандал и представление закончится. Но танец продолжался. А потом случилось вообще невероятное. Стараясь передать визуальную красоту и динамику танца, оператор начал двигаться с камерой вместе с танцовщицей. Когда она ступала вперед или назад, он следовал рядом, кружился вместе с ней, двигаясь под музыку, как партнер по танцу. Он медленно скользил камерой вдоль гибкого тела индианки, то приближая камеру к ней, то удаляя.
Это было грубым нарушением договоренности, но никто не сказал нам ни слова…
Мало того, Фернандо, глава семейного танцевального ансамбля зуни, пригласил нас к себе домой. Он рассказал нам, что его сестра готовит хлеб по старинному рецепту зуни, и предложил снять это на камеру.
Селение зуни поразительно контрастировало с Виндоу-Рок, где дороги были вымощены, дома опрятны, процветала придорожная торговля. На главной улице селения зуни кружили пыльные вихри. Перед убогими домами не было и следа газонов. Противомоскитные сетки были сорваны, двери где-то висели на одной петле. Справа от меня, на углу, стояло административное каменное здание в стиле тридцатых годов. Дом был заброшен и заколочен. Я нашел единственную лавку, в которой можно было купить еду и бензин. Внутри не было посетителей. Я увидел стойку для фаст-фуда и прилавок со скромным ассортиментом продуктов.
Прошел несколько кварталов, застроенных обшарпанными одноэтажными домами. Во дворах валялись смятые пивные банки и другой мусор.
Такую же унизительную картину нищеты и безнадежности я видел в нескольких селениях в Мексике.
Фернандо встретил нас у дверей своего дома в той же темно-голубой накидке и белых бриджах, в которых он был вчера на концерте. Это был полноватый, высокого роста человек с необычной для индейцев бородой.
Съемочная группа добралась до дома Фернандо только в четыре пополудни, а в планах было снять сегодня до темноты еще Окаменевший лес, находившийся в двух часах езды. Как оказалось, сестра Фернандо только начала месить тесто. И Валерий, несший ответственность за соблюдение нашего графика, решил отказаться от съемки выпечки хлеба и поскорее трогаться в путь. Но мы с Владимиром и Артем дружно запротестовали, убеждая его, что это оскорбило бы гостеприимного Фернандо и его семью. Валерий согласился на компромисс. Он предложил снять только процесс замеса и ручной лепки хлеба и не дожидаться, пока его испекут. На том и порешили.
Сестра Фернандо и ее дочь мастерски раскатали тесто и за какие-то считаные минуты вылепили двадцать семь булок. Мы любовались их ловкими, быстрыми, отточенными движениями…
На прощание Фернандо подарил каждому члену съемочной группы по сувениру от зуни. Артему он протянул медвежий коготь на веревке, сказав, что, если повесить амулет на шею, тот защитит от всех напастей. Владимиру и Валерию достались две вырезанные из камня черепашки. Потом Фернандо повернулся ко мне и сказал: «Это для вас». В его протянутой руке находилась маленькая статуэтка какого-то животного. Я присмотрелся: это была резная рысь с бирюзовыми камешками вместо глаз. Красивая штучка.
Он сказал: «Вы же охотник, это принесет вам удачу».
«Да, я охотник, и она тоже, — сказал я, указывая на рысь. — Я всегда буду носить ее с собой на охоту». (И это вправду так.)
Фернандо улыбнулся, по его глазам я понял, что он был тронут.
После каждого дня съемок в машине перед камерой Владимир, Иван и я делились впечатлениями от увиденного. Иногда мнения двух русских и американца сильно расходились. Они видели одно и то же разными глазами. Но иногда наши позиции и совпадали. Видимо, это говорило о том, что нас объединяют общечеловеческие ценности.
После посещения селения зуни у нас разгорелась дискуссия. Мы все были расстроены увиденной нищетой, витающим там духом безнадежности. Но мы не сошлись во мнении о причинах этой беды. Владимир обвинял во всем агрессивных белых американцев, устроивших геноцид индейских племен, изгнавших коренных жителей с родной земли, следствием чего была их нынешняя финансовая и духовная нищета, которую мы увидели и прочувствовали. Я не мог не согласиться с ним, но утверждал, что все намного сложнее. Племя навахо не меньше пострадало. Но из увиденного ясно, что дела у них обстоят куда лучше, чем у зуни. То же можно сказать и о Монтане, где союз племен салиш — кутинай создал у себя эффективно функционирующее самоуправление и успешно развивает свою экономику. Почему одни могут, а другие погрязли в нищете и бескультурье? Я утверждал, что американский народ через налоговые отчисления платит племенам миллиарды долларов. Да, белая Америка обязана помогать индейцам, но и коренные американцы тоже должны чувствовать свою ответственность. Мы долго убеждали друг друга, но так и не пришли к консенсусу. Единственное, что нас объединяло: смешанное чувство стыда и жалости, которое мы испытали, видя людей, живущих в абсолютно нечеловеческих условиях.
Мы выехали из резервации зуни и пересекли границу штата Аризона. Меня всегда угнетала здешняя суровая, пустынная земля, неуютные дома, торчащие то тут, то там, словно столбы. «Как могут здесь жить люди?» — задавал я себе вопрос. Именно в это заброшенное и негостеприимное место мы ехали, чтобы посетить Окаменевший лес, с каждой минутой удаляясь от гостеприимного ночлега, оставшегося на западе. Очень усталые, мы преодолевали километр за километром унылую равнину, покрытую скудной растительностью. Не произнося этого вслух, каждый задавался вопросом, а стоило ли сюда ехать.
Ознакомительная версия.
