Дэвид уставился на него.
— Я думал…
— Мало ли что ты думал! Что было — то прошло. Теперь мы сможем работать вместе. Я покажу тебе такой способ делать деньги, какой тебе и не снился!
— Делать деньги?
— Конечно, — Берни понизил голос до конфиденциального шепота, — неевреям с нами не тягаться. Никто ничего не узнает! Завтра я дам знать всем поставщикам о том, что старые договоры в силе. Только ты будешь получать двадцать пять процентов.
— Двадцать пять процентов?
— А что? — озабоченно спросил Берни. — Двадцать пять процентов тебе мало?
Дэвид промолчал.
— Ладно, твой дядя — не жмот. Пятьдесят.
Затушив сигарету, Дэвид подошел к окну и стал смотреть на парк.
— В чем дело? — забеспокоился дядя. — Пятьдесят — разве не справедливо? Ты ведь кое-что мне должен. Если бы не я, ты никогда не получил бы эту работу.
Дэвид проглотил горький комок в горле и обернулся.
— Я тебе должен? — гневно спросил он. — За те годы, когда ты гонял меня в хвост и гриву за тухлые триста пятьдесят в неделю? Каждый раз, когда я просил у тебя прибавки, ты плакался, что компания и так несет потери. И все это время ты откачивал по миллиону в год!
— Это совсем другое, — возразил старик. — Ты не понимаешь.
Дэвид рассмеялся.
— Я все прекрасно понимаю, дядя Берни. Я понимаю, что ты высосал из компании пятнадцать миллионов чистыми, которых тебе не истратить, даже если ты проживешь до тысячи лет. И тебе все мало!
— Ну и что в этом такого? Я их заработал и имею на них право. А ты бы хотел, чтобы от всего отказался только потому, что какой-то чужак дал мне отставку?
— Да.
— Ты на стороне этого… этого нациста? Против своей плоти и крови? — завопил старик, багровея от гнева.
— Мне не нужно вставать на чью-то сторону, дядя Берни, — негромко ответил Дэвид. — Ты же сам признал, что это больше не твоя компания.
— Но теперь ею управляешь ты.
— Вот именно. Я, а не ты.
— Значит, ты все оставишь себе? — возмутился Берни.
Дэвид молча отвернулся. На мгновение воцарилась тишина, а потом Берни с горечью сказал:
— Ты еще хуже, чем он. Он, по крайней мере, не обкрадывает родных!
— Оставь меня в покое, дядя, — сказал Дэвид, не оборачиваясь. — Я устал и хочу немного поспать.
Услышав звук хлопнувшей двери, Дэвид устало прижался лбом к оконному стеклу. Так вот почему старик не вернулся в Калифорнию после заседания правления. Он снова ощутил горький ком в горле.
С улицы донесся далекий звон. Дэвид повернул голову. Звук стал громче: карета скорой помощи повернула с Пятой авеню на Пятьдесят девятую улицу. Он отошел от окна, пытаясь избавиться от этого звона. Так было всю его жизнь.
Когда он сидел с отцом на козлах фургона старьевщика, он слышал только этот звук. Звон.
Колокольчики лениво позвякивали у него за спиной: усталая лошадь брела среди тележек, запрудивших Ривингтон-стрит. Нещадно палило знойное летнее солнце. Поводья неподвижно лежали в его ладонях: лошадь сама начинала двигаться, как только перед ней появлялся просвет.
— Старье берем!
Борода отца развевалась, глаза скользили по окнам в поисках клиентов. В старике ощущалось некое достоинство. Широкополая касторовая шляпа, привезенная с родины; полы черного длинного сюртука, доходившего до щиколоток; слегка помятый воротничок крахмальной рубашки, стянутый галстуком, большой узел которого находился под самым кадыком. Его лицо было бледным и холодным, в то время как Дэвид обливался потом. Казалось, плотный черный сюртук защищает отца от палящего солнца.
— Эй, старьевщик!
Дэвид первым увидел старуху, которая махала им из окна пятого этажа.
— Это миссис Саперштейн, папа.
— Вижу, — проворчал отец. — Ау, миссис Саперштейн!
— Это вы, мистер Вулф?
— Да, — крикнул старик. — Что у вас?
— Поднимайтесь, покажу.
— Мне не нужны зимние вещи, — крикнул отец. — Кто их купит?
— А кто говорил про зимние вещи? Поднимайтесь и увидите.
— Привяжи лошадь, — распорядился отец, указав на свободное пространство между двумя тележками, — и потом поднимайся за товаром.
Дэвид кивнул. Отец пересек улицу и исчез в подъезде. Дэвид остановил лошадь у обочины, привязал к пожарному гидранту, повесил торбу под ее унылую морду и пошел за отцом.
Дэвид в полутьме пробрался по коридору к лестнице. Остановившись у двери, он постучал. Ему сразу же открыли.
— Входи, входи.
Дэвид зашел на кухню и увидел отца, сидевшего за столом. Перед ним стояла тарелка с печеньем.
— Хочешь чаю, Дэвид? — предложила женщина, подходя к плите.
— Нет, спасибо, миссис Саперштейн, — вежливо ответил он.
Она достала красную жестяную коробочку с полки и тщательно отмерила в чайничек две ложки заварки. Налитый в стакан чай оказался почти таким же черным, как кофе.
Отец положил кусочек сахара в рот. Сделав первый обжигающий глоток, он открыл рот и сказал:
— А!
— Хороший, правда? — заулыбалась Саперштейн. — Настоящий чай. Как дома. А не тот, который пытаются продавать здесь.
Отец кивнул и снова взял стакан. Когда он поставил его обратно на стол, тот был уже пуст. Дань вежливости отдана, пора было приступать к делу.
— Ну что, миссис Саперштейн?
Но миссис Саперштейн еще не была готова говорить о деле. Она посмотрела на Дэвида.
— Какой славный мальчик ваш Дэвид, — сказала она. — Таким в его возрасте был и мой Говард. — Она взяла тарелку с печеньем и подала Дэвиду. — Возьми штучку. Я сама пекла.
Дэвид положил печенье в рот. Оно оказалось сухим и сразу раскрошилось во рту.
— Возьми еще, а то ты такой худой. Тебе надо есть.
Дэвид помотал головой.
— Миссис Саперштейн, — сказал отец. — Я — человек занятой, и уже поздно. У вас есть что-нибудь для меня?
Женщина кивнула, и они проследовали за ней через темный коридор в одну из комнат, где на кровати лежало несколько пар обуви, платья, мужские костюмы, рубашки и даже пальто.
Отец подошел, и укоризненно сказал:
— Зимняя одежда. И ради этого я поднимался на пятый этаж?
— Совсем как новая, мистер Вулф! Моего сына Говарда и его жены. Носили только один сезон. Они собирались отдать это Армии спасения, но я настояла, чтобы прислали мне.
Отец не ответил. Он быстро разбирал вещи.
— Мой сын Говард живет в Бронксе, — гордо сказала она. — Он врач.
— Два доллара за все, — объявил отец.
— Но, мистер Вулф! — воскликнула она. — Это стоит по крайней мере двадцать долларов!
Отец пожал плечами.
— Я покупаю их только для того, чтобы отправить в ОПИЕ. Армия спасения не даст и того.
Дэвид их почти не слушал. ОПИЕ означало Общество помощи иммигрантам-евреям. Утверждению отца он не поверил. Он точно знал, что вещи никогда не попадут в ОПИЕ. После того как мать их тщательно почистит, они попадут в какой-нибудь магазин поношенной одежды.
— Десять долларов! — не сдавалась миссис Саперштейн. Она уже торговалась всерьез. — На меньшее я не соглашусь. Иначе Говарду даже не было смысла их сюда привозить! Один только бензин отсюда до Бронкса сколько стоит!
— Пять долларов и ни цента больше.
— Шесть! По крайней мере, расходы на бензин окупятся!
— Насколько я знаю, метро по-прежнему работает, — отвечал ей отец. — Почему я должен платить за то, что ваш сын — большая шишка с автомобилем?
— Пять пятьдесят.
Он взглянул на нее, затем пожал плечами и полез за кошельком.
— Пять пятьдесят, — вздохнул он. — Бог свидетель, я в убытке.
Он сделал Дэвиду знак и стал отсчитывать деньги в руку женщине. Дэвид завернул все вещи в пальто и перевязал рукавами. Взвалив тюк на плечо, он стал спускаться по лестнице.
Забросив тюк в фургон, он отвязал лошадь и взобрался на козлы.
— Эй, Дэви!
На тротуаре стоял высокий парень.
— Я весь день тебя ищу.
— Мы были в Бруклине, — ответил Дэвид. — Отец сейчас придет.
— Я быстро. Шоки дает тебе десять долларов, если пригонишь сегодня лошадь с повозкой. Нужно отвезти кое-что за город.
— Но ведь сегодня — пятница.
— То-то и оно. На улицах будет пусто. Некому будет думать, что мы делаем в такое время. И легавые фургон старьевщика не тронут.
— Постараюсь, — сказал Дэвид. — Во сколько, Иглонос?
— В девять у гаража Шоки. Твой старик идет. Пока!
— С кем это ты разговаривал? — спросил отец.
— С одним парнем, папа.
— С Исидором Шварцем?
— Угу, с Иглоносом.
— Держись от него подальше, Дэвид, — строго сказал отец. — Его нам только не хватало. Лодырь. Один из тех паршивцев, что слоняются вокруг гаража Шоки и тащат все, что плохо лежит.
Дэвид кивнул.
— Отведи лошадь в конюшню. Скажи матери, чтобы к семи был готов ужин.
