Ознакомительная версия.
— Откуда ты знаешь? Раньше тебя сухой закон не останавливал.
— Зельда, мне и так паршиво. Ты не можешь хоть немного поверить в меня и поддержать? Я пытаюсь начать все с чистого листа.
— В Париже полно чистых листов. Ну же, Део, туда переехать гораздо проще, чем на другой континент. Ты можешь работать в той комнате, которую снял, — сказала я. Такой план пошел бы на пользу нам обоим. — А пока работаешь, просто делай вид, что не знаешь никого в городе.
— Снять эту комнату было ошибкой. Я не могу работать в мансарде.
То есть он понял, что не может подражать привычкам своего дружка Эрнеста и при этом быть ведущим в их тандеме.
— И я не хочу, чтобы ты общалась с лесбиянками — с коблами вроде Эстер и Натали. Нам нужно новое, свежее место, нужно начать все сначала. Париж опасен для здоровья.
— Кто бы говорил. И откуда ты взял это слово — «коблы»? Мне оно не нравится, оно злобное.
— Не знаю, где я его подцепил. Так говорят. Эти женщины, которые похожи на мужчин, и носят брючные костюмы, во имя всего святого…
— Готова спорить, Хемингуэй тебя научил.
— Конечно, вали все на Эрнеста, это всегда его вина. Что ты имеешь против него? — с искренней озадаченностью спросил он.
— У него гнилое нутро. Не могу поверить, что ты все еще не видишь…
— Он отличный человек, просто ему нужно помочь. Знаешь, я правда надеюсь, что ты разберешься с колитом, или что там еще делает тебя такой стервозной весь этот год. Я никогда не был примерным мужем, но раньше тебя это не беспокоило. У тебя было чувство юмора высшей пробы.
Я направила на него нож.
— Если я еще раз услышу фразу «высшей пробы» — я вырежу тебе язык.
В декабре мы рассчитали Лиллиан и других слуг и отплыли на «Конте Бьянкамано». Покидая Европу, я испытывала облегчение и разочарование одновременно. Облегчение, потому что Скотт наконец-то будет вдалеке от своих товарищей по развлечениям. Но меня снова вырывали из круга людей и мест, которые позволяли нащупать почву под ногами. Вечер в салоне Натали Барни, день в галереях Сен-Жермен, другой день — в Лувре, импровизированное балетное соло под аккомпанемент дружественного оркестра — все это наполняло мою жизнь смыслом и приносило удовольствие. Мы еще не знали, где осядем, но точно где-то в глубинке. И что я буду там делать?
В первый вечер на борту корабля я стояла у перил, наблюдая, как солнце растворяется в море, и гадала, почему у нас не мог быть один из тех браков, где муж живет своей жизнью — если не самой благочестивой, то хотя бы отдельной, а жена своей. Раньше я была средоточием его жизни, а теперь — словно каким-то дополнением. И я готова была с этим смириться — мне больше не хотелось, чтобы жизнь Скотта вращалась вокруг меня. Но если наша семья для него больше не смысл жизни, мне нужно, чтобы и меня оставили в покое. А еще лучше — оставили в Париже. Для этого необходимы собственные деньги, больше денег, чем могли дать мои родственники, даже если бы я попросила. А просить я не собиралась.
— Зельда!
Я обернулась и увидела, что ко мне приближается Ладлоу Фаулер.
— Какой чудесный сюрприз! — воскликнул он. Видимо, я все еще хмурилась, потому что он добавил: — Или я один считаю его чудесным?
Я обняла его.
— Я так плохо выгляжу?
— Ты изумительна, как всегда, но явно не светишься от счастья — даже при виде меня.
— Нет, я правда безумно рада тебя видеть. Где твоя новая невеста?
— Элси в каюте. Еще не привыкла к морю, бедняжка. Но я надеюсь, потом она сможет выйти в салон. — Его взгляд и голос были пронизаны любовью и беспокойством.
— Я завидую вам двоим, у вас все только начинается. Ты можешь поверить, что прошло всего шесть лет с того дня, как мы встретились в соборе Святого Патрика? Кажется, будто в два раза больше, и все это время я долбила киркой скалу.
— Уверен, вы просто попали в неспокойные воды… — Ладлоу сочувственно улыбнулся.
— Во время бесполезного плавания. Послушай, если хочешь, чтобы твой брак сложился успешно, не позволяй себе пить столько, сколько Скотт.
— Кстати о Скотте. Мне нужно найти его и… что — врезать ему за тебя?
— Если бы только я верила, что это поможет.
— Он любит тебя, Зельда. Надеюсь, в этом ты не сомневаешься.
— Какой от этого прок, если все, чего он хочет, это каким-то образом родиться тобой? Он унаследовал не ту жизнь, а мы со Скотти расплачиваемся за эту ошибку.
— Кстати, как она поживает? Я был в восторге от фотографии, которую ты прислала — где вы втроем в каноэ.
— У нее все хорошо. — Скотти в свои пять лет не помнила жизнь до Франции и верила, когда папа рассказывал ей, что мы отправляемся навстречу нашему самому большому и невероятному приключению.
— Она еще достаточно маленькая, чтобы ее почти не касалась глупость родителей, — добавила я с благодарным вздохом. — Вопрос только в том, успеем ли мы исправиться вовремя, чтобы ее спасти.
Никакое зло не обрекает нас навеки, кроме того зла, которое мы любим, в коем упорствуем, не ища спасения.
Джордж Элиот
— Ты только послушай, — говорил Скотт. — Три с половиной тысячи аванса… и целых двенадцать с половиной тысяч, если сценарий одобрят. Мы отправляемся в Калифорнию!
Накануне мы сошли с корабля в Нью-Йорке и сейчас находились в «Плазе». Скотт только что забрал стопку писем, которые перенаправляли в местное отделение его банка — обычная практика для перекати-поле вроде нас. Среди них было и предложение, которое он только что зачитал, полученное от Дугласа Фэрбенкса из «Юнайтед Артистс». Он был продюсером нового фильма и хотел, чтобы Скотт написал сценарий.
— А как же твоя книга? Ты сказал Максу…
— Мне нередко приходило в голову, что мой подлинный талант — сценарии для театра и кино. — Скотт снова надел пальто. — Вопрос только в том, как скоро это поймет киноиндустрия.
— Куда ты?
— Дать телеграмму Фэрбенксу. И нам понадобятся билеты на поезд. Кстати, можешь позвонить моей матери и сообщить, что у нас поменялись планы? Она лучше воспримет новости, если услышит их прямо от тебя.
Родители Скотта переехали в округ Вашингтон и уверяли, что мы будем от него в восторге.
«Приезжайте к нам, — писала мама Скотта. — Мы сможем здорово помочь вам с Зельдой, а Скотти заслуживает получше узнать своих бабушку с дедушкой, не находите?»
Так было лучше для Скотта, поэтому, конечно, мы согласились, что да, мы снимем тихое местечко в тех краях и на какое-то время осядем, поживем, как нормальные люди.
— То есть мы не переезжаем в Мэриленд?
Скотт надел шляпу.
— Попроси маму, пусть Скотти поживет у них, пока мы в отъезде. Не могу сказать точно, сколько это займет — месяц-другой, не меньше.
Я покачала головой.
— Давай просто возьмем ее с собой.
— Мы не успеем найти няню.
— Тогда я останусь.
— Ты нужна мне там, Зельда, и ничем не обремененная. Это может оказаться моим величайшим прорывом, а ты знаешь, как важно знакомиться и общаться с нужными людьми. Не беспокойся, Скотти будет счастлива пожить у бабушки, которая ее обожает.
Когда мы наконец-то приехали в Голливуд, я просто влюбилась в этот город.
Поначалу все было прекрасно. За окном нашего бунгало от отеля «Амбассадор» благоухали ползущие по шпалерам плетистые розы, аквамариновый попугай звал присоединиться к нему у сверкающего аквамаринового бассейна. Жара, эвкалипты, пальмы и молочай… На удивление сдержанные вечеринки, на которые я ходила в новом стильном черном костюме, или в зеленом платье, или в кремовой шелковой блузке и юбке с калейдоскопическим узором. Я была счастлива, что мы снова знаменитости, и с нетерпением ждала приема, который Дуглас Фэрбенкс устраивал в нашу честь. Я была счастлива, что с того момента, как мы сошли с поезда, Скотт ни разу не упомянул о своем дружище.
Скотт обожал работать в своем кабинете на студии «Юнайтед Артистс». Он упивался новым амплуа киносценариста, перспективами «золотых гор», вниманием актрисы Констанс Талмадж, которая должна была стать звездой нового фильма, и видом на виллы знаменитостей на холме над городом. На приеме Фэрбенкса я услышала, как он говорит юной леди (решила, что это дочь кого-то из гостей), как ему нравится сама сущность Голливуда — раз за разом изобретать что-то новое, и как его радует, что практически любой может стать обладателем такого дома на холмах, нужно только немного таланта и упорный труд.
Девочка-подросток оказалась старлеткой, юным дарованием по имени Лоис Моран. И не такой уж симпатичной: лицо слишком круглое, носик — слишком острый, волосы, как и у меня, слишком вьются, если их не утихомиривают мастера из салонов уровня Элизабет Арден. Но была в ней изюминка — так говорили в Голливуде, если ты не походила ни на Мэри Пикфорд, ни на Грету Гарбо. Она была милой и остроумной и получила главную роль в «Стелле Даллас» — фильме, который вышел в самом конце эры немого кино. Тут ей не повезло: из-за очень слабого голоса в фильмах с озвучкой ей было нечего делать.
Ознакомительная версия.
