Выглядываю в окно. Мужчина и женщина рассматривают объявления, которые развешены повсюду. Им лет по двадцать пять, стоят в обнимку. Она поворачивается и чмокает его. Интересно, надолго ли их хватит.
День клонится к вечеру. В конце лета смеркается рано. Шесть часов. Семь. Я встаю и собираюсь уходить. Сегодня я закрыл две сделки, моя комиссия с них составит пару штук. Неплохо для понедельника. Я поправляю галстук и любуюсь на себя в зеркало. Родимое пятно выглядит отвратительно, да и само лицо не лучше — как будто, попав в самое пекло жизни, я не успел вовремя отскочить. Отворачиваюсь от зеркала и смотрю в окно. На улице вижу старика — щеголеватого, миловидного, с чувством собственного достоинства, похожего на Берта Ланкастера; он приближается к двери с нашим каталогом в руках. Я не закрываю дверь перед носом старика (хотя именно это мне хочется сделать в первый момент), потому что его лицо кажется мне знакомым, по-моему, я уже видел этого человека раньше. Потом перестаю напрягать память, показываю на часы и артикулирую через стекло: «Мы закрыты».
Но он знаками просит меня открыть дверь. Очевидно, хочет, чтобы я его впустил. Он складывает ладони на груди, я недолго раздумываю, а потом разрешаю ему войти. Он быстро просачивается внутрь, аккуратно закрывая за собой дверь.
— Простите меня. Я знаю, что уже поздно. Но меня задержали. Был очень трудный день. Очень.
Я киваю, принимаю выражение искреннего участия, которого требует моя работа.
— Ничего страшного. Вы будете последним. Присаживайтесь. Чем могу вам помочь?
Я закрываю дверь на ключ, чтобы ни один клиент больше не проник, и сажусь за стол. Мужчина медленно, тяжело дыша, усаживается на стул напротив. Он берет буклет и начинает, не глядя, листать его.
— Да-да. Так вот. Нам нужна маленькая квартира. С одной спальней. Чтобы не трудно было убирать.
— Ясно. И на какую сумму вы рассчитываете?
— Я… точно не знаю. Мистер… мистер…
— Блю. Фрэнсис Блю. Вот моя визитка.
Мужчина берет визитку, довольно долго ее изучает, потом поднимает взгляд и начинает быстро-быстро моргать, как будто пытается что-то вспомнить. Что-то в этом есть неестественное. Но я не могу понять что. Потом он издает какой-то звук, и в глазах его мелькает огонек.
— Фрэнки Блю. Конечно. Я вас узнал. Как дела, сынок?
— Простите, я не…
— Харри. Харри Батсон.
Мне это не сильно помогло.
— Вы показывали нам дом на Брук-Грин, 27. В начале этого года. Мы были вместе с Мод Колдстрим. Чудесное место, но потом выяснилось, что крыша течет. В конце концов, мы отказались от этого варианта. Неохотно, очень неохотно.
Теперь я вспомнил. Парочка целующихся-милующихся старичков. Сразу после того, как я познакомился с Вероникой. Харри и Мод. Воплощенные Дарби и Джоанн.
— Мистер Батсон, — говорю я. — Конечно, я вас помню. Как поживаете?
Он радостно улыбается.
— Спасибо, неплохо. Совсем неплохо. А вы? Вы как будто похудели. Неважно выглядите.
— Нет-нет, мистер Батсон. У меня все в порядке.
— Вы уверены?
— Конечно. Дела идут прекрасно. Жизнь бьет ключом.
— Правда? Это замечательно. Это очень хорошо.
Он кивает, не сводя с меня глаз, как будто сканируя мое лицо. Я не сказал ему, но он тоже похудел. Стал каким-то хрупким, бледным, хотя по-прежнему элегантен, держится прямо, очень учтив. Я смотрю мимо него в окно. Парочка вернулась. Теперь они изучают витрины. И громко спорят. Я не могу сдержать злорадной усмешки.
— У вас уже было торжество?
— Какое торжество, мистер Батсон?
— Зовите меня Харри. Разве вы не решились на ответственный шаг? Ну, вы понимаете… Соединить себя узами, и все такое. Создать ячейку общества.
— А, вот вы о чем! Нет, ничего такого не было.
— Жаль. Впрочем, в море еще много рыбы. И много морей, где ее можно поймать.
Он скрещивает руки на груди, глядя куда-то вдаль. Меня это начинает раздражать, я не понимаю, какого черта торчу здесь, когда давно уже мог быть дома, смотреть… выпить… съесть…
— Да… Ладно. — Я чувствую, что в моем голосе появляются нетерпеливые нотки. — Знаете, мистер Батсон, женщин трудно понять. Так на какую сумму вы рассчитываете?
— Харри.
— Харри. Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Помочь?
— Да. Какую именно квартиру вы ищете?
Он трясет головой, как будто отгоняя видения.
— Да, конечно. Маленькая квартира. С одной спальней. В которой можно быстро прибраться.
— Это вы уже говорили. Нельзя ли поподробнее?
— Такую… такую симпатичную, чистую, чтобы вокруг была зелень. Где-нибудь недалеко от парка.
— Какого парка?
Батсон снова смутился.
— Неважно, какого. Пусть будет Холланд-парк. Это подошло бы.
Я с трудом сдерживаю стон. Потом беру себя в руки, готовясь к прорыву. Я почти уверен, что квартира ему не нужна… В прошлый раз они с Мод исчезли без следа, мы только зря потратили на них время.
— Ясно… На ваши деньги там особо не разбежишься. Квартира с одной спальней стоит около двухсот тысяч. А она слишком мала для вас с женой. Вам нужно что-нибудь попросторнее.
Он кивает, давая понять, что с этим проблем не будет. Чертов старикашка, все равно ничего не купит. У меня уже голова болит. Я начинаю тереть родимое пятно указательным пальцем, потом многозначительно смотрю на часы. Я хочу уйти отсюда, хочу домой, хочу заснуть перед телевизором. Звонит телефон. Я не беру трубку. Но Батсон, похоже, не торопится. Наступает молчание, и я вынужден поддержать разговор.
— А как Мод?
— Мод? Что вы имеете в виду?
Он вдруг начинает сильно нервничать.
— Мод. Ваша… ваша жена.
Он слегка расслабляется.
— Конечно, вы же ничего не знаете. Она умерла, к сожалению.
Он смотрит на меня своими мутными стариковскими глазами, в которых вдруг проступила щемящая боль.
— О, мне очень жаль.
Я смущен, но в то же время мне кажется, что все это ловко подстроено. Странное ощущение — будто все… тонко рассчитано.
— Не о чем сожалеть. Не о чем.
Я снова смотрю на часы, довольно демонстративно. Но понимаю, что разговор нельзя закончить на такой ноте.
— Как это… как она…
— Мне трудно об этом говорить.
— Конечно. Я понимаю.
Он молчит еще пару секунд, потом теребит воротник рубашки, как бы поправляя его. И снова начинает говорить.
— У нее был сердечный приступ. Мы в это время занимались сексом.
Он произносит это совершенно серьезно, как судебно-медицинский эксперт, зачитывающий акт вскрытия перед судом присяжных. Эти слова в устах грустного, странного старика звучат невероятно смешно. Я пытаюсь сдержаться, но все равно фыркаю от смеха.
— О Господи… Простите. Я не хотел…
— Нет-нет. Это, наверное, и вправду смешно. Не самая плохая смерть, должен заметить.
Кажется, Харри Батсон не обиделся. Я внимательно смотрю на него. Он мало изменился, несмотря на то, что несколько сдал физически: по-прежнему сосредоточенный, солидный, серьезный — именно таким я его и запомнил. Но что-то в нем все-таки стало другим. Вероника назвала бы это аурой, что-то неуловимое в выражении лица. И вдруг до меня доходит: я уже видел это однажды на лице матери много лет назад, видел такую же обескураживающую сосредоточенность. Одиночество холодным голубым светом сочилось из его глаз, отравляя меня своими смертоносными парами. Я стал еще больше нервничать, еще больше мне захотелось вырваться из офиса. Но я не мог просто выпроводить его. Меня вовлекли в игру, в которой мне не было места, в которой для меня не было роли… И еще я понял, что именно с этим он сюда и пришел. Чтобы поговорить. О чем угодно. Чтобы избежать одиночества, хотя бы на несколько минут. Я стараюсь смягчить голос.
— А вы, мистер Батсон? Как вы теперь?
— Да так, знаете ли. Мне грех жаловаться. Нам с Мод было что вспомнить. Мы прожили прекрасную жизнь, далеко не всем так везет… Конечно, я скучаю по ней. Скучаю каждый день. Это такая тяжелая травма. — Он замолкает, чтобы перевести дух. — Но я справляюсь. Потихоньку. Жизнь все равно стоит того, чтобы ее продолжать, знаете ли. Конечно, я почти всегда один. Но к этому привыкаешь.
«Как к чуме», — думаю я про себя, а потом говорю:
— У вас ведь, наверное, есть дети? — стараясь, чтобы это прозвучало весело, с фальшивой бодростью.
Батсон улыбается.
— Дети. Да, с ними все хорошо. Но у них своя жизнь. Давно уже своя жизнь. Они где-то вашего возраста. Вы, между прочим, похожи на моего младшего, Питера. Он сейчас в Саудовской Аравии. Мы редко видимся.
Я чувствую, как доверительные отношения обволакивают нас, подступая все ближе. Мне нужно как-то свернуть разговор, выбраться из него.
— Но у вас наверняка есть друзья, — произношу эти слова, демонстративно откладывая бумаги в сторону, наводя порядок на столе и перебирая связку ключей в руке.
