и равной красотой на Твою красоту
и если я знаю что Ты
заведомо наскучив мной
рано или поздно бросишь меня навсегда
и это знаешь Ты
то для чего же тогда Ты так колдуешь
и привораживаешь меня
Декабрь, 1991 г.
Аменхотеп и Рамзес
Время от времени я звоню Аменхотепу.
— К сожалению, я сейчас занят, — чеканит автоответчик.
Если верить автоответчику, Аменхотеп занят всегда. Правда ли это — о том не знают и никогда не узнают все, кого не допускает к Аменхотепу цивилизованный цербер. Он важно застыл у телефонной калитки Аменхотепа, как страж у золотых ворот Тимура, — он замер, как вышколенный дракон с оловянными очами-тарелками, — он знает устав, как способен знать его только гибрид немецкой овчарки с восточно-сибирским часовым, отличником боевой службы, — а может (его ведь не видел никто), — защитник Аменхотепа больше смахивает на кабацкого вышибалу — не российского, а с рельефным фронтоном Шварценеггера: Аменхотеп платил за него большие деньги.
Непробиваемый ангел-хранитель на корню отфутболивает утомительные для Аменхотепа контакты; он четко ограждает владельца от придурковатости разнузданных житейских стихий.
И Аменхотеп блаженствует, — как свежерожденный младенец в блатной, не учтенной Богом сорочке, — и даже слаще: как вовсе еще не рожденный, запеленутый в ласковые оболочки, за крепостными стенами материнского лона.
Аменхотеп тщательно выбраковывает эмоции. Зачем ему это надо — с размаху налетать черт знает на кого — прямо посреди своей трапезы, — или в минуты уединенных мечтаний на голубом, вырезанном сердечком, сантехническом троне, — или в ответственные часы отлаженной гигиенической ласки, — поэтому во все такие времена его автоответчик, с железной синхронностью Аяксов уклончиво отвечает:
— К сожалению, я сейчас занят.
Так что ошибаются те, кто считает, что это не прогресс — или что Аменхотеп свободен.
Таким образом, Аменхотеп избавлен от тысячелетнего ритуала судорожно натягивать резиновую, в пятнах, улыбочку, и никакое там причесанное и дезодорированное хамье, всякие там маски и полумаски не застанут его врасплох и не вмажут с размаху по лбу.
И вот в конце дня — кофе-какао, ванна-сигара — Аменхотеп, белый человек, прослушивает доклад автоматического привратника.
Этого к такой-то матери, — машинально отмечает Аменхотеп, тот отдохнет, этот перебьется. А вот Рамзес… Рамзесу надо бы позвонить.
Рамзес — это я. Я тоже не идиот. У меня тоже автоответчик. В конце дня я прослушиваю список: этого к такой-то матери, тот отдохнет, этот перебьется, а вот звонил Аменхотеп, — Аменхотепу надо бы позвонить.
Звоню. Тысячелетний ритуал.
— К сожалению, я сейчас занят, — говорит Аменхотеп голосом автоответчика.
Ты и я
У моих друзей — у всех автоответчики. Я слушаю их голоса каждый день. Голоса неизменны. Друзья навсегда запечатлели свои юношеские интонации:
— К сожалению, меня сейчас нет дома.
— Добрый день. К сожалению, я сейчас не могу подойти к телефону.
— Здравствуйте. К сожалению, я сейчас занят.
К сожалению! Черта с два! Невозможно же так безропотно претерпевать тысячелетнее рабство! Если бы ты искренне сожалел, что занят, давно бы уж был свободен. Неужели ты не понимаешь это?! Послушай меня, дело в том…
— С вами говорит автоответчик. К сожалению…
И тогда я звоню тебе, моя единственная любовь.
— Эттеншн, плиз, — говоришь ты после механического щелчка. — Внимание.
— Это я, — кричу, — это я! Слышишь?!
— Афтэ лонг биип ю кэн лиив йо мессидж. — После длинного гудка вы можете оставить ваше сообщение.
У меня в распоряжении одна минута.
И я говорю:
— Ты живешь на другой стороне Земли, но тебя нет и там. Где же ты есть?! Где искать тебя, скажи, умоляю, куда тебе позвонить, я умираю без тебя, слышишь, продиктуй, ради Бога, свой номер, у меня есть автоответчик.
Один парень и одна девушка
У одного парня была одна девушка. Она часто звонила ему по телефону. А на самом деле у него была другая и третья девушка, но одна девушка ничего про это не знала. И случалось так, что, когда одна девушка звонила одному парню, — он в это время как раз ласкал другую-третью девушку, и его автоответчик говорил одной девушке хорошие, добрые слова. Но она ни о чем не догадывалась, так как думала, что говорит с одним парнем. А потом одна девушка все узнала (про девушек) и все простила, а про автоответчик она так и не узнала и продолжала не знать.
Она включала радио, и один парень пел, как любит одну девушку, — она включала телевизор, и он целовал ее в самое сердце, крича, что жить без нее не может, — а на самом деле ни в радио, ни в телевизоре одного парня не было, — но одна девушка плохо знала физику.
Но ведь в телефонной трубке его не было тоже!
Где же он был?
Об этом девушка не догадывалась, потому что — может быть, справедливо — считала, что он везде.
Но те, кто задумывались, заметили, что его нигде, никогда, ни ныне, ни присно, ни на турецкую пасху не было вообще. А тех девушек, как выяснилось, он ласкал где-то — у самих девушек, неизвестно где.
Зачем же тогда он завел себе дорогой автоответчик?
Во-первых, один парень, был он или не был, а был сильно занят. Ночами он творил в лаборатории, утром вклепывал на конвейере, а потом, не помня себя, брал ответственность и руководил.
И все это на необъятном заводе по выпуску автоответчиков.
Ведь не приснился же он сам себе, честное слово!
Кроме того (у хлеба не без крох), часть продукции он приладил для нужд домашнего хозяйства, то есть у него в квартире от этих автоответчиков, буквально, ступить было негде. Это во-вторых.
Но я еще тешу себя мыслью, что, может быть, спихнув функции деятельности и трепа на техническое достижение науки, один парень все это время играл во дворе с рыжей собакой. Это в-третьих.
Мать и сын
У матери был сын.
Когда он вырос, то стал жить отдельно от нее, и она осталась одна.
Мать часто звонила сыну, и он часто звонил ей, но она не догадывалась, что говорит не со своим сыном, а с автоответчиком, и что сын про нее навсегда забыл.
А соседи знали про это, но матери не говорили, чтобы не разбить мимоходом ее ослепшее сердце.
И вот однажды, когда телефон позвонил и стал допытывать мать про ее здоровье, явился собственно сын и стал просить денег, и мать сразу обо всем догадалась, но деньги дала, и у нее осталось еще немного денег, и она пошла на базар, и купила автоответчик, и теперь автоответчик сына разговаривает с автоответчиком матери, и они снова живут хорошо.
Душа с душой
Эх, представить бы себе такую тихую украинскую ночь: кремнистый путь, пустыня, все на месте, — и автоответчик воркует с автоответчиком, как с душой душа!
Но, боюсь, автоответчики такое не потянут. Зачем им эта напряженная трата нервов, если искусство-то хоть и вечно, а жизнь все равно коротка, все излишнее вредит да еще постоянно помни о смерти.
Поэтому надо очень постараться — и представить себе другую тихую украинскую ночь: на воздушном океане, без руля и без ветрил, автоответчик автоответчика с автоответчиком автоответчика, как звезда с звездою, говорит.
Думаю, сбоев не случится, потому что даже в этой все нарастающей цепи испорченных телефонов, в этом утробном, полном угрозы гуде перепутанных проводов, в этом беспрерывном, как перед катастрофой, писке крысиных сигналов, затопившем мировое пространство, — нетрудно будет расслышать единственную, как жизнь, фразу:
— К сожалению, меня нет дома.
Бог с вами
Я переплюну всех моих знакомых.
Я смастерю себе автовопросник.
Я запишу на него один-единственный вопрос.
Я не стану развлекать моих абонентов изысками вроде: как дела да почем брал. Я не стану их провоцировать, напрягать, интриговать, баловать.
Когда они позвонят, я спрошу у них только:
— Есть ли Бог?
И пойду жарить картошку. Мой автоответчик будет произносить эту фразу настойчиво, мягко, через определенные интервалы. А их автоответчики, ну их к чертовой матери, пускай там глотку себе надсаживают, пусть хоть измылятся совсем. Зато мои знакомые, вытянув ноги к камину, будут в это время уютно читать «Рекламу». Разве плохо?
Я и оно
Каждый вечер, независимо от погоды, я выхожу из дома. Я медленно иду по улице, пересекаю парк, потом пустырь.
На краю пустыря, возле сгоревшего сарая, стоит телефонная будка. Она, конечно, ржавеет, стекла выбиты, пола нет — сразу сор и продавленная земля, — нет даже потолка, но трубка цела, и в ней ровно течет гудок. Идя сюда, я всякий раз боюсь, что телефон прикончат, но он чудом продолжает хранить в своем теле ясный живой звук — на краю пустыря, под голым небом.
