Ознакомительная версия.
Зачем?
Как в купе скорого поезда.
Встретились часов на двадцать два случайных попутчика, досыта наговорились, намахались руками, может даже почти поссорились. Но вот станция. И одному из попутчиков пора выходить. Какой смысл извиняться или продолжать споры? Все равно станция. Все равно выходить.
Думая так, но качая укоризненно головой, Куделькин быстро и ловко соорудил завтрак.
– По коньячку, дядя Валя? – предложил он. – Нет?.. Ну, а я приму грамм пятьдесят… Пейте кофе… Кофе ничему не мешает… Я вкусно варю кофе, у меня особый рецепт, к тому же, зерна покупаю качественные… И еще, значит, так… – усмехнулся он. – Уговаривать, конечно, не буду, а совет дам… Сразу вам ехать в аэропорт не стоит. Что вам делать в аэропорту? Пиво жрать? Так это гораздо приятнее делать в городе. Тем более, что нормальное местечко у нас вполне можно отыскать. Без особых изысков, но нормальное. Нынче у нас все есть. В том числе и нормальные местечки. Побродите по Красному, загляните в какой-нибудь ресторанчик, посидите в кафе… Куда торопиться?.. Может, город вам и правда не понравился, но на свете он один такой… Других таких нет… Уехать всегда успеете… Какой смысл сидеть в аэропорту?..
Валентин кивнул.
Собственно говоря, он уже не замечал Куделькина-младшего. Для него Куделькин как бы растворился, исчез. Он почти и не слышал Куделькина. Куделькин-младший весь целиком был для него уже человеком из прошлого. Может, даже не человеком, а голосом.
Как Тоня.
Или как Николай Петрович.
Или как, скажем, Ёха Хунгер. Классный рыжий немец, с которым они не мало в свое время повалялись по ковру.
Ну, виделись…
Ну, говорили…
Ну, смеялись над чем-то.
Даже спорили.
Но теперь все сразу обвалилось в прошлое.
Ничто еще не кончилось, но все уже кончилось.
Отошло.
Оторвано от берега.
Унесено в память.
Как в море.
– Что отцу передать?
– Всего лишь «дипломат», дядя Валя. В «дипломате» деньги и коньяк. Французский, кстати, – усмехнулся Куделькин. – Сам отец такого не купит. Денег пожалеет.
Было видно, что наклони голову Валентин, скажи хоть слово, и Куделькин тут же бросится открывать «дипломат», показывать его содержимое. Вот, дескать, это коньяк. А это деньги.
Но Валентин голову не наклонил.
– Короче, ручная кладь, – с облегчением закончил объяснения Куделькин-младший. – Ничего в багаж не нужно сдавать, а, значит, и лишний час ожидать не надо. Вы ведь налегке прилетели?
– Налегке.
– Вот и лады, – кивнул Куделькин и прямо посмотрел в глаза Валентину: – Там если что… Ну, если в аэропорту возникнет что-то… Ну, какие-то сложности… – Куделькин-младший вновь взглянул в глаза Валентину. – Если вдруг вам понадоблюсь… Ну, телефон знаете…
Валентин кивнул.
Никто не стал напоминать о вчерашних обязательствах Куделькина-младшего не только довезти Валентина до аэропорта, но и посадить его на борт самолета. Валентин потому, что вообще ни о чем не хотел напоминать Куделькину, а Куделькин из гордости. Больше всего сейчас каждому хотелось разбежаться. Чем-то они уже мешали друг другу. Некая скованность чувствовалась в каждом жесте, в движении, в напряженных голосах. Даже анекдот про козла, впервые прокатившегося на поезде, рассказанный Куделькиным-младшим, не вызвал у Валентина ни веселья, ни особых улыбок.
Даже наоборот, анекдот только подчеркнул напряженность.
Ладно, подумал каждый.
Плевать.
Частника Валентин поймал прямо на улице.
Здесь же он подобрал валявшуюся под ногами листовку.
«Пресс-бюллетень.Примем активное участие в митинге!Шествие 5 июля в 14 часов от станции метро «Октябрьская» и от площади Калинина;митинг – с 15 часов на площади имени В.И.Ленина…».
Неопределенная погода, тяжкая духота, длинные плоские облака в как бы затуманенном сизом небе… Такой же плоский влажноватый и сизовато-серый город, тянущийся нескончаемо… Везде похожие серые дома, дома, дома… Однообразная пестрая реклама, обращающая на себя внимание только тревожными сменами цвета… Бесчисленные прохожие, непонятно зачем выползшие в этот час на душные летние улицы… И снова нескончаемые серые дома, дома, дома…
Тягучие летние будни большого города.
Валентин молча глядел в окно машины, курил и не понимал, зачем он, собственно, прилетал в этот город?.. Какого черта? Зачем он здесь? Такое состояние случалось с ним в Гвиане… Было такое… Но сейчас ведь он не в Гвиане… Сейчас он вообще на другом материке… Он вовсе не за тысячи миль от России… Там, вдалеке, он думал иногда: если вернуться, многое, наверное, будет выглядеть не так, как прежде…
Нет.
Не случилось.
Может, прав Куделькин-младший? Может, я действительно чего-то не понимаю, отстал?.. Когда вы улетали, дядя Валя, еще не все шлюхи были шлюхами, вспомнил он слова Куделькина.
А ведь было другое время, подумал Валентин. Время, когда я ничего такого попросту не испытывал. В принципе не мог испытывать. Улыбаясь, выходил на ковер. Бросал на ковер хорвата Рефика Мемишевича… Или поляка Романа Берлу… Или Пикилидиса, грека… Или полутурка Рафика… Или Балбона… И Джона Куделькина тоже бросал…
Никто сейчас, наверное, не помнит этих имен.
Собственно, никто сейчас не помнит и мое имя, подумал он. Без горечи. Просто подумал.
А ведь было другое время, подумал он. Время, когда, уложив на лопатки очередного противника, потный, огромный, я поднимался с ковра, легким движением поправляя на груди лямки красного трико с крупными буквами СССР, и от одного этого движения зал восторженно взрывался:
«Ку-ди-ма!.. Ку-ди-ма!.».
Было, было.
Всех валял, удовлетворенно усмехнулся Валентин.
Ёху Гюнера валял… Берлу… Балбона…
О Куделькине-младшем Валентин не хотел думать. К черту!.. Тоже мне… Компьютерщик… Господин комп… Валял я этих компьютерщиков!..
Он снова вспомнил Ёху Гюнтера.
В Осло в финале Валентин вполне мог встретиться с Ёхой. Но Ёхе не повезло. Получил травму в борьбе с чехом Олдржихом Дворжаком.
Да что там… Было время, когда он, Валентин, мог выиграть олимпийские!
Если б не Тоня… Наверное, Николай Петрович, курировавший команду от Комитета госбезопасности, был прав. Брось тогда Валентин Тоню, быть бы ему олимпийским чемпионом.
Не бросил.
А значит, не попал на игры.
В сумке непобедимого чемпиона Валентина Кудимова, однажды возвращавшегося из Осло, нашли книги на русском языке… Ну, Солженицын, это понятно… Но ведь была еще какая-то Дора Штурман… Какой-то Автарханов… Зиновьев… Он до того таких имен никогда не слыхал… Штурман, Автарханов… Татары, наверное…
И Тоню не увидел больше.
Это позже, гораздо позже, уже в питерском крематории, Валентин узнал, что по-настоящему Тоня входила в команду именно Николая Петровича. Выезжала за кордон с командой борцов, вроде как переводчица, а практически все время проводила с Николаем Петровичем.
Неизвестно где проводила.
В Варшаве, например, все борцы жили в центре города в отеле «Бристоль», а Николай Петрович и Тоня почти все время пропадали в каком-то зеленом районе. Может, во флигеле консульства. Это теперь понятно. Зарабатывали валюту для Родины. Для такого дела требовались условия. Работали на Дело, как любил говорить Николай Петрович, которого позже так удачно шлепнули в питерском морпорту на сходнях парома «Анна Каренина».
А в Варшаве все равно было хорошо.
В Варшаве Валентин часто виделся с Тоней.
Если появлялась возможность, они прямо с утра выходили с Тоней в Варшаву. И, вдыхая свежий ветер с Вислы, Валентин понимал, что, как это ни странно, он любит этот незнакомый город все сильней и сильней.
Конечно, любовь Валентина была еще неразборчива.
Он еще одинаково любил медлительных черно-белых в ушастых капорах монашек. И веселых, похожих на циркачей, говорливых разносчиков мороженного. Он еще неразборчиво любил морщинистых стариков, рассевшихся на скамье у фонтана. И стайки порхающих сливочно-белых, во всем белом, студенток. Любил стариков за то, что они предпочитали черный цвет, а студенток за то, что предпочитали белый. И еще так же неразборчиво Валентин любил серого, каменного, двумя руками схватившегося за крест святого Антония перед костелом, ему посвященном.
Но постепенно звуки и цвета начинали разделяться.
Валентин как бы приходил в себя.
С некоторым удивлением и тайным восхищением он начинал прислушиваться к миру. И начинал слышать голос Тони.
«Ну, Кудима! Ты сам подумай! Почему у них так, а у нас не так? Почему в Москве я живу в старой общаге и если мне квартира светит, то лет через пятнадцать, не раньше, когда я стареть начну, а они в любое время могут купить любую квартиру, были бы деньги?.. А?.. Ну, Кудима!.. Почему у меня в общаге на всех общий душ, подумай, один на всех, а у них в каждой квартире ванна?.. Почему мы их освободили, а они живут лучше?.. А?.».
Ознакомительная версия.
