Как мне преодолеть отчуждение Ашки? Она стала Хозяйкой и с этого престола, по всей вероятности, не уйдет. Пусть там сидит со своими мужиками, у меня нет уже никаких претензий. Понимает ли она, что у меня нет никого ближе? Что она как была моей единственной любовью, так и осталась? Да и она, наверное, любит только меня, если уж уволокла из советской крытки. Нам нужно обрести другой вид отношений, оставить прежний бешеный секс. Нужно открываться друг другу, договаривать все до конца. Нужно сказать друг другу, что нам страшно за Димку. Вспомни, что было семь лет назад, когда он вдруг изуродовался у всех на глазах без всякой причины. Страшно вспомнить ту нашу встречу с ним в Габоне, вернее, с тем, во что он превратился. Нелегко вспомнить и то, как он на наших глазах преодолел это превращение и стал опять цветущим мальчиком семи лет. Чем еще это можно объяснить, если не космическим излучением вулкана, где он был зачат нами с тобой, моя Ашка? Почему с тех пор я так и не рассказал ей о нашей беседе с Алмазом? Не зря мы называли этого парня Пришельцем. Быть может, он был ближе к отгадке, чем все врачи. Он сказал мне тогда, что он связан с тобой, но это меня не особенно удивило. Самое страшное надвинулось на меня, когда он сказал, что был зачат в зоне космического излучения в Сибири, на Подкаменной Тунгуске. Все это было похоже на тотальную исповедь. Он рассказал, что в возрасте семи лет он прошел через что-то страшное и непостижимое. Его спас шаман, вытянул назад из неживого мира в живой. Тот шаман ему открыл, что через каждые семь лет он будет проходить через что-то подобное, хотя и не обязательно в той же степени жестокое.
И вот теперь, Ашка, наш Димка приближается к концу второго семилетнего срока. Я знаю, что ты с ума от этого сходишь, но мне почему-то ты этого не говоришь. Ты, конечно, видишь, что Огромная Большуха продолжает увеличиваться. Мы видим перед собой не тинейджера в его early teens, а какого-то несусветного красавца двадцати лет. Что будет дальше? Остановится ли этот рост или он станет каким-нибудь супергигантом, вроде Дирка Новицки? Говорят, что этот Дирк очень крут, у него глаза белокурой бестии. Наш хотя бы в душе остается ребенком. Не удивлюсь, если он уступит чемпионат этому Вальехо с его жалящим взглядом.
Ген плыл все быстрее и быстрее. Тело его звенело от наслаждения ритмом, мощными мерными гребками рук и толчками ног, но в душе царил хаос, мысли перескакивали от одного предмета к другому. Что будет со всеми нами? Мы бросили вызов России. Если мы не клюнем на приманки, вроде сегодняшней, они нас объявят предателями, злейшими врагами, растерзают, раздербанят всю «Таблицу», посадят или убьют Ясно, заставят Интерпол подписать ордера на арест, потребуют у Франции экстрадиции преступников, ограбивших многострадальную Россию, начнут подсылать и вживлять агентуру, продажных девок, сеять рознь внутри ВЭЦ, провоцировать потасовки во всех смыслах, включая мордобой и пистолетчину, подсылать каких-нибудь арабов для взрыва «Шато Стратосфер»; ну, словом, все эти дела, до которых скрытно-большевики горазды…
Он доплыл до своей скалы. Вблизи она ничем не напоминала рубку всплывшей подлодки, скорее уж хребет окаменевшего тиранозавра. Взялся обеми руками за какую-то шишку, подтянулся, вскарабкался и уселся на скале, как это делал каждое утро. Теперь перед ним открылась большая дуга Биаррица со ступенчатым конгломератом отелей, резидансов, казино и выставочных залов. По правую руку, в далеком, но видимом пространстве, сквозь утреннее марево проступала гористая полоса Испании; к вечеру она станет отчетливой и манящей — Доностия, Бильбао, Памплона с ее неизгладимой хемингуэевщиной… Этот мир создан для восхищения. А восхищение создано для пресыщенности, так, что ли?
В полукилометре от скалы кружили три водных скутера. Три парня там делали вид, что катаются для собственного удовольствия, но на самом деле это была личная охрана Гена — Шварц, Кварц и Волков. Они повсюду сопровождают босса, как делали это и в Москве до ареста, но там он их вроде и не замечал, подсознательно полагая себя не только охраняемой личностью, но как бы частью отряда. Здесь, среди курортного парадиза, вечный хвост из жующих чуингам атлетов казался неуместным. Он попытался было освободиться от них, однако Ашка– Хозяйка категорическим баском потребовала: не дури! Он отстоял лишь право утреннего одиночного заплыва и все-таки каждый раз чувствовал затылком, что и требовалось доказать, — выплывают расписные.
Ну что ж, пора возвращаться. Сейчас он спрыгнет со скалы и начнет долгий шикарный день, который почти наверняка обойдется без выстрела в упор. И вдруг его пронзило острейшее и паскуднейшее чувство — захотелось назад, в тюрьму. Не знаю, доплыву ли я с этим чувством до замка? С таким чувством лучше утонуть. С этим чувствишком я не буду живым среди живых. Если я еще жив с этим чувством.
В это время с высокого берега два только что приехавших мордоворота наблюдали за ним в бинокли. Этот вид отдыха не вызывает в Биаррице никакого удивления. Публика мимо таких проходит, не вглядываясь. А зря. Вглядевшись, она, то есть публика, могла бы и подумать: на кой черт бинокли эдаким преступным мордоворотам?
К осени все работы в «Шато Стратосфер» закончились и был назначен большой прием для местной элиты. К этому времени завершены были и соревнования по сёрфингу, на которых безоговорочным чемпионом был объявлен Никодим Стратов, also known as Nick Horisont.
Вальехо Наган не вышел на старт. Просто исчез. Никто из сёрферов не знал, куда он подевался, даже девушка Дельфина. Просто исчез из поля зрения. Что такое, не утонул же? Ну как же мог такой малый, с такими ножищами и ручищами, утонуть в прибрежных водах? Может быть, сам себя укусил своим взглядом, как это делает амазонский скорпион? Так или иначе вдруг выпал из контекста, как сказала бы московская критикесса Земфира. Журналисты, освещающие скользящий по водам мондиаль,[1] поначалу бросились стаей найти отсутствующий след, но потом выдохлись и забыли о Вальехо. Sic transit gloria mundi! Так говорят во всех многочисленных аптеках по побережью.
Между тем история была проста и вполне естественна, если только ее не выдумал местный русский сочинитель, который появляется то там, то сям, вместе со своим личным местоимением. Индеец кого-то выслеживал ночью, весьма лунной, в тамарисковом парке, крутизна которого составляет 57 процентов. Держа в кармане револьвер системы «смит-вессон», он был уверен, что вот-вот найдет свои мишени, Его и Ее у Него на коленях. Увы, никого не нашел. Он и Она засиделись в кафе, где подают жидкий, то есть пузырящийся кислород; там они голосили караоке. Потом наконец поскакали в свой парк, в свою нишу, из которой прямой выход — в безмерные небеса. Увы, они разошлись с Наганом: тот несся в это кафе по набережной, свирепый, припадающий к земле, роняющий виноградины пота, а Тот и Та беспечно скакали в свой парк по авеню Клемансо; ничего не роняли, все оставляли при себе до поры. Словом, разминулись с кандидатом в убийцы, что тут будешь делать.
Не застав своих почти родных жертв в кафе, Вальехо в еще большей ярости выскочил назад, на ночную Клемансо, и тут сразу попал под патруль местной жандармерии; кажется, на тех же ребят, что спрашивали у нашего сочинителя документы на осла. Что тут скажешь: если у вас внешность экваториальной национальности, вам лучше с пистолетом по ночам в Биаррице не ходить и уж тем более не натыкаться впрямую на патруль местной жандармерии. Они привезли индейца в участок, и туда тут же пришел местный Пинкертон; очевидно, ему тоже в ту ночь нечего было делать. Он тут же поинтересовался: «Между прочим, господин Наган, это не ваши уникальные следы были нами найдены в дюнах Бидара, где месяца три назад был произведен странный взрыв мотоциклетного гаража?» Вальехо ответил на этот вопрос молчаливым качанием головы, то ли в отрицательном, а может быть, и в положительном ключе. Чтобы не растягивать эту историю в истории, нужно сказать, что почти состоявшийся чемпион сёрфинга был в обстановке строжайшей секретности отправлен в тюрьму, которая еще совсем недавно была построена для приема боевиков ЭТА[2] и с той поры пустовала.
Однако вернемся к большому светскому событию. В пригласительных билетах значилось: «В связи с завершением работ по реставрации шедевра российской архитектуры начала ХХ века „Шато Стратосфер“ (1913, арх. Шехтель) господин и госпожа Стратовы совместно с руководством Временного Эвакуационного Центра Всероссийской корпорации редкоземельных элементов „Таблица-М“, а также Общества русских семей Страны Басков любезно просят Вас принять участие в ужине и развлекательном вечере под сводами „Стратосфер“. Играют специально прибывшие музыкальные коллективы — Камерный оркестр имени Стравинского (Екатеринбург) и биг-бенд Свинг де ля Русси (Ростов-на-Дону). Танцевальный пол открыт до утра. Замок как таковой может рассматриваться как динамическая художественная инсталляция Третьего тысячелетия. Vive la France!»
