— Эми, — говорит она, — у тебя нет времени. Райан может догадаться, что я рассказала тебе. У них есть приказ убить нас обеих, насколько я понимаю. Просто иди, пока они не вошли.
Я открываю меню телефона, игнорирую иконку Heartstream — скорее всего, полицейские сейчас следят за моим стримом, и я не хочу, чтобы они все узнали, — и выбираю простое приложение формата «один на один», которое продается вместе с аппликаторами.
«Запустить приватный цикл трансдукции?» Я выбираю «да».
Сапоги хрустят гравием под моим окном. Полли издает испуганное мяуканье.
— Подумай о Чарли, — умоляет она меня. — Ты нужна ему. Иди к нему.
В моих воспоминаниях Чарли падает передо мной на рассыпавшиеся осколки стекла, эхо выстрела все еще висит в воздухе, толпа в панике рассыпается вокруг него, как осколки гранаты, и сконцентрированная сила их эмоций лишает меня сознания.
«Введите серийный номер датчика-партнера». Я смахиваю слезы с глаз и ввожу его.
— Я отпустила тебя, — умоляет она. — Почему ты не можешь просто оставить меня?
Я вздрогнула от страдания, запечатленного на ее лице. «Со мной всегда так поступали», — говорит ее выражение, и часть ее, та часть, которая держит пистолет настолько крепко, что на костяшках выступают вены, не может поверить, что я не сделаю то же самое. Я должна показать ей.
— Ты не сможешь прочесть мои мысли, — говорю я ей. — Но ты почувствуешь, что я испытываю к тебе. Ты поймешь, что я не желаю тебе зла, и сможешь сказать, лгу ли я тебе.
Хруст гравия под ботинками все громче. Сквозь щель в открытом окне я слышу щелчки, которые могут означать, что оружие сняли с предохранителей.
«Просто беги, — убеждает меня внутренний голос. — Брось телефон и беги. Представь, как один из этих офицеров всадит пулю в твой мозг. Подумай о Чарли. Представь, что он потеряет за неделю мать и старшую сестру. Ну же, БЕГИ!»
Но мои ноги остаются прикованными к полу. Пот капает со лба на телефон. Я жму на экран, но мокрое стекло не отвечает.
— БЛЯДЬ! — кричу я, и Полли резко вздрагивает. Я вытираю его о бедро, и, слава богу, он снова работает.
«Брось ее. Ты ее не знаешь. Что с того, что ты появилась из ее матки? Это не значит, что она — твоя мать. Твоя мать — та, чью память ты собираешься уничтожить. Та, кто воспитывала и любила тебя всю твою жизнь».
Я смотрю на Полли. Она глядит на меня, сбитая с толку, испуганная, застывшая.
«А еще лгала мне всю мою жизнь».
— Эми, — тихо говорит Полли. — Оставь меня. Я заслужила.
— Нет, — отвечаю я. — Не заслужила. Ни сейчас, ни прежде.
Я запускаю трансляцию.
Первые две секунды это был обычный стрим. Я чувствую призрак ее пульса в собственной груди, колотящийся даже быстрее, чем мой. Я чувствую тяжесть ее бессонницы в уголках моих глаз. Я чувствую ее замешательство, ее вину, ее отчаянный, парализующий страх предательства и при этом столь же тихую, как звук дыхания под обломками, надежду на то, что в этот раз кто-то будет ей верен.
«Поверь мне», — я умоляю ее. Я протягиваю ей руку, и она смотрит на нее. Тогда я чувствую ее в своей голове. Она думает о моей маме, о наших счастливых, улыбающихся фотографиях, которые она нашла в ее телефоне, и тут перед ней появляются мои запутавшиеся чувства к матери. Она хватается за их намертво стянутый узел, перебирая мою любовь, горе, гнев и растерянность и освобождая мои чувства одно за другим.
Поверь мне. Она нерешительно тянется к моей руке. И тогда обратная связь врывается, как торнадо.
«Демпферы! — судорожно вспоминаю я. — По умолчанию они есть только в Heartstream. Я забыла установить их…»
Но тут мысль разлетается в бурю образов и эмоций.
Тело мамы, холодное и восковое под моей рукой.
Райан захлопнул дверь перед моим лицом.
Вся моя боль, страх и безнадежность по кругу проходят сквозь нее и сквозь меня, с каждым циклом растут, все подпитываясь, и подпитываясь, и подпитываясь, и подпитываясь, все громче, и громче, и громче, И ГРОМЧЕ, И ГРОМЧЕ, И ГРОМЧЕ, И ГРОМЧЕ…
Сердцебиение моего ребенка эхом повторяет ультразвук.
Лицо Чарли, почерневшее от предательства. Ты обещала!
Ноги подкашиваются, челюсть слаба, и из уголка рта свободно течет слюна. Я вот-вот потеряю сознание. Полли оседает у стены, ее взгляд остекленел. Мой желудок сжимается. О боже, это может убить ее. Я пытаюсь дотянуться до телефона, чтобы закончить трансляцию, но даже не могу заставить свой палец пошевелиться.
Я сползаю по краю кровати, упав на спину и глядя в потолок.
Девушка, совсем как я. Влюблена. Дрожит от волнения, когда целует его.
Наблюдает за тем, как пламя пожирает ее дом, ее жизнь, ее семью.
Обнимает своего ребенка.
Меня никто не сломит, меня никто не сломит, меня никто не сломит.
Я чувствую, как пульсирует внутри нее желание выжить.
Боковое зрение затмевает темнота. Я вот-вот потеряю сознание. Полли уже лежит на спине, ее глаза как мрамор. Я чувствую, как разбивается ее сердце.
Я не… позволю… им.
А потом раз — и все прекращается.
Я задыхаюсь, плююсь и хрипло ловлю ртом воздух. Шлепаюсь об пол, словно рыба, пока мне наконец не удается приподняться на локоть. Голова кажется тяжеленной наковальней, когда я отрываю ее от пола, чтобы посмотреть на свою руку, но телефона там нет.
С булькающим стоном Полли принимает сидячее положение. В ее левой руке пистолет. А в правой — телефон.
Я даже не смогла поднять палец, а она в своем первом стриме проползла через комнату и вытащила его из моей руки. Если бы она этого не сделала, мы бы обе умерли.
Я не позволю им сломить меня. Чистая сила этого импульса опустошает меня.
— Ты правда не оставишь меня? — спрашивает она. На ее щеках дорожки слез.
Я качаю головой, и от пульсирующей боли в висках комната расплывается перед глазами.
— Нет. Я не могу. Ты…
Грохот внизу обрывает меня, звук сломанного дерева. Сапоги барабанят по деревянному полу. Кто-то кричит: «Чисто!»
— Они в доме.
Каким-то образом я поднимаюсь на ноги. Они похожи на растаявшее масло, но хотя бы подо мной. Затем я подтягиваю ее. Она цепляется за меня, как ребенок.
— Держись поближе ко мне, — шепчу я. — Что бы ты ни делала, не подставляйся под выстрелы.
Несколько секунд я колеблюсь, затем хватаю старый телефон мамы и передаю его ей.
— Он тебе пригодится.
— Внизу чисто!
Сапоги гремят на лестнице. Пальцы Полли сплетаются с моими. Свободной рукой я борюсь со створкой окна, и на мгновение она не поддается, но затем открывается, серебристая лента с хлюпающим звуком отрывается, и мне в лицо бьет свежий воздух. Крики удивления и тревоги доносятся от толпы через дорогу. Вспышки камер мерцают, как далекие выстрелы. Я смотрю вниз. До покатой крыши крыльца чуть меньше двух футов.
Дверь влетает в комнату от удара ногой.
— Стоять! Полиция!
Я хватаю Полли в свои объятия. Она легкая, как воробей. Последним усилием ватных ног я толкаю нас в ночь.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а… — Позвоночник горит от боли, когда я скатываюсь по плитке, а потом мы с хрустом падаем на гравий.
Одинокий выстрел раздается в темноте, и крошечные камешки пролетают рядом с моей головой.
Я вскакиваю на ноги, волоча за собой Полли, таща ее перед собой, отчаянно пытаясь удержать свое тело между ней и ними. Мы переходим на неуклюжий бег.
— Камеры, — задыхаясь, говорю ей. — Мы должны добраться до камер.
Я сую руку в карман и запускаю стрим, но этого недостаточно. Нужно, чтобы нас увидели.
Трава под моими босыми ногами холодная и влажная от росы. Если я поскользнусь, нам конец. Если я споткнусь, нам конец. Шатаясь, мы пересекаем лужайку и выходим на жесткий асфальт дороги.
— Стоять! Полиция!
С каждым шагом я жду пулю. Конец. И с каждым шагом ее все нет, и я делаю другой. Я не могу дать им выстрелить.
— Эми? Эми! С тобой все в порядке?
