– Придется заняться самому.
Архангел Спасения шел по степи. Насколько хватало глаз, вокруг не было ничего, кроме порфирового дворца Неискупленного Зла. Он подошел ближе, дунул на дворец, и тот растворился в дым. Остался один Рихтер в своем гробу.
– Все люди творят зло, – сказал ему Уриил. – Получается, что ты сделал его больше, чем остальные. Это не случайно. Ты действительно – Тот, Кто Сотворил Больше Всего Зла в Мире. Ты наказан. Признаёшь, что это справедливо?
– Я признаю, что это неизбежно. Но надо еще решить, что мы понимаем под «злом».
– Ну, это-то просто. Зло – это то, что противно воле Господа. Много людей, сотворивших зла меньше, чем ты, тоже были наказаны. От них требовалось только одно, чтобы их кара прекратилась, – они должны были пожелать прощения. Даже не попросить – только пожелать. Некоторые приняли это с благодарностью. Сострадание Господа, любовь Господа, благодать Господа, сияние Господа, всемогущество Господа восторжествовали. Они согласились постучать в дверь Царства Небесного и теперь вошли в него. Другие так закоснели в своей гордыне, что приняли небытие за Вечную жизнь. Но мало-помалу гордыня их истощилась. Ты сказал, что Бог приходит в негодность. Это богохульство никчемно и бессмысленно. Бог есть Бог – святый, крепкий, единый – и Он не может прийти в негодность. Отражение Его, искаженное некоторыми кривыми зеркалами, может прийти в негодность, но Он Сам? Немыслимо. А вот зло приходит в негодность, ибо оно – лишь воинствующая форма небытия, а значит, обречено на исчезновение.
– Это что, тоже неизбежно?
– Если называть неизбежностью Божью волю и премудрость. Все люди, восставшие против них, пришли в конце концов к раскаянию. О, не всегда причины этого раскаяния были абсолютно чисты. Одних спасла интеллектуальная честность, некоторые зацепились за рану, нанесенную их лучшим чувствам – дружбе, любви, иногда даже плотской, были и такие, самые ничтожные (но Господь, похоже, имеет к ним слабость), кто вернулся в стадо, не найдя счастья вне его, потому что им надоело отнимать желуди у свиней, которых они пасли. Да, в таком падении, в такой грубости есть своя святость, не столь славная, как святость мучеников и исповедников, но, тем не менее, трогательная, потому что то есть последнее, самое смиренное из смирении. Будь я человеком, я, наверное, выбрал бы этот путь спасения. А в тебе нет смирения?
– Ни капельки.
– А вот над этим стоило бы задуматься. Не иметь смирения – значит не иметь реального взгляда на жизнь. Ведь сколько реализма в молитве Иоанна Дамаскина: «Господи, или хошу, или не хошу, спаси мя».
– Вот это-то мне и не подходит. Я не хочу ничего против своей воли.
– Ты знаешь, в воле Господа обратить тебя в пыль, и тогда ты перестанешь донимать Его.
– Я буду донимать Его еще больше, потому что Он не сможет меня забыть.
– Что ты хочешь доказать, оставаясь здесь?
– Ничего, кроме того, что я свободен ничего не доказывать Богу. Я ведь держу Его за горло: если Он меня уничтожит, это будет Ему приговором. Если Он помилует меня против моей воли, Он посягнет на свободу, которую Сам же мне и дал. А если Он будет и дальше терпеть меня, то Он тем самым признает, что провалил Искупление так же, как раньше провалил Сотворение мира. По-моему, очень мило.
Ангел Спасения, поверженный, удалился.
* * *
С этого момента в наших хрониках наблюдаются расхождения. Я читал три варианта и не могу сказать вам, какой из них соответствует истине. Может быть, вы, люди, сами разберетесь в этом, когда придет время, и вы будете судить нас, ангелов, ибо сказано, что будет так.
* * *
В первом варианте на сцене появляются три ангела, которых мы никогда раньше не видели. Вот они идут бодрым шагом через ничто. Они не касаются земли, потому что земли уже почти нет, сильный ветер треплет их крылья и вздувает вокруг колен их одежды. Гневные лица их излучают ослепительный свет. Они подходят к гробу и говорят. Их трое, но говорят они одним голосом и голос этот звучит, как гром:
– Рихтер. Вон отсюда. Ты воскрешен. Тебе не место среди мертвых.
Из прозрачного гроба доносится брюзжание:
– Я не согласен. Не надо было меня создавать свободным, если вы теперь…
Его перебивает раскат грома, и три ангела, словно вторя друг другу в космическом контрапункте, вновь говорят своим единственным голосом, раскаты которого проносятся по Вселенной из конца в конец:
– Что это за невежда, вздумавший сорвать планы Господа Бога? Где был ты, когда Мы создавали землю? Может, ты держал веревку, чтобы измерять ее? Может, это ты укладывал краеугольный камень, в то время как утренние звезды пели вместе с Сыном Божьим? Мы тебя спрашиваем – отвечай!
Из гроба ни слова. Голос продолжает:
– А где ты был, когда Мы наблюдали за рождением моря и определяли его границы: «Вот порог, дальше ни шагу. Здесь будет разбиваться кромка твоих вод»? Хоть раз в жизни приказал ты заре подняться? Измерил ли глубину пропасти? Поднялся до того места, где хранятся запасы снега? Был ли когда-нибудь в хранилище града? Не ты ли отец дождя и пращур инея? Мы тебя спрашиваем – отвечай!
Нет ответа. Голос – единый и множественный – продолжает, словно все солнца мира заговорили хором:
– Разве благодаря тебе созвездия появляются в свой срок на небосводе? Разве ты выводишь на прогулку Большую Медведицу и ее медвежат? По твоему слову сверкают молнии? Разве ты даришь льву его золотую гриву, а ворону – его блестящее оперение? Ты мечтаешь о расщеплении атома, а разве ты создал его? Кто ты такой, ты – мошка, червяк, клещ, – чтобы судить о наших делах? Мы тебя спрашиваем – отвечай!
Рихтер продолжал хранить молчание. Стеклянные стенки гроба дрожали. Вокруг бушевала буря, вздымая последние пылинки бытия. Паря в воздухе, ангелы снова заговорили своим потрясающим голосом:
– Ты прожужжал нам уши своей хваленой свободой, но что такое твоя свобода – свобода твари – по сравнению со свободой Творца? Это все равно что сравнивать силу твоих рук и Его. Твой тоненький голосок и громовые раскаты Его голоса. Разве ребенок обладает той же свободой, что и взрослый? А подданный и его государь, разве они одинаково свободны? Бедняк и богач? Почему же в твоем мире, где все относительно, свобода должна быть единственной абсолютной величиной? Ты не улавливаешь разницы между принуждением и повелением? Ты что же, действительно воображаешь, что можешь говорить с Богом на равных? Мы принадлежим миру горнему, а ты – дольнему, и не обольщайся на этот счет. Разве ты не видишь, что все твое жалкое злодейство – соломинка в вихре Его благодати? Разве может твоя личность быть абсолютной – пред Нами? Не смеши своих приятелей – чертей, они тоже уже потешаются над тобой. Адам вернулся в рай, а Рихтер будет медлить? Ада больше нет, а ты собираешься упорствовать, чтобы здесь остаться? Где? Ты хотел быть единственным – единственным, кто бросил вызов Богу, но в этом ни один человек не властен, ибо ни один человек не властен быть единственным. Каждый человек имеет отца и мать, и в нем повторяется и отражается весь человеческий род. Для одного нет спасения. Тебя спасла твоя мать, Рихтер, отец, твои братья – люди, хотел ты того или нет. Мы спрашиваем тебя, будешь ты отвечать или нет?
Хорошо, тогда встань и иди.
Как может творение не повиноваться своему Творцу, без Которого его бы и не было? Как может космос ослушаться Слова, Которое было в начале всего?
Рихтер сел, положил короткую ногу на край стеклянного гроба, уперся локтями, потом ладонями, напряг свои мощные бицепсы, перекинул другую ногу и, повернувшись на бок, вывалился на землю, встав на четвереньки. Так он сделал несколько шагов. Потом встал. Он покачивался, заслоняясь руками от ослепительного света.
И тут раздался еще один раскат грома, сильнее прежних. Словно Сам Бог расхохотался, и смех Его потряс до самого основания то немногое, что оставалось еще от мира.
* * *
Во второй версии событий к Рихтеру отправились два ангела. Тот встретил их из своего гроба, как и следовало ожидать, такими словами:
– Ну вот, еще два проходимца притащились! Интересно, что они мне тут наплетут.
Ангелы взирали на Рихтера с состраданием, которое в конце концов вывело его из себя.
– Ну, давайте, разродитесь вы наконец или нет? Что новенького в боженькином агитпропе?
Ангелы не отвечали. Они опустились на колени: сначала тот, что был слева, потом тот, что был справа. Первый ангел сказал:
– Мы пришли просить у тебя прощения, Рихтер.
Второй добавил:
– Прости, что мы создали тебя.
Первый заключил:
– Прости, что мы создали тебя свободным.
Рихтер, надо признаться, был сбит с толку.
Первый ангел заговорил снова:
– Псалмопевец не лжет. Будет суд и для нас. И до самого суда мы будем стоять пред тобой на коленях, потому что через тебя прошло больше всего зла, чем через кого-либо на земле. Мы не встанем с колен, пока ты не простишь нас.
