— Здравствуйте, Борис, чем обязаны? — холодно осведомился академик.
— Ефим просил меня посмотреть на ход работы, помочь Олегу, — железным тоном отпарировал Борис. — У тебя есть какие-нибудь проблемы, затруднения?
— он с видом пионера-добровольца подошел к Олегу.
— Кто к нам пришел, кто нашу бабушку зарезал! — неожиданно притворным сладковатым тоном взревел Гриша. Он оторвался от своих линзочек, приподнялся с винтового табурета и, широко раздвинув свои ручищи, надвигался на Бориса, как медведь, внезапно разбуженный в своей берлоге.
Борис невольно отступил на шаг назад.
— Это не укладывается ни в какие рамки цивилизованного поведения! — с омерзением в голосе четко произнес Борис. На лице его появился кривой, звериный оскал, и он как ошпаренный выскочил из комнаты.
— Чего вы нюни распускаете, — Гриша снова сел на табурет. — Если этот недоразвитый гитлерюгенд, проходящий болезненный процесс полового созревания, еще раз сюда сунет нос, сразу зовите меня!
— Ах, Гриша, — я вздохнул, — не забывайте, вы находитесь в цивилизованной стране, не одобряющей мордобой и стоящей на страже своих подданных, включая постоянных резидентов. Вас от Бориса, к сожалению, отличает временный статус пребывания в этой райской зеленой долине и отсутствие в кармане маленькой розовой пластиковой карточки, в просторечье почему-то называемой зеленой. Так что при всем моем уважении к вам, вы с Борисом находитесь в разных весовых категориях.
— Дерьмо, — Гриша сплюнул. — Ефим человек нормальный, я же вижу! Давайте-ка работать!
Реакция Ефима последовала через несколько дней.
— Мне надо с тобой поговорить. — Ефим пригласил меня в свой кабинет.
— Этот Гриша, — Ефим покачал головой и сморщил нос. — Нет, он здесь не вписывается, как слон в посудной лавке. Я на него смотрю и думаю: «Вот-вот что-то разобъет или сломает…». Леонид прав, нам биндюжники не нужны. У нас работают люди чистенькие, интеллигентные, а этот точно грузчик с Привоза… А ты что думаешь?
— Ефим, смотрите, какая из него энергия бьет! За неделю установку собрал, сейчас все измеряет!
— Да на хер мне его энергия! — Ефим пожал плечами. — Он сегодня установку соберет, а завтра все вокруг разнесет в дребезги. Я с этими дырками целый год людей в форме поддерживал, ты что думаешь, они мне так уж важны? Это я от бессилия кричу, это мой плач! А он, этот бандит, собрался все измерять. С академиком проще было, он все рассчитал, пойди там разберись, что к чему! Нет, я Грише заплачу за эти дни, а там пусть уезжает. Бориса обидел, человек может быть понял, что неправ, пришел помогать, а он встал и его животом из комнаты выпер. Какую-то бабушку зарезал, сумашедший! Точно, я его боюсь, ты заметил, что рядом с ним стоять даже как-то неуютно? А вдруг он завтра придет с ножом и кого-нибудь пырнет? Ты видел его ручищи?
— Ефим передернулся. — Хоть бы бороду свою сбрил, грудь у него, как у гориллы, волосатая. Нет, вот если бы он был поменьше и поделикатнее, тогда другое дело.
— Но в научной группе…
— Листен, листен. Вы все тут живете за счет моего производства, и я решаю, что хорошо для дела, а что плохо. Я тебе точно говорю, я чувствую, что этому медведю здесь делать нечего.
«Началось», — с тоской подумал я. Мне стало грустно, тем более, что академик судорожно готовился к демонстрации установки, собранной в рекордно короткий срок, и был уверен, что все развивается прекрасно. — «Вот тебе и дырки, и Гриша, приехали!»
Я спустился в лабораторию. Академик с Гришей снимали показания с только что запущенной в работу системы.
— Олег, — ревел Гриша, — давай, не зевай. Сколько получилось?
— Двадцать три процента. — Олег кричал из угла комнаты.
— Смещай в сторону. Готово? Сколько?
— Семнадцать процентов.
— Все, старик! — Гриша вытер пот со лба — Никогда не делал такую глупую работу. Все по твоим кривулькам тютелька в тютельку, да и так было все понятно! Можно звать Ефима и демонстрировать результат, пущай сверлит свои дырки, где хочет.
Мне было жалко нарушать иддилию и радость первых полученных результатов, но предупредить ученых мужей было необходимо. Я вкратце описал свои впечатления от разговора с Ефимом.
— Чего-то у вас в компании все шизанутые. — Гриша как-то сразу сник и расстроился. — На хрена мы тогда все собирали?
— Объяснить поведение Ефима очень трудно, — я с трудом пытался найти рациональное зерно в происходящем. — Сегодня он говорит одно, а завтра может изменить свое мнение.
— Мне тоже так кажется, — академик пожал плечами. — Зря вы, старина, так это все переживаете, у меня с Ефимом особые отношения, я не думаю, что, увидев такие результаты, он сможет Грише отказать. Ведь Олега он вызвал в Америку, просто поверив вам на слово, правильно? А Гриша за десять дней собрал такую махину, решил Пусику все проблемы!
— Я не знаю, Гриша, ему западают в голову детали туалета, манеры. Оденьте перед разговором хорошие брюки, рубашку с галстуком, может быть это поможет.
— Да идите вы все! — Гриша скривился. — В Израиль приехал, все учат, что по субботам в автобусах нельзя ездить, как жить и какую колбасу есть. В Америку приехал, опять двадцать пять: галстук напяливай, что за жизнь такая! Хоть обратно в Москву возвращайся и начинай торговать водкой… Мужики, работа сделана, у меня предложение, давайте сегодня возьмем на грудь хорошенько! Купим огурчиков, колбаски, а?
— Хорошая идея, поехали ребята ко мне, — академик посмотрел на часы. Время уже все равно позднее, восемь часов. Утро вечера мудренее. Олег, выключай лазер!
Академик жил в маленькой однокомнатной квартире в центре Литтл-Три. Стены комнатки были завешаны многочисленными бумажками, оттисками статей и письмами из разных университетов. На полу лежал матрац, а столом служила большая картонная коробка из-под телевизора.
— Добро пожаловать к старому одинокому холостяку! — Мы достали из пакетов свертки, открыли банку с огурцами, и импровизированный стол начал напоминать давно забытые сценки из быта социалистической Москвы.
— Эх, мужики, — давайте за нормальных людей. — Гриша разлил водку по бумажным стаканчикам. — Что за жизнь у вас в Америке, даже чокнуться по-человечески нельзя.
Мы выпили.
— Нет, вы мне объясните, — Гриша своей огромной ручищей выковыривал из банки огурец, — что здесь за странный народ собрался? Мать вашу так, вокруг такой простор, всего до хрена, живи и работай вволю, так нет, из них говно так и прет! И ведь люди-то образованные, я понимаю, в Москве у меня стычки были, я из-за этого и уехал, у нас председатель профкома сволочью редкой был. Ну, так тот хотя бы мудак полный, с трудом фразы мог составлять, партийный лидер. А эти?
— А я вам, Гришенька, могу, кажется, объяснить кое-что — академик вытер губы салфеткой. — Тот профкомовец к партийной кормушке тянулся, он уродился таким бездарным. А эти, они с талантом выродились, с хваткой, с памятью. В ином обществе они бы свой талант на другое употребили, стали бы политическими деятелями или банкирами, основали бы свои корпорации на худой конец. А в России в партийные верхушки их не пущали: происхождение, да и морды больно культурные. За бизнес просто сажали сразу. Вот и оставалось им употреблять способности по технической части. Да только вот образование они получили, транзисторы с конденсаторами припаивать умеют, руководить тоже, а культура мимо прошла. Вы что думаете, зря в Америке бизнесмены или адвокаты до опупения историю и литературу изучают? Да человек, руководящий другими людьми, имеющий власть, должен этот барьер обязательно преодолеть! Посади Бориса сейчас литературу изучать, его же от классиков трясти начнет: «Нюни гуманистические», а остальных он на свой лад перекроит и по-своему интерпретирует. А учился бы он в местном университете, ему бы сразу за такие сентенции «Неудовлетворительно» и гуляй, Вася. У таких людей на настоящее искусство аллергия, это вещи несовместимые. И ученым такой человек, я имею ввиду настоящим ученым, быть не сможет. Он просто в начале своего пути оттуда отсеется. Ученый должен уважать мироздание, испытывать ужас и счастье от соприкосновения с законами природы. А тот же Борис, это же порождение сталинского века, он же утилизатор, ему природу надо переделать под себя, изнасиловать!
— Нет, старик, брось ты! — Гриша сморщился. — Это тебе водка в голову с непривычки ударила. Теория красивая, но неправильная. Тоже мне, выперли из университетов…Этот твой Борис прекрасно бы приспособился: Джордж Вашингтон, Бенджамен Франклин, гуманистическая тенеденция в американском искусстве… Ты вспомни Гитлера, он очень даже музыку любил. Вагнера, например. И в концлагере каком-то был театр из заключенных, я про это читал. Они пьесы ставили, офицеры им аплодировали, глаза платочками утирали, а на следующий день актеров с их дитями в газовые камеры, кожу на лампы, волосы на подушки и никаких сентиментов! А все эти Нобелевские лауреаты в Германии, прекрасно работавшие с Гитлером и травившие Эйнштейна и еврейскую науку? Нет, мужики, просто не тот век на дворе пошел. Культура вообще закончилась с Первой мировой войной и с Великой Октябрьской революцией.
