— А ее внуки согласились отдать бабку?
— Ну не сразу! — рассмеялся Мишка, что-то вспомнив, и продолжил:
— И с кулаками, и с ментами наезжали. Но бабуля наотрез отказалась вернуться. Ее дурой хотели признать, под опеку взять. Там не бабка, пенсия была нужна. Это дядька смекнул враз. Ну и отслюнил внукам, как столковались. С тех пор не возникают в селении. Все довольны, все успокоились. Потому и мы с тобой можем спокойно уйти к отцу и жить сколько надо. Места там полно. Никто никому не помешает. Отец, я уверен, только рад будет. Он целыми днями на работе, в своей мастерской, сутками пропадает там.
— А для чего? Для кого так убивается? — удивилась Ляна.
— Уже привык так вкалывать. Ведь вот я сам зарабатываю. Аслан в горах «пашет». Имеет очень хорошо с отары. У отца «бабки» давно не просит. Свой счет завел. Одно плохо, жлобом стал. Но на шее пахана не спит. Сам себя кормит. Как-то приспособился, привык в горах. Иногда мясо, сыр передает отцу и матери. Короче, о возвращении в город пока не говорит. Ну а вернется, я думаю, мы спокойно уживемся с ним на разных этажах. Не помешаем друг другу.
Катя, узнав о задумке сына, взбеленилась:
— На какую-то сучонку меня, родную мать, променять вздумал! Где твоя совесть? — закричала багровея.
— Прекрати орать! Лянка не сучка и тебе это известно не хуже чем мне. И не закатывай истерику! Не заходись! Никто тебя одну не бросает. Мы станем навещать каждый день. Помогать будем во всем. Ну не получается жить вместе. Давай попробуем врозь. Ты ненавидишь Лянку, не знаю за что? А я люблю и не могу без нее. Понимаешь ты это? Мне никакая другая не нужна! — ходил Мишка по квартире возмущаясь:
— Я понимаю, тебе никакая не угодит. Ни одна мать не хочет отпускать сына. А я не хочу упустить Ляну.
— Миша, сынок, мне уже немного жить осталось. Подожди чуть-чуть…
— А мне предлагаешь одиночество до конца жизни? Нет, мам, я не согласен. Я не хочу, чтоб ты умирала. Живи подольше. Может врозь, даже лучше будет.
— Вы уже все решили?
— Да! Вот только с отцом надо переговорить. Но дома его не отловить. Он вечно на работе. Не хуже тебя — деньги копит. А для кого? Мы с Асланом давно на своих ногах. Ни он, ни я от его заработков не зависим. Самому и половины много. А копит! Как вы с ним похожи! Близнецы! Для вас деньги — все! Хотя ни тепла, ни радости от них не получили. Убили здоровье и жизнь. И нам мешаете! Все на своем стоите. И ты, и он в один голос — бери богатую. Умей обходиться малым. Имей сбереженья, а для чего? В могилу все уходят с пустыми руками и больной душой. Я так, как вы, не хочу жить. Устал от советов с двух сторон. Они слишком похожи.
— Хорошо! Делай что хочешь, живи как нравится, но не уходи. Я на все согласна!
— Мам! Я слишком хорошо знаю тебя! Сегодня скажешь так, а завтра иначе. Станешь изводить Ляну попреками. И в конце концов разобьешь нашу семью. Ты никогда не поставишь мою жену вровень с собой. И обязательно ее выживешь или она сама сбежит, но уже навсегда.
— Сынок! Не держи за зверя. Не будет того, о чем говоришь. Я буду очень стараться.
— Пойми, мам, уже сейчас мне Ляну не уговорить вернуться к нам, она тебе не поверит. Ко мне выйти не хотела, еле уговорил. А уж домой и не надейся. Не придет она больше. У каждого человека есть предел терпению.
— За любимым пошла бы! Выходит, что не любит тебя Лянка! Или ты думаешь, будто я любила свою свекровь? Да ничуть! За твоим отцом пошла не раздумывая. Чего только не пришлось стерпеть, никогда не жаловалась. Почти десять лет мучилась. Но о ней — его матери, плохого слова не сказала Хасану. А твоя, едва порог переступила, уже полные пригоршни соплей и жалоб. А как жить думаете? Ведь вкруг вас всякие люди будут. Чужие! Как с ними поладите, если со мной — родною, не сживаетесь. Да разве можно разбить любящих? Такое ни у кого не получалось. Коли она на меня уже жалуется, я твоему завтра не позавидую. Каждому пончику и торту про тебя насплетничает, когда люди устанут ее слушать.
— Лянка не из тех! — оборвал Мишка.
— Ни я, ты рассказал о жалобах девки. У нас такая воспитательница была в детском саде. Все на мужа своего плела небылицы. Вроде хуже его в целом свете нет. Он и пьяница, и дебошир, и кобель. А ведь не она, он застал ее с любовником. Конечно, подналадил под жопу коленом. Через год сама обратно запросилась к нему. Да хрен чего ей обломилось. Тот мужик не морковкой состряпан. Послал ее на третий этаж, а сам себе другую бабу завел. И поныне с нею дышит в мужиках, в человеках, хозяином в доме и в семье. И ничуть не жалеет о случившемся!
— А как же та первая жена теперь живет? — спросил Мишка у матери.
— Теперь и не знаю. Не общалась с нею. Но уже тогда спиваться стала. С работы ее погнали. Нигде она не устроилась. Да кому нужна запойная алкашка? Короче, свалила из нормальных баб в бродяги подзаборные. Вот и добрехалась…
— Лянка не из тех. Эта не станет трепать имя семьи. С «крышей» дружит, — успокаивал Мишка Катю.
— Будет, сынок! Все девки хороши, вот только откуда хреновые жены берутся. Стоит расписаться и свою бабу не узнаешь, откуда что попрет. Мигом проявится жадность, ругливость, лень и никчемность. До росписи все скрывается, маскируются под трудяг, лапочек. А став законными, снимают маску. И так все-… Не спеши ее прописывать ни в доме, ни в квартире, чтоб потом делить не пришлось. Всякое случалось. Я не хочу, чтоб ты на улице остался без своего угла, — поджала губы баба.
— Лянка еще женой не стала, а ты ее во всех смертных грехах заподозрила. А еще говоришь, что уживешься с нею.
— Я предупредила тебя как сына, кто же, кроме меня, тебе подскажет? — обиделась женщина.
— Видишь ли, мам, тебе и отцу разделов бояться нечего. Твоя квартира оформлена на тебя, отцовский дом — на него. Никто ваше не отнимет и не разделит. Лянке эта афера и в голову не стукнет. Мы с тобой ее не первый год знаем.
— Миша, детка, не доверяй никому. Случается, родные дети выбрасывают своих стариков на улицу, оставляют без угла и куска. А уж на жену полагаться и вовсе глупо. Ведь вот не обижайся, что напомню, но это правда, что берешь голожопую. Случись развод, она голым тебя оставит. Все девки, кого из бедных семей берут, алчные. Помни о том.
— Почему ж отец не боялся, женился на тебе, не глядя ни на что. Ведь из общаги взял?
— Тогда другое время было, и замуж выходили по любви.
— Мам! Не надо сказки рассказывать. Я не ребенок. «Хищницы» не сегодня появились, они были всегда. Просто их было меньше, чем теперь. Но ничего нового не происходит. Все повторяется. Я хорошо знаю обо всем. Среди людей живем. Вижу и слышу много. Не только нас, простых смертных, а и начальство достает бабье и даже крутых, — усмехнулся Мишка.
— Ну тут ты загнул, сынок! Чтоб бандюгу достала баба, никогда не поверю. Им размазать человека ничего не стоит. Да и жен у них нет, сколько я знаю, одни подружки-подстилушки! — рассмеялась Катя.
— Это раньше было. Теперь у большинства семьи. Там и дети, бабы, все как у людей. Но берут жен не из дешевок. Конечно, они копейки не считают. Привыкают к кучерявой жизни. А она, случается, дает осечку. Вот и вчера рэкетир ожмурился. Прямо в своем доме. Люди говорят, будто застрелился. Выстрелил себе в висок — и готов! Голова всмятку. Так и свалился на пол. В луже крови его увидели. И никого рядом. Хотя жена и двое детей имеются. Один пацан в школе был, младший в детском саде, жена куда-то поехала. А нашли его мертвым кенты. Звонили ему, он не отвечал. Заподозрили неладное. И не случайно… Все были в шоке, повода к самоубийству не имелось. Ну, менты, как всегда, возникли. Потом криминалиста вызвали. Тот осмотрел комнату, покойного, и вскоре на бабу указал. Назвал убийцей.
— А зачем ей понадобилось это? Ведь вот жила безотказно, все имела. За что угробила мужика? — удивилась Катя.
— Да кто знает? Причин много называют. Соседи ничего не слышали. Говорили, что меж собой не базарили. А и мужик, хоть и рэкетир, никогда не колотил бабу, не базлался с нею, — рассказывал Мишка.
— А сама призналась?
— Кто ж так просто расколется, если за это срок грозит? Никому на зону неохота.
— Почему же ей дело шьют?
— Наша сотрудница на одной лестничной площадке живет. Ее в понятые менты взяли. Она и рассказала обо всем, что видела и слышала, — присел Мишка на кухне напротив матери и продолжил:
— Пистолет крутого лежал с левой стороны, а не справа как положено.
— А если он левша? — не поверила Катя.
— Крутые, да и родители его это отмели. Сказали, мол, нормальным был. К тому же пистолет почищен, ни одного отпечатка на нем. Не мог же мертвец, застрелившись, рукоять после себя вычистить до блеска.
— Ну, почему жена? Может, кто другой? Те же крутые! — не верила Катя.
— Того крутого Гильзой все звали. Даже горожане эту кликуху его помнили. Спокойно дышал он в своем подъезде, ни к кому не прикипался. А тут пуговки с рубахи разлетелись во все стороны. Будто кто за грудки рванул. И самое удивительное, при обыске не нашли ни копейки денег, никаких ценных вещей. Хотя Гильза был падкий на побрякушки. Даже золотой цепки с крестом, что всегда носил, на шее не оказалось. Часы с браслетом исчезли. Перстни и кольцо сняты с мылом. Уж не мог это Гильза утворить. Многое увидел криминалист. И все следователю показал. И на окурок сигареты в пепельнице, такие ни крутой, ни его баба не курили. Окурок свежий. Его вместе с пепельницей забрали. Спросили бабу, кто курил, а она не знает, не сказала. Все, конечно, любовницу заподозрили. На фильтре следы от губной помады приметили. Выходит, у него была любовница, а баба их застала. Ее выперла, а мужика урыла. Не одна наша сотрудница так подумала. Милиция и крутые тоже не морковкой сляпаны. Сгребли в машину Гильзу и его жену, увезли в ментовку.
