– Зазуляк, и звидки ты такий тормоз взявси?
Дробышеву он тоже не понравился. Особенно после того, как он из-за Зазуляка влетел с уборкой. По неписанной, сложившейся солдатской традиции, в Армии за уборку всегда отвечал самый младший призыв. То есть «шнэксы». Хоть Зазуляк и был единственным «шнэксом» в роте, ему никто не помогал.
Он первым с криком дневального: «Подъём!» подрывался с койки, прыгал на пол, стремительно одевался, хватался за метлу и начинал «шуршать».
Молодые «черепа» – Арбузов, Вдовцов, Вербин и Дробышев – оставались в койках. Им так не хотелось расставаться со сном! Утренний солдатский сон необычайно сладок!
Зато, как волнующе приятна мысль, что ты уже не самый младший призыв, что в роте есть свой постоянный уборщик.
Понятное дело, как Зазуляк ни старался, в одиночку с уборкой он никогда не успевал.
Однажды утром, в двадцать минут седьмого, в кубрик зашёл ротный.
– Это ещё что за безобразие! – заорал Иголка, увидев лежащую в койках роту.
Солдаты подорвались.
Иголка, заметив Зазуляка, стоявшего с метлой посередине кубрика, уточнил по списку убирающих. Сегодня выпадал день Дробышева.
– Дробышев, это ещё что такое? Что постарел? Что дедом стал? Или тебя уборка не касается? Два наряда вне очереди.
– Есть два наряда! – недовольно ответил Дробышев,выпятив грудь колесом.
…Зазуляк каждый день отхватывал от «дедов». Найда и Комари, по очереди, зажимая Зазуляка в углу, то и дело били его кулаками.
За «шнэксом» в РМО постепенно закрепилось «погоняло» Тормоз.
В батальоне Зазуляк был вторым Тормозом. Первым был Стёпка, тот самый, который лежал в санчасти. Его после «карантина» кинули в 1 ТР, и он вместе с Осецким ходил постоянно битым.
Однажды вечером РМО, как обычно, занималось своими делами. Солдаты готовились к завтрашнему дню.
Вербин, положив афганку на колени, подшивался.
Штырба, надев свой сапог на сапожную «лапу», вбивал в каблук короткие дюбеля. От этого каблук при ходьбе стирался медленнее, и среди солдат сапоги с дюбелями считалось, что это «круто». Гэсеэмщикам носить каблуки с дюбелями запрещалось. Так как при ходьбе по асфальту каблуки с дюбелями часто высекали искру, а на территории ГСМ это могло стать причиной невольного пожара и взрыва.
Иван Вдовцов лежал на койке и разглядывал волдырь на пятке, натёртый сегодня на ГСМ. От его болезненно-красных, необычайно потных стоп шёл резкий запах.
Арбузов, полулёжа на койке, слушал Бардо, который рассказывал про то, как сегодня Пупс, роясь в шкафу, упал со стремянки.
Найда сидел на табуретке посреди кубрика. Позади него стоял Пух с ножницами в руках, и стриг однопризывнику затылок под расчёску. На пол падали клочки тёмно-русых, колючих волос.
Дробышев был сегодня дневальным. Он только что закончил с уборкой лестницы. Зашёл в кубрик передохнуть.
Было половина седьмого. Скоро на ужин.
– А где наш шнэкс? – спросил вдруг Комари, заметив, что в кубрике нет Зазуляка.
– Да где? Известно где, – ответил Пух, продолжая стрижку. – В клубе. Лафу гоняет.
– Вин у менэ, сука, сьогодьни буде вишаться, – процедил сквозь зубы Найда.
– Я смотрю, вы его сильно расслабили, – заметил Дробышев.
– Дробь, а шо это ты так за их шнэкса переживаешь? – из угла раздался насмешливый голос Бардо. Он, широко раскинув ноги, лениво полулежал на койке.
– А что такое? – с вызовом спросил Дробышев, глядя ему в лицо.
– Да ты сам хуже шнэкса! – насмешливо улыбаясь, бросил Бардовский.
Услышав это, Дробышев кинулся к Бардо. Долгожданный повод для драки был найден. Или сейчас, или никогда! Опираясь руками о койки второго яруса, Дробышев в прыжке ударил Бардовского в грудь сапогами. Два раза зарядил кулаками в лицо. Рывком за воротник выволок на середину кубрика.
Пух с Найдой, подхватив табуретку, моментально освободили им место.
– Бэбик, на фишку! – вскочив с койки, крикнул Арбузов.
Бросив китель с иголкой, Вербин метнулся к двери и занял «своё» место.
Все, находившиеся в кубрике, как куры с насеста, послетали со своих мест и, встав в проходах между коек, с любопытством наблюдали за развитием событий. Во-первых, всем было интересно, кто же победит; во-вторых, серые будни солдатской жизни до одурения скучны, а жестокий, кровавый мордобой всегда их скрашивает; в-третьих, жизнь – это постоянная борьба и даже в современных, постсоветских мужчинах, изнеженных затянувшимся после 1945 года долгим «миром», в иные минуты, на генном уровне, вскипает голос крови далёких воинственных предков, жестоко сражавшихся на полях многочисленных средневековых войн.
…Дробышев принялся гвоздить Бардовского кулачьями по лицу, но быстро выдохся. Когда он, обессиленный, вяло наносил удар за ударом кулаком по голове, Бардовский, вырвался и перехватил инициативу. Теперь он, свалив при помощи подножки Дробышева на пол, яростно бил сапогом под живот и кулаками по лицу. Сергей закрывался, и удары попадали ему на кисти рук и запястья.
– Шухер! – крикнул Вербин, увидев дежурного по батальону.
– Всё хватит! – крикнул Пух и, подойдя к Бардовскому, за воротник рывком оттащил его от Дробышева.
В кубрик зашёл старший лейтенант Шубин, заступивший сегодня дежурным по батальону.
– Что случилось? – спросил он.
– Да вот пацаны расмсанули немного, – выдвинулся вперёд Арбузов.
– Ну-ка дай, гляну, – сказал Шубин, наклонившись над Дробышевым. – Так глаз заплывает. Синяк, стопудов, будет. Следов драки скрыть не удастся. Походу, мне из–за вас влетит нагоняй.
Дробышев был весь в мыле. Афганка расстёгнута, от неё отскочили три пуговицы. Колени и бока вымазаны пылью.
Бардо тоже был не лучше. У него вспухла губа, из неё сочилась кровь. На щеках горели красные пятна от ударов. Болел лоб. Но глаза были целы. По вискам и грязной шее струился пот.
– Так, пацаны, надеюсь, теперь вы свои отношения окончательно выяснили, – скорее с утверждением, чем с вопросом, сказал Шубин. – Ты крут, Бардо. Ты то же крут, Дробь! Вы обалденные бойцы. А теперь пожмите друг другу руки и бегом в умывальник, пока Белобородова тут нет. Привести себя в порядок, прийти ко мне и доложить. Выполняйте! – Шубин хотел укрыть это факт от вышестоящего командования, опасаясь выговора за то, что не доглядел.
Дробышев не стал жать Бардо руку. Он молча вслед за ним вышел из кубрика. Но в этот момент в коридоре БАТО показался майор Белобородов. Драчуны сразу же попали в его поле зрения.
– Это ещё что такое? – воскликнул он. – Ну-ка, оба сюда!
Драчуны невесело подошли к офицеру.
– Бардовский, опять ты? Дробышев, как тебе не стыдно? У тебя отец подполковник!
– Майор, – угрюмо поправил Дробышев.
– Ну, майор. Какая разница? Старший офицер. А ты его так позоришь. Бегом в умывальник, а потом ко мне. Напишите объяснительные.
…Дробышев с Бардовским умылись, привели себя в порядок. Однако на их лицах остались следы драки: у Дробышева заплыл глаз и появился добротный чернослив синяка, а у Бардовского распухла верхняя губа, а на виске осталась ссадина.
Они пришли в канцелярию, где сидел майор Белобородов. Он дал им бумагу.
Старший лейтенант Шубин сидел здесь же в кресле, смотрел телевизор.
Дробышев в своей объяснительной написал, что младший сержант Бардовский послал его на «три известных буквы». Бардовский в свою очередь написал, что рядовой Дробышев оскорбил его, назвав «шнэксом» и «лохом».
Читая объяснительные, Белобородов приказал:
– Шубин, бери этих двух вояк, веди их в санчасть. Пускай их там осмотрят: нет ли сотрясения или ещё там чего-нибудь. Смотри, чтоб они дорогой опять не подрались. Отвечаешь головой. Потом тоже напишешь мне объяснительную.
Ответственный по батальону отвёл драчунов в санчасть.
В этот вечер выпало дежурство медсестры Петровны. Осмотрев ребят, она сказала, что всё нормально. Спросила:
– Что ж это вы не поделили?
Дробышев ничего не ответил.
В казарме Дробышева позвали курить солдаты из 1 ТР. Местом для курения был туалет.
– Молодець Серега, – хвалил его Сидор. – Бардо давно треба було хавло набыты. Вин зовсим вже зухвалый став…
Сидор только что вернулся с аэродрома. От него воняло керосином. Шинель его была старой, рыжевато-коричневой. На коленках штанов красовались жирные пятна от машинного масла… Лицо его было грязным и потным. Он сел рядом с Дробышевым на подоконник, прикурил.
– Серёга, держи пять, ты молодец, – сказал Вдовцов, пожав другу руку. – Теперь он тебя не тронет.
Из батальона связи прибежал Алексей Николаев.
– Здорово, брат. Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Молоток, дай пять!
Моральная поддержка друзей приподняла Дробышеву настроение. Он улыбнулся. Он сейчас почувствовал, как много значит простое, от сердца сказанное тёплое слово.
