Мелкий книжный спекулянт Бабрыка слегка очумел — говорит и говорит о том, что он очень рад. Он живет один. Один!.. И никак не догадывается сказать то, чего ждет Светик. А Светик ждет и уже сердится — да что ж это за лопух такой!.. Наконец он спохватывается:
— Может быть, зайдем ко мне, а?
— К тебе? — будто бы мнется Светик.
— Я ничего такого в виду не имею… Это здорово, если вместе. А я один живу. Совсем один. Клянусь!
Мог бы и не клясться. Еще в букинистическом Светик краем уха слышала, как продавец Верочка говорила ему с насмешкой: «И не скучно тебе одному жить в пустой квартире?» Этот разговор был два дня назад. Они тогда трепались, а Светик стояла возле и завязывала узелки на память.
Эти восемь суетливых дней Светик ночевала у попутчицы, с которой сдружилась в поезде. Та была хорошая женщина. И добрая, и приветливая. Но пора было мотать оттуда. Женщина начинала интересоваться. Вопросики задавала.
Светик и книжный спекулянт подходят к дому.
— Моя машина, — показывает рукой Бабрыка.
Это уже неожиданность. Этого Светик не предвидела. У подъезда приткнулся «москвичонок» — гладенький такой, чистенький.
— Хорошо живешь.
— И квартира хорошая, — хвастается Бабрыка, — двухкомнатная. На втором этаже.
Светик, когда поднялись, и по квартире прошлась — идет и туда, и сюда, осматривает. Заглядывает на кухню. И подытоживает:
— Хорошо.
* * *
А Бабрыка начинает жаловаться. Живет-то он хорошо. Но скучно.
— На вино не хватает? — смеется Светик.
— Не хватает…
— Учти вот что. Я нытиков не уважаю. Кончай нытье.
Но Бабрыка не может без нытья. Отец Бабрыки был большой человек. В чинах и в орденах — Павел Петрович Бабрыка. А матушка давно умерла. Отец успел сделать для Бабрыки квартиру и машину. И устроил в институт. И, более или менее за сына успокоившись, умер. Однако Бабрыка учиться не смог — бросил на втором курсе. Работать тоже не захотел. Старшие братья помогали ему, тянули, но однажды им надоело. У них была своя жизнь. И в этой жизни были свои заботы. Бабрыка остался один.
— И вот живу, — невесело рассказывает он, — торгую книжечками. Понемногу.
— Почему же понемногу? — смеется Светик.
Бабрыка не отвечает.
— Если не хочешь ни учиться, ни работать — надо быть посмелее.
Бабрыке и тут ответить нечего — молчит.
— А ты? — поинтересовался Бабрыка. — Меня спрашиваешь, а о себе ничего.
Светик не собирается откровенничать. Скрывать и таить ей нечего. Но все-таки лучше отмолчаться. Она, Светик, такая.
— А что рассказывать?.. Приехала я с Урала. Просто так приехала. Людей посмотреть.
Но больше Светик ничего не рассказывает. Ни город родной не называет. Ни фамилию. Тут она твердо держит линию.
Бабрыка, конечно, попробовал лед под ногой. Они, мужики, не могут без этого. Завел какую-то пластинку. Танго. И за плечики.
— Потанцуем, — говорит. — Потанцуем, а?
Светик смеется:
— Потерпишь до вечера… Не умрешь. Потому что нужно думать о деле.
* * *
Возле букинистического магазина они и знакомятся. Продавец Вера вышла — Светик с ходу ей улыбается. Светик ладит с людьми. Это она умеет.
Бабрыка что-то мямлит, дескать, как бывает приятно познакомиться. Двух слов толком связать не может. И тогда Светик ему говорит:
— Иди домой, милый. Или отдохни. — И смеется. И шепчет продавцу Вере: — Он все-таки ужасный болван.
— Потрясающий!
Обе хихикают. Светик подхватывает продавца Веру под руку — и они уже пылят вверх по улице. Две подружки.
— Ты оставляешь ему в магазине замечательные книги, а этот болван продает их по три рубля. Я сегодня за них выколотила вдвое больше.
— Правда?
— Смотри, сколько денег! Хочешь, зайдем в кафе?
— Нет, Светик. Мне домой. У меня как раз сегодня стирка.
— Я тебя провожу.
Дома у Веры не все благополучно. Когда в доме плохо, Светик это сразу чувствует. Квартирка маленькая, комната да кухня. На кухне ужинают ее мать и отчим. Мрачные типы.
— Здравствуйте. — Светик улыбается.
Те что-то буркают в ответ. Надулись, как жабы. Весельчаки. Сразу видно.
Такая же мать и точно такой же отчим у Светика в Челябинске. Картинка в картинку. Светик уже раскрывает рот, чтоб сказать Вере об этом. Но сдерживается.
Вместо этого говорит:
— Как ты можешь с ними жить?
— Живу.
И Вера уводит Светика побыстрее в комнату. Прикрывает плотнее дверь. Чтобы не слышать и не видеть.
— Тебе стирать! — орет оттуда мамаша.
— Сама знаю! — орет отсюда Вера.
И притихли. Знакомое кино. Светик его много раз видела.
— Мечтаю от нее съехать, — шепчет Вера. — Дышать нечем. У всех матери как матери. Я уже месяц как подала заявление в кооператив…
— Понятно.
— Наскребу денег — и бегом из этой квартиры. Голая убегу. Босая. Лишь бы скорее. Всю кровь выпили. — Помолчали. Потом Вера спрашивает: — Ты тоже на кооператив собираешь?
Светик ей что-то сочиняет. Что-то подходящее и похожее на правду.
— А откуда ты?
— С Урала.
Через дверь слышится раскатистый крик матери:
— Вера-а-а… Стирка ждет.
— Знаю.
— Пойду, — говорит Светик и встает.
— Я даже угостить тебя не могу — они такой крик поднимут.
— Я пойду. Возьми списочек. Пригодится.
— Что это?
— Книги. На них большой спрос. Если попадутся, придержи их, как обычно.
Светик идет по улице — все хорошо, все отлично. Скоро начнут появляться денежки. И сладко будет. Потому что с денежками всегда сладко.
У Светика мать и отчим тоже парочка что надо. Голубки. Отчим у Светика уже пятый. Если считать всех. Когда Светик исчезает на полгода или на год, ни мать, ни отчима это не интересует. Такие милые голубки. Отчима интересует только подледная рыбалка. А мать интересует только отчим.
Вечером Бабрыка не отходит от Светика ни на шаг. Крутится около и пристает.
— Красивая, — говорит он и время от времени пускает в ход руки. Или целится губами.
— Я никакая не красавица, — говорит Светик. И тут на нее находит стих. Она знает за собой это. Она говорит и как бы любуется сама собой: — У меня милое, привлекательное лицо. У меня большие серые глаза. У меня стройная фигура. — И на той же ноте она продолжает: — Но у меня нет дела и нет денег. Нет квартиры. Нет хорошего друга.
Светик чувствует, что сейчас она говорит что-то важное. Для самой себя важное.
Но этот Бабрыка олух олухом.
— Разве в деньгах счастье? — дышит он Светику в ухо. И чуть ли не стонет. И тянет потихонечку куда-то в ту комнату. Видно, там он думает прилечь. — Светик…
— Чего тебе?
— Светик, а?.. Пойдем… Ты не хочешь, Светик? — И дышит, и опять дышит.
Светик целует его разок-другой и говорит ему, чтобы шел бай-бай. Светик вообще в этих делах вперед не забегает. Светик эти дела знает.
— Светик…
Вот ведь поросенок. Они легли спать в разных комнатах — погасили свет, улеглись, притихли, и на тебе — он уже опять заглядывает в дверь.
— Светик… Почему ты не хочешь?
— А почему я должна хотеть?.. С чего ты взял?
Светик встает.
— Где ключ?
В комнате, где спит Светик, есть замок — если сейчас достать ключ, все будет в порядке.
— Нет его, — говорит Бабрыка. — Нет ключа.
— Шутишь?
— Нет-нет. Я его давно потерял.
Светик подходит к нему ближе и говорит. Глаза в глаза:
— Ну ты… Не крути мне мозги!
— Светик…
— Дурочку колхозную нашел, да? Давай ключ!.. Быстро!
Он роется в столе — минут десять роется. Потом в каких-то ящиках. В шкафу. Наконец находит.
Светик чмокает его:
— Не сердись… Я с людьми не скоро схожусь. Мне надо как следует к человеку привыкнуть.
Светик не отговаривается — так оно и есть. Такая она женщина, и тут уж ничего не поделаешь. Хотя в общем Бабрыка ей нравится. Не жадный. Вежливый. А если глуповат, то это не беда. Нельзя, чтоб у человека было все. Так не бывает. Что-то есть, а чего-то нет.
* * *
На следующий день Светик встречает на рынке странного паренька, который, как оказалось, был монашком. Или кем-то в этом роде. Он объясняет Светику, что был он «церковным служкой», а зовут его — Павлом. В разговоре он изо всех сил нажимает на букву «о»:
— Послушай… Погоди… Посмотри…
У него с собой старинная книга, за которую, как он говорит, ему на рынке выложат пять сотен. Книга называется «Житие». Светика все это чрезвычайно увлекает.
— Пять сотен? — переспрашивает она.
— Выложат мне до копеечки. — Он очень смешно окает.
— Кто выложит?
— Они.
И служка показывает пальцем на группу книжников. В центре их мужчина с загипсованной рукой — Светик это тут же засекает.
Служкой Павлом она тоже заинтересовалась. Парню лет двадцать. Ему надоело жить при церкви — и вот он сбежал. А «Житие» прихватил с собой, чтоб продать и иметь рублики на расходы. Знал, что прихватить. Потому что пять сотен — это цифра. Церковь его где-то в Калининской области, а бежит он — на юг. На юга, к морю, о котором слышал много интересного.
