Я осторожно выскользнула из постели, хоть и знала, что разбудить Джеффри практически невозможно. Лихорадка истощила его, и его тело нуждалось в отдыхе. Сунув ноги в домашнюю обувь и набросив халат, я вышла в холл, дверь сама закрылась за мной с легким щелчком.
Я постояла, прислушиваясь к успокаивающему тиканью часов внизу, и ждала, не услышу ли чего-нибудь необычного.
Из комнаты Робби донесся тихий возглас, и я застыла на месте, молясь, чтобы это мне лишь показалось. Если у Робби начнется лихорадка, он гораздо менее готов к новому приступу, чем Джеффри. Но когда тот же звук повторился, я вошла к нему, встав на пороге. Воздух пропитался тошнотворным запахом смеси камфары и лаванды.
При свете единственной лампы Джемма стояла, наклонившись над кроватью, и растирала грудь Робби мазью. Старая лошадка-качалка с красным седлом, которую Джеффри смастерил для нашего сына, когда тот был совсем маленьким, стояла возле окна. Робби ее «перерос», но и слышать не хотел, чтобы убрать ее на чердак.
– Нет! – вырвалось у меня из груди, и тут я заметила присутствие в комнате еще одного человека. Я узнала служанку из дома Куперов на Кэннонз Пойнт, молодую Марту.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я в тревоге.
– Джемма послала Зевса принести дров, чтобы держать мастера Робби в тепле. Я помогла ей поставить припарки – это всегда помогает мастеру Куперу, когда у него начинается кашель, – не ответив мне напрямую, проговорила она.
Увидев у себя в доме Марту, я растерялась, но тревога о сыне оттеснила на время другие мысли. Я села в головах постели. Взгляд Робби блуждал, ко лбу прилипли потные волосы. Я наклонилась поцеловать его, и жар ребенка обжег мне губы. Я в страхе взглянула на Джемму, и та успокоила меня взглядом – так она смотрела на беременных, и им становилось легче.
– Все будет хорошо, мисс Памела. Джемма хорошо заботится о мастере Робби, – подала голос Марта.
– Зачем ты здесь? – снова спросила я. Моя тревога все возрастала.
Она стояла, разговаривая со мной.
– В Кэннонз Пойнт британские солдаты. Я пришла сказать Джемме и Зевсу…
О боже праведный… Мы уже знали, что британцы захватили остров Камберленд, и мистер Гоулд на маяке сдержал слово и наблюдал за признаками их возможного появления на Сент-Саймонсе. А поскольку у нас была только маленькая ферма, мы бы не первыми узнали, что у нас незваные гости. Наш Зевс был неравнодушен к Марте, и моя тревога превратилась в серьезные опасения.
– У вас все мирно? – спросила я осторожно, вспоминая рассказанные мне мужем истории, и я читала, что они сожгли Белый дом в Вашингтоне, и о кровопролитии, устроенном ими на Севере совместно с союзниками – индейцами.
– Да, мэм. Британские офицеры – люди порядочные и всегда вежливо говорят с мастером и мистрис Купер. Но они используют Кэннонз Пойнт как свою главную квартиру, и их солдаты говорят, что если мы уйдем с ними, то станем свободными.
Встретившись со мной взглядом, Джемма медленно покачала головой. Я снова посмотрела на сына, и чувство облегчения вызвало у меня приступ слабости.
– Мама? – прошептал Робби.
– Да, мой любимый?
– Мне нехорошо.
Я снова положила руку ему на лоб, у меня было такое чувство, словно мне ее ошпарили. Я перевела взгляд на Джемму.
– У нас больше нет лекарства…
Прошлым летом было так много больных, что я почти истощила весь свой запас медицинских средств от лихорадки. Хинную корку, которую я смешивала с вином, можно было достать только в обмен на что-то, а во время войны это было почти невозможно. Джемма и я знали, что растирания камфарой и кровопускания результатов не приносили.
– В Кэннонз Пойнте есть военный доктор, мисс Памела, – сказала Марта. – Я знаю, потому что звала его к мисс Ребекке. Его зовут доктор Энлоу.
Я услышала шаги в холле, и вошел Зевс с охапкой дров. Свалив ее у камина, он встал рядом, избегая встречаться со мной взглядом.
Марта, взглянув на больного ребенка, повернулась к Джемме:
– Мы уходим. Пойдем с нами, и ты будешь свободна.
Не глядя на нее, Джемма покачала головой. Марта быстрыми шагами пошла к двери. Я встала.
– Зевс?
Он не нашел в себе сил поднять на меня глаза.
Мне было трудно представить себе, что будет делать Джеффри весной без помощи Зевса, но что я могла поделать? Робби заплакал, и я им просто кивнула, но не в знак согласия или понимания, а только в растерянности, и молча следила за тем, как они уходили.
Джемма выжала в тазу тряпку и снова положила ее Робби на лоб. Я тронула ее за руку.
– Благодарю тебя, – сказала я.
Как и я только что, она кивнула и продолжила обтирать Робби личико. Его трясло, бледность уже больше походила на желтизну. Подавляя отчаяние, я старалась говорить спокойно:
– Я сейчас оденусь и посмотрю, что у нас есть в погребе, и принесу тебе все, что смогу найти. А потом мы посмотрим, смогут ли они выпить чаю или бульону.
Попытка организовать мысли и план действий пошла мне на пользу. Я знала, что необходимо движение, чтобы не погрязнуть в более тяжелых страхах. Я умылась и переоделась. Джеффри по-прежнему глубоко спал, его длинное тело не шевелилось под одеялом. Этот образ преследовал меня, когда я вышла из комнаты.
Холодный утренний воздух обжег мне щеки, трава под ногами отяжелела от измороси, насекомых не было слышно. Даже утреннее пение птиц звучало иначе. Щебет вьюрков и воробьев сменили резкие крики погонышей. Но мои птицы со своими песнями вернутся вместе с весенними красками болот – неизменный круговорот жизни, каким он казался далеким в этот мертвый сезон… Но не будет весны для меня без смеха Робби и прикосновений Джеффри.
Принеся в чайнике воды, я разожгла огонь в холодном очаге и засветила лампу, чтобы спуститься в погреб. Теперь я носила ключи на поясе и сейчас сняла ключ от нового замка, который велела Зевсу установить на двери. Зная, что только я и Джемма имеем доступ к лекарствам и травам, я чувствовала себя в безопасности.
Взявшись за ручку двери, я ощутила ладонью холод металла. Высоко держа свечу, я спустилась вниз по ступенькам, прошла мимо картофеля и других запасов и остановилась перед узкими полками, где я держала сосуды с травами. Я смотрела на полупустые полки, заранее зная, что там найду. Камфару, лаванду и мяту – ничего, что могло бы помочь Джеффри и Робби.
Пламя свечи отбрасывало на стену дрожащую тень, и я поняла, что это дрожит моя рука. Я поспешила выйти на тусклый свет, стараясь согреть промерзшие кости. Что предпринять? От Джорджины с ее бесполезным цветочным садом ждать помощи не приходилось. В случае своей болезни или болезни Натэниела она полагалась на меня, как и многие из наших соседей.
Меня терзала злость на Зевса, что он оставил Джеффри без своей подмоги, но гнев помог мне одолеть отчаяние, и я почти приветствовала это чувство, как женщина ликует в ответ на рождение ребенка после девяти долгих месяцев его ожидания. Я была в бешенстве на этих британских солдат, которые, не зная ни меня, ни моей семьи, отняли у меня средства к существованию, ничего мне не дав взамен, без сожаления и даже не имея смелости встретиться с нами лицом к лицу.
С возрожденной целеустремленностью, отчасти погасившей отчаяние, я собрала яйца, заварила для Джеффри и Робби чай и оставила их на попечение Джеммы, чувствуя себя вполне уверенной в том, что она о них позаботится. Верхом я ездила плохо, садясь в седло лишь в случае крайней необходимости, поэтому запрягла лошадь в фургон и отправилась в Кэннонз Пойнт на берегу Хэмптон-Ривер.
В элегантный особняк на каменном фундаменте и с деревянным верхом вела широкая лестница, откуда открывался вид на болота. Но сегодня этот вид был почти неузнаваем из-за палаток, стоявших повсюду, и костров, возле которых толпились солдаты в красно-синих мундирах, как петухи возле курицы.
Я не вошла в дом – у меня не было никаких дел к Куперам. Если британцы забрали то, что принадлежало моей семье, я знала, кто за это заплатит. Медленно подъезжая по главной аллее, я ожидала, что меня остановят и допросят, и я ловила на себе любопытные взгляды, однако, я полагаю, угрозы во мне не видели, так как никто ко мне не подошел.
Понимая, что моей удаче мог скоро прийти конец, я дрожащими руками привязала лошадь у кухни и направилась к большому дому, всматриваясь по дороге в лица солдат в надежде увидеть среди них дружелюбное.
У входа в большой дом одиноко сидел юноша, вытряхивая из сапога камешки. Он выглядел молодо, не старше семнадцати лет, и когда я заговорила с ним, сразу поднялся, поставив ногу в чулке в грязь.
– Я ищу доктора Энлоу, – сказала я как можно более авторитетно. – Не могли бы вы сказать мне, где его найти?
– Да, мэм, – отвечал он с простонародным акцентом. – Посмотрите вон в той палатке. Видите? Она большая, в самом конце.
– Благодарю вас, – ответила я и быстро зашагала, куда он мне показал, прежде чем он успеет спросить меня о моей цели.
