А затем, спустя месяцев восемь после его смерти, на его адрес в Патерсоне пришла посылка. Такая уж в ДР экспресс-почта. Вложения: два рукописных текста. Первый – продолжение так и оставшегося незаконченным опуса, четвертой книги в духе космической оперы Э. Э. «Дока» Смита, озаглавленной «Звездная кара»; второй – пространное письмо Лоле, последнее, что он, вероятно, написал перед тем, как его убили. В письме он говорит о своей работе над новой книгой и добавляет, что пришлет ее в другой посылке. Просит к этой рукописи отнестись особенно бережно. Она содержит все, что я написал за время моего пребывания здесь. В ней, как я полагаю, ты найдешь то, что тебе нужно. Поймешь, что я имею в виду, когда прочтешь мои умозаключения. (Это снадобье от нашего недуга, приписал он на полях. Космическая ДНК.)
Все бы ничего, но хренова вторая посылка так и не пришла! Либо потеряли на почте, либо с ним расправились прежде, чем он успел ее отправить, или же тот, кому он доверил пересылку, забыл об этом.
И все же из посылки, что дошла до нас, мы извлекли потрясающую новость. Оказывается, наш мальчик таки вывез Ивон из столицы. На целых два выходных дня они спрятались на пляже в Бараоне, когда капитан отлучился «по делу», и знаете что? Там Ивон его поцеловала. И это еще не все. Там Ивон его трахнула. Хвала Господу! Он сообщил, что ему понравилось и что у Ивон эта сами-понимаете-что на вкус не такая, как он ожидал. У нее вкус «Хайнекена», заключил он. Написал, что Ивон по ночам снились кошмары: капитан нашел их; однажды она проснулась и голосом, исполненным неподдельного ужаса, сказала: Оскар, он здесь; она искренне верила в то, что говорит, и Оскар вскочил и бросился на капитана, обернувшегося панцирем черепахи, что хозяин отеля повесил на стену в качестве украшения. Я чуть нос не разбил об этот панцирь! Он написал, что по животу Ивон до самого пупка тянутся коротенькие волоски и что она скашивает глаза, когда он входит в нее, но что его реально проняло – не бам-бам-бам секса, но маленькие интимности, о которых он раньше и не подозревал! Вроде позволения расчесать ей волосы, или вывесить ее нижнее белье на просушку, или смотреть, как она голая идет в ванную, или то, как она вдруг сядет ему на колени и уткнется лицом в его шею. Интимности вроде ее рассказа о своем детстве или его признания, что до сих пор он был девственником. Он написал, что не может понять, какого черта он так долго с этим тянул. (Тут вмешалась Ивон, предположив, что к проволочке можно отнестись как-нибудь иначе. Ага, и как же? Может, сказала она, это была просто жизнь.) Он написал: так вот, значит, о чем все кругом только и говорят! Диабло! Если бы я знал. Это же прекрасно! Прекрасно!
Я бы хотел поблагодарить:
доминиканский народ. И тех, кто хранил нас там.
Моего любимого деда Остермана Санчеса.
Мою мать, Виртудес Диас, и моих тетушек Ирму и Мерседес.
Мистера и миссис Эл Хэмэвей (что купили мне мой первый словарь и записали в книжный клуб научной фантастики).
Санто-Доминго, Виллу Хуана, Асуа, Парлин, Олдбридж, Перт-Эмбой, Итаку, Сиракузы, Бруклин, Хантс-Пойнт в Гарлеме, Дистрито Федераль де Мехико, Вашингтон-Хайтс, Симокитацава в Токио, Бостон, Кембридж, Роксбери.
Всех учителей, что были добры ко мне, всех библиотекарей, что выдавали мне книги. Моих студентов.
Аниту Десай (что помогла мне заполучить эту работенку в МТИ – Анита, за это никакой благодарности не хватит), Жюли Гро (без чьей веры и упорства не было бы этой книги) и Николь Араджи (которая за одиннадцать лет ни разу не усомнилась во мне, даже когда я сомневался).
Мемориальный фонд Джона Саймона Гуггенхайма, Фонд Лила Уоллес и Ридерс Дайджест, Исследовательский центр Рэдклиффа в Гарварде.
Хаиме Манрике (первого писателя, который воспринял меня всерьез), Дэвида Мюра (джедая, указавшего мне путь), Франсиско Голдмана, небезызвестного Фрэнки Г. (за то, что привез меня в Мексику, и как раз в это время там все и началось), Эдвидж Дантикет (мою «дорогую сестренку»).
Деб Чесмна, Эрика Гансуорта, Юлейку Лантигуа, доктора Джанет Линдгрен, Ану Марию Менендес, Сандру Шагат и Леони Сапата (за то, что они это прочли).
Алехандру Фаусто, Ксаниту, Алисию Гонсалес (за Мексику).
Оливера Бидела, Харольда дель Пино, Виктора Диаса, Викторию Лолу, Криса Абани, Хуану Барриос, Тони Капеллана, Коко Фуско, Сильвил Торрес-Сайанта, Мишель Осиму, Соледад Веру, Фабиану Уоллис, Эллиса Коуза, Ли Ламбелиса, Элайзу Коуз, Патрисию Энджел (за Майами), Шрирекха Пилаи (с чьей подачи красоту темнокожих девушек теперь никто не отрицает), Лили Оэй (за то, что пинала меня под зад), Шона Макдональда (без которого я бы не добрался до финала).
Мэнни Переса, Альфредо де Вилла, Алексиса Пенью, Фархада Ашгара, Ани Ашгар, Марисоль Алькантру, Андреа Грин, Эндрю Симпсона, Дайема Джонса, Дениз Белл, Франсиско Эспинозу, Чеда Милнера, Тони Дэвиса и Энтони (за приют и дружбу).
МТИ. Издательство Riverhead Books. Журнал The New Yorker. Все школы и учреждения, что поддерживали меня.
Родных: Дану, Марицу, Клифтона и Дэниэла.
Клан Эрнандесов: Раду, Солей, Дебби и Риби.
Клан Моейров: Питера и Грайсел. И Мануэля дель Вилла (покойся с миром, сын Бронкса, сын Бруклина, истинный герой).
Клан Бенсанов: Милагрос, Джейсона, Хавьера, Таню и близнецов Матео и Индию.
Клан Санчесов: Ану (за то, что всегда была рядом с Эли) и Майкла с Кьярой (за то, что приняли ее как родную).
Клан Пинья: Нивиа Пинью и моего крестника Себастьяна Пинью. За доминиканские танцы в том числе.
Клан Оно: доктора Цунея Оно, миссис Макико Оно, Шини Оно и, конечно, Пейсен.
Амелию Бернс (Бруклин и Вайнярд-Хейвен), Нефертити Жакес (Провиденс), Фабиано Мэзоннава (Кампо-Гранде и Сан-Паулу) и Омеро дель Пино (который показал мне Патерсон).
Клан Родригесов: Луиса, Сандру и моих крестниц Камилу и Далию (люблю вас обеих).
Клан Батиста: Педро, Сезарину, Юниора, Элиха и мою крестиницу Алондру.
Клан де Леонов: донью Росу (мою вторую мать), Селинес де Леон (верного друга), Розмари, Келвина и Кайла, Марвина, Рафаэля (он же Рафии), Ариэля и моего кореша Рамона.
Бертрана Ванга, Мичиуки Оно, Шуйа Оно, Брайана О’Халлорана, Хишема Эль Хамавея – за то, что были моими братанами с самого начала.
Дениса Бенсана, Бенни Бенсана, Питера Мойера, Эктора Пинью – за то, что стали моими братанами в конце.
И Элисабет де Леон – за то, что вывела меня из великой тьмы и я увидел свет.
Таино – собирательное название племен, живших до прихода европейцев на островах: Гаити, Куба, Багамских, Ямайка, Пуэрто-Рико. В XVII веке таино практически исчезли – политика уничтожения туземцев, которую проводили испанцы и завезенные ими болезни, не оставили таино никаких шансов на выживание.
Адмиралом в испаноязычном мире называют Христофора Колумба, который был похоронен в Санто-Доминго, затем его прах перевезли в Гавану, и окончательно он упокоился в Севилье – такова версия испанцев. Но доминиканцы считают, что могила Колумба по-прежнему находится на их острове. В 1930-х годах появилась идея возвести маяк на месте могилы Колумба. Маяк (а точнее, музей) был построен только в 1992 году, и с тех пор это главная достопримечательность города. Строительство Маяка Колумба, как и само путешествие Адмирала, сопровождалось смертями, случайными и неслучайными, что породило легенду о фуку́ – сугубо доминиканском проклятии, связанном с Колумбом, а в XX веке – и с диктатором Трухильо. В 1948 году были произведены взрывные работы для закладки Маяка, в результате обломками скал засыпало автомобили и людей, и Трухильо, будучи человеком крайне суеверным, прекратил строительство, которое возобновилось только после того, как диктатура осталась в прошлом.
Для тех, кто пропустил две обязательные секунды доминиканской истории: Трухильо, один из печально знаменитых диктаторов двадцатого века, управлял Доминиканской республикой с 1930 по 1961 год с неумолимой и стабильной жестокостью. Тучный мулат со свинячьими глазками и садистскими наклонностями, выбеливавший себе кожу, носивший обувь на платформе и обожавший бельишко Наполеоновской эпохи, Трухильо (также известный под именами Эль Хефе – Шеф с большой буквы, Скотокрадово Семя и Мордоворот) сумел взять под контроль всю политическую, культурную, социальную и экономическую жизнь в ДР, применив весьма действенное (и не раз опробованное) средство – микс из насилия, в том числе над женщинами, запугивания, кровавой резни, раздачи должностей и террора; на страну он смотрел как на плантацию, где хозяином был он и только он. На первый взгляд типичный латиноамериканский каудильо, однако его власть была обречена по причинам, которые, смею утверждать, почти никто из ученых, а также писателей не смог распознать или даже вообразить. Он был нашим Сауроном, нашим Эйроном Годзиллой, нашим Дарксайдом, нашим Диктатором на веки веков, то есть персонажем столь диковинным, непредсказуемым и неприглядным, что даже научные фантасты толком бы не знали, что с ним делать. Он был известен тем, что переиначил все географические названия в стране в свою честь (пик Дуарте стал пиком Трухильо, а Санто-Доминго-де-Гусман, первый и самый древний город Нового Света, превратился в Сьюдад-Трухильо, Тухильоград); тем, что накладывал лапу на любое национальное достояние (отчего вскоре вошел в топ-лист богатейших людей планеты); тем, что создал одну из мощнейших армий в нашем полушарии (у этого козла имелись даже бомбардировщики, господи прости); тем, что трахал всех привлекательных «кисок», какие только попадались ему на глаза, включая жен своих подчиненных, – тысячи, тысячи и тысячи женщин; тем, что ожидал, нет, требовал безоговорочного почитания своей персоны народом – его драгоценным пуэбло (недаром главный государственный лозунг звучал так: «С нами Бог и Трухильо»); тем, что управлял страной как тренировочным лагерем морских пехотинцев; тем, что лишал друзей и врагов собственности и должностей по личному капризу, а также тем, что обладал почти сверхъестественными способностями.
