Если это и вправду дух Бри, он, наверное, досадует на меня за мою бестолковость.
Мне казалось, что теперь, когда я знаю о марке, которую называют «сицилийской ошибкой», остается только сложить кусочки пазла на доске и увидеть лицо убийцы. Но куда там, все запуталось еще больше. Синяя негашеная марка номиналом в половину грано стала самой мутной картой из тех, что сдал мне «Бриатико», а вовсе не козырем, как стоило надеяться.
Смешно вспоминать, как две недели назад я сидела в участке и слушала рассуждения об отсутствии мотива в деле Аверичи. Комиссара раздражает, что я называю два зимних убийства делом рук одного человека. Мы смотрим с ним на одну и ту же веревку, только он видит скучный пояс францисканца с тремя узлами, а мне мерещится веревочная петля, с которой изображали Немезиду. То есть символ возмездия. Садовнику бы это понравилось. Иногда я ловлю себя на том, что подражаю его манере всюду вставлять сравнения, даже когда говорю сама с собой. Мне кажется, что с тех пор, как я его встретила, я как будто пытаюсь встать внутри себя на цыпочки.
Я думала об этом, стоя в душной сестринской комнате, перед узким зеркалом, вклеенным прямо в кафельную плитку. Там всегда пахнет острым девичьим потом, дешевой пудрой и немного – свернувшейся кровью. После шести часов в сестринской никого не бывает, это хорошее место, чтобы остаться одной и подумать. Вот только курить нельзя, в отеле с этим строго, как будто мы не в итальянской деревне, а в какой-нибудь неумолимой Баварии. Я смотрела в зеркало и с трудом узнавала свое лицо. За несколько весенних недель моя кожа стала землистой, глаза припухли, возле рта обозначились трещинки, а волосы перестали виться, как будто я вымыла их в соленой воде. Это было лицо ненависти, наверное.
Если дальше так пойдет, то скоро я обнаружу в зеркале старуху с отвисшей грудью, с терниями на голове, с раздвоенным языком и со змеями в волосах.
* * *
К вечеру буря утихла, выдрав с корнем два молодых кипариса перед главным входом. Деревца лежали на мокрой гальке, словно уснувшие сторожевые псы, вытянув лапы и положив головы набок. Старики не решались выйти на прогулку и от скуки записывались на процедуры, листок с расписанием пришлось перевернуть и записывать имена на обороте. Проводив последнего пациента, я устроилась на подоконнике, чтобы посмотреть на море, но увидела капитана, идущего по аллее, и отвернулась с отвращением. Убийца моего брата расхаживал по парку в темных очках, заложив руки за спину, отбрасывая носком ботинка кипарисовые шишки.
Утром я ездила в участок, чтобы совершить преступление. Я помню эту статью в Уголовном кодексе Республики: намеренное лжесвидетельство. Комиссар решил, что дело моего брата будет закрыто, как безнадежное, а дело хозяина он попробует свалить на карточные долги. Я могу ходить к нему до дня Страшного суда, но сдвинуть его с этой версии мне не удастся. Вот почему я решилась на подделку улики. Видел бы это наш доцент, читавший курс по ошибкам следственного производства.
– Горничная нашла это в номере капитана, – сказала я комиссару, выкладывая кредитку на стол, – вы обязаны приобщить это к уликам и вызвать Ли Сопру на допрос.
– Золотая «Виза» Аверичи? Капитан что же, не в своем уме? – Он уставился на меня с удивлением. – Допустим, это ценная вещь, если у тебя есть надежда расколоть ПИН-код. Но надо быть имбецилом, чтобы хранить в комнате вещи своей жертвы.
– Он мог забыть о ней! Собирался уничтожить, а потом забыл. Или потерял и не смог отыскать.
– Это вы могли забыть, синьорина, а убийца не мог. Капитан слишком опытный человек, он бы избавился от улики в тот же день. Да кто угодно избавился бы.
Он замолчал и стал набивать свою трубку, я тоже сидела молча, разглядывая карту траянского побережья, висевшую у него на стене. Отель «Бриатико» был выделен флажком, наверное, это означало, что следствие еще не закрыто. На месте рыбного рынка флажка не было. Смерть моего брата они не считали преступлением. Раскурив трубку, комиссар встал, обошел стол и остановился у меня за спиной.
– А теперь расскажите мне, милая, где вы на самом деле взяли эту вещь.
– Она была найдена в комнате капитана, – тупо повторила я, понимая, что разговор уже не вернуть в прежнее русло. Руки у меня дрожали, и я обхватила ими колени.
– Я намерен допросить горничную, которая заявила о находке. Не та ли это, часом, мифическая горничная, что подняла с пола записку в вашем хамаме?
– Нет, это другая. – Я почувствовала, как мой лоб и щеки покрываются пятнами. Он говорил мне вы, видно, я его здорово разозлила.
– Запишите вот здесь ее имя и распишитесь под протоколом беседы. И подумайте: не слишком ли много доносов на одного человека? Уважаемого человека, между прочим.
– Ну разумеется, уважаемого! Разве можно сравнить его с сыном крестьянина, который изредка халтурит на маслодавильне. Такого и убить не грех, а вот времени на расследование уже не найдется. Никто ведь не платит за такую работу, верно? – Я посмотрела комиссару в глаза и заметила, как его передернуло.
– На вашем месте, синьорина Понте, – он заговорил таким высоким голосом, что я вздрогнула, – я был бы благодарен полицейскому управлению. За то, что сведения об улике, найденной возле тела вашего брата, не были предъявлены широкой публике. Мы могли бы обвинить его в убийстве, но не сделали этого.
– Убийстве?
– Вот именно. Рядом с телом вашего брата была обнаружена вещь, принадлежавшая раньше покойному Аверичи. И это не фальсификация в отличие от невесть где найденной кредитки. Именно этой вещи вдова не досчиталась, когда получила из полиции одежду мужа. Что говорит о том, что сын крестьянина занимался не только оливковым маслом.
– Это говорит о том, что вещь ему подкинули! Азы криминалистики, комиссар.
– Черта с два, студентка. Подкидываешь у нас только ты. Мы сразу взяли отпечатки твоего брата, благо пальцы так хорошо сохранились во льду. Все совпадает.
– Вы макали его мертвые пальцы в чернила?
– Все сделано по закону. Пока в деревне не знают подробностей, но узнают, как только закончится следствие. И ты станешь сестрой убийцы, или в лучшем случае – мародера.
– Да мне плевать. Подозревать Бри в убийстве может только безумец.
– Почему бы и нет? – Он достал из ящика стола расческу и принялся зачесывать со лба свои кудри, поглядывая в оконное стекло. – Выпил на танцах, раздухарился, напал на хозяина в парке, убил и ограбил. А потом расплатился за это жизнью, как и полагается. И не надо делать такое лицо. Надежная версия, с прочным мотивом и вещественными доказательствами.
Он почистил расческу пальцами, положил ее в ящик стола, потом открыл сейф, достал темно-зеленый бумажник и швырнул мне через стол.
– По мне, так лучше убить, чем обшарить карманы мертвеца. Отпечатки уже сняли, можешь понюхать и потрогать.
Я долго вертела бумажник в руках, стараясь выровнять дыхание и набраться сил для продолжения разговора. Дорогая кожа с пупырышками, потертые уголки. Монограмма, вытисненная золотом, похожа на букву А, вокруг нее переплетаются кольца. Может, это был свадебный подарок. Я открыла бумажник, увидела в одном из отделений водительские права Аверичи с фотографией и поняла, что впервые вижу его лицо. Крестьянское крепкое лицо с бугристым лбом. Короткий убедительный ежик, на военный манер. Странно думать, что это лицо было размыто, словно глиняная маска, а в глазах стояла дождевая вода.
Комиссара позвали в дежурку, и я ушла из участка, понимая, что Ли Сопру не собираются допрашивать. Его даже не включают в список подозреваемых. Комиссар просто смеется надо мной. Похоже, принеси я ему видеопленку с записью убийства, где лицо капитана в брызгах крови будет показано крупным планом, меня все равно обвинят в попытке оклеветать респектабельного члена Comune di Traiano.
Что же, мне так и смотреть из окна, как он гуляет по кипарисовой аллее в своей красной куртке, думала я, сидя на окне в процедурной. Сестра мародера. Скоро все узнают об этом, и на нас с мамой будут смотреть, как смотрели на жену кузнеца Агостину, когда кто-то обвинил ее в заговорах на выкидыш и в том, что она якобы жарила змей.
Вот тебе и честное благородное слово. Представляю, как Бри шел домой в темноте, напрямик, через оливковые посадки, ежась от холода в своем сером пальто, сжимая бумажник мертвеца в кармане. Фонари на этой тропе горят всю ночь, но расстояние между ними шагов в двадцать, время от времени ты идешь в полной темноте, освещаемый только луной. Была ли луна полной в ту ночь? Были ли на ней пятна? Наверное, брату было страшно, не думаю, что он хоть раз в жизни натыкался на убитого человека. Он не стал второпях потрошить бумажник и выбрасывать его в кусты, как сделал бы любой сообразительный вор. Он принес его домой как законную добычу.
