– Да. Пока.
– Тогда очень приятно. Я налью?
– Конечно.
Он налил. Взяла рюмку, сказала:
– Пусть земля ему будет пухом.
– Пусть, – выпил махом. Она, повременив, выпила тоже. Закашлялась, потянулась вилкой за ломтиком сыра, заела. Он захрустел огурцом.
– Отчего он умер? – налил еще.
– Пуаро был серьезно болен. Почти полгода профессор Перен держал его на инъекциях и таблетках.
– Я слышал, старина выглядел неплохо?
– Я же сказала, профессор Перен держал его на инъекциях и таблетках. Вы почему так вдруг помрачнели?
– Мне тоже дают таблетки и делают инъекции…
– Не думайте об этом. Я спрашивала о вас у профессора, он сказал, что вы проживете пятьсот лет.
Жеглов вспомнил Пелкастера. Как тот сказал ему, прощаясь: – Встретимся через пятьсот лет.
– Вы опять помрачнели, товарищ Глеб. Так дело не пойдет, давайте лучше напиваться.
Они выпили. Закусили икрой. За стеной, в бане, что-то оглушительно упало. Жеглов удивленно посмотрел на стену, затем на нее – вопросительно.
– Это Жерфаньон тазик уронил, – пояснила Генриетта. – Ой, кажется, я пьяна в стельку!
Жеглов поощрительно улыбнулся:
– А что он там делает?
– Собирается топить печь.
– Тазиками?
– Нет, березовыми дровами. Тазик он роняет, давая мне знать, что через час баня будет готова.
– Вы пойдете в баню?
– Мы пойдем, если не возражаете.
– Что?!
– Вы испугались? Меня?!
Глеб оторопел. Не женщина, а кобыла, прет, не разбирая дороги. Нет, надо осадить.
– Пуаро был вам близок? – сказал первое, что пришло в голову.
– Да. Мы… мы любили друг друга.
– Вы такие разные… Он маленький, кругленький, с мелкобуржуазными усами, отпущенными для сокрытия таинственной женственности… Думаю, вечерами, закрывшись на все засовы, он сладострастно натягивал дамские колготки с лайкрой и туфельки на каблуках…
– Не говорите о почивших плохо, – возразила решительно. – Да, комплексы заставляли его выглядеть самоуверенным, даже напыщенным. Да, ему, выросшему в женском окружении, недоставало мужественности. Оттого он и придавал большое значение красивой одежде, элегантной обуви, ухоженным ногтям, порядку во всем. Думаю, – улыбнулась, вспомнив безусого Пуаро, облаченного ею в женские одежды, – мы, скорее, были подружками…
Жеглов представил знаменитого сыщика в дамском белье, в том самом, которое он обнаружил в тайнике под книжным шкафом, тряхнул негодующе мужественной своей головой, и вновь обратил внимание на женщину, продолжавшую говорить:
– Так что вы можете не ревновать, мой друг, тем более что…
Жеглов не слушал. Он думал, как будет выглядеть в своих собственных глазах, помывшись с этой женщиной в бане. В глазах получился чистый милиционер, исключенный из КПСС за аморалку. «Нет, надо накатить стакан, – решил он. – С этих рюмочек одна неразбериха в голове».
– Да вы пейте, пейте, я больше не буду, – придвинула к нему пыжившийся графин. – Вы сильный мужчина, вам много надо для хорошего настроения…
Жеглов взял фужер для сока, переместил в него водку из графина, выпил. Она придвинула к нему огурцы, он хрустнул одним. На душе сделалось хорошо. Женщина стала выглядеть домашней, почти супругой.
– А много у вас таких, как этот Пуаро? – спросил, с удовольствием на нее смотря.
– Каких таких?
– Которых держат на таблетках и инъекциях?
– Кто ж это знает, кроме профессора?
Жеглов посмотрел на смело декольтированную грудь женщины, притягательно белую на фоне черного платья, обострил взгляд: ему пришло в голову проделать с ней то, что он проделал накануне с Мааром-Шараповым.
– Знаете, я тоже принимаю таблетки и прочее, – продолжала она, – и потому мне не хочется продолжать эту тему.
– Ваша воля, – посмотрел Жеглов на графинчик, выглядевший опустошенным.
– Водки больше нет, – сказала виновато. – Коньяк будете?
– Какой?
– «Наполеон».
– Да, кстати, о Наполеоне. Как вы считаете, смерть его была случайной?
– Хотела бы я так умереть… – вздохнула по-детски. – На гребне счастья.
– Так как? Случайной она была или нет?
– Как вам сказать… Половину своей жизни в Эльсиноре он провел на башне, трижды там простудился, дважды – подвернул ногу в спешке, раз – расшиб копчик.
– Не юлите, сударыня, умоляю.
– Конечно же, никто его не убивал. Насколько я знаю, профессор Перен приказывал Жану Керзо не спускать с императора глаз, но Керзо ослушался и побежал смотреть на эту дурацкую сцену, я имею в виду вступление доблестных французских войск в Эльсинор. Сейчас он в большом расстройстве – профессор в наказание урезал ему месячную ставку и лишил бонуса за квартал, а это приличные деньги.
– Нашли стрелочника… Кстати, сам профессор не выглядит расстроенным. Два трупа за неделю, а он как огурчик с пупырышками в хорошем маринаде.
– Товарищ Жеглов! – проговорила умоляюще. – Вы забываете, что находитесь в обществе женщины. Вас, что, назначили следователем?
– В общем, да.
– А… Вот почему вы сюда пришли…
– Я пришел сюда попариться. Так где «Наполеон»?
– В морге, я думаю.
– Коньяк?!
– А!.. Минуточку, – расцвела виноватой розой, – сейчас принесу.
Бутылка оказалась непочатой, Глеб порадовался. Коньяк был хорош. Забыв о следственном долге, он принялся осваивать женщину зрением. Чем дольше смотрел, тем больше она ему приходилась по душе. Искренняя в деталях, женственная, знающая, что мужчины хотят от женщин, и что женщина может от них получить, и как восхитительно закончится партия, если тонко сыграть дебют, напористо – миттельшпиль и бесшабашно – эндшпиль. И ведь чувствуется, видно, что этих партий у нее в головке много, и французская фривольная, и испанская гордая и, даже, может быть, Каро-Кан с черт знает какой позицией. Дав экскурсии по себе завершиться рюмочкой во здравие, Генриетта сказала:
– У меня есть к вам предложение. Давайте условимся, что будем говорить друг другу одну лишь правду?
– И ничего кроме правды?
– Да.
– Давайте, – согласился Жеглов и тут же пожалел об этом, ибо женщина с места в карьер взяла его за рога:
– В таком случае скажите, почему вы испугались, когда я вам шутки ради сказала, что, возможно, пойду с вами в баню?
– Я не испугался, но удивился. Вы такая женщина, к вам надо привыкнуть, породниться, что ли.
– Вы все сказали?
– Нет. Я бы добавил, что мне трудно вообразить себя любовником такой женщины как вы, вообразить на первом часу нашей с вами партии.
– Помилуйте, но ведь я вам не предлагала секса, тем более, в бане! Я с утра хотела попариться, это освежает, тут вы возникли… Ну я…
– Вы просили меня сказать честно, и я сказал. Можно теперь я спрошу?
– Спрашивайте.
Глеб посидел немного, глядя в сторону. Налил рюмку коньяка. Выпил залпом. Закусил лимонным кружочком. Посмотрел исподлобья на женщину, с удовольствием на него глядевшую, спросил, как подсудимую:
– Из каких соображений вы лишили жизни гражданина Пуаро? И каким способом?
Генриетта ничуть не смутилась. Мужчина сделал ход в их партии, обдуманный, по его мнению, ход, первый на пути к торжеству. Теперь ее ход, и она его сделает без размышлений, потому что мужчина против женщины, это то же самое, что перворазрядник против гроссмейстера.
– Хорошо, я скажу вам правду, но…
– Что «но»? Говорите.
– Как вы относитесь к ролевым играм? – искренние ее щечки порозовели.
– К ролевым играм? Это когда баба палачом одевается, а мужик – собакой? А потом собака палача дрючит?
– Ну, примерно так.
– Никак не отношусь, ибо не пробовал. Был, правда, свиньей несколько раз, но партнерше не понравилось.
– Так вот, дорогой мой товарищ, я хотела бы поиграть в эти игры… То есть рассказать вам все в костюмах и декорациях.
– В костюмах и декорациях? Погодите, погодите… Вы ведь и Мегре предлагали сыграть свою роль в костюмах и декорациях, и он сыграл в ящик?
– Боитесь, разыграв со мной ролевую игру, сыграете в ящик? Вы, сильный, опытный мужчина, боитесь слабой женщины?
– Не боюсь. Просто я не готов еще с вами лечь.
– О, нет, не подумайте, что я хочу вам открыться в постели или после нее, совсем нет. Просто свяжите мне руки, заклейте рот, привяжите, и пытайте, пытайте как палач! Бейте меня плеткой, ударьте кулаком, вгоните мне под ногти иголки, и я вам все скажу, как на духу. Все, всю правду.
Глаза ее блестели. Жеглов оторопел. Похоже, этой бестии известно, что он проделал с Луи де Мааром-Люкой-Гастингсом-Шараповым. От кого? От горничной? Вряд ли та успела. От Шарапова-аристократа? Сомнительно. Или просто читает мысли? Читает? Похоже. Ну и пусть читает. «Бейте ее плеткой, подбейте глаз, вгоните под ногти иголки!» Ну, погоди, куколка! Сейчас ты получишь все, получишь по полной программе.
Жеглов встал, массируя кисти и декламируя:
Я женщин не бил до семнадцати лет —
В семнадцать ударил впервые, —
С тех пор на меня просто удержу нет:
Направо – налево
я им раздаю «чаевые», —
пружинисто прошелся по комнате. Вернулся к ней, резким рывком разодрал платье от ворота до подола. Увидел вторую пару грудей, не удостоенную бюстгальтером, присвистнул. Женщина продолжала сидеть, заинтересованно глядя.
