Ознакомительная версия.
О своем дочернем долге Анна, впрочем, тоже не забывала. Напротив, думала о нем все те полтора месяца, что мать не могла говорить. Слухи о возвращении Кедровой быстро распространились по столице. Анне звонили с предложениями и приглашениями, она отговаривалась занятостью в больнице, и тогда у нее интересовались здоровьем матери, а на следующий день в газетах появлялись статьи, цитировавшие ее слова. Анна понимала, что, оставь она мать в столичной больнице или в санатории, или даже в собственной квартире при сиделке, нежданных визитов прессы избежать не удастся. Не так давно мать не позволила ни одному прощелыге сфотографировать Анну в жалком виде, теперь пришла пора дочери отплатить матери тем же.
— Долг платежом красен, — без конца повторяла Анна.
Она сознавала одно: укрыть мать в надежном месте, поручив о ней заботу кому-то другому, — дело ненадежное, всегда найдутся зоркие глаза, большие уши и длинный язык. Только она могла спасти великую актрису от того, что та считала унижением. Они должны были уехать вместе, только так можно было исчезнуть из поля зрения прессы и через какое-то время перестать быть лакомым кусочком для репортеров.
Приняв решение, Анна воспользовалась предложением свекрови и уже через несколько дней после того, как к матери вернулась способность говорить, ехала на встречу с человеком, который без всяких расспросов отдал ей ключи от дома и все велел «кланяться его Леночке». Анна снова позвонила свекрови, чтобы передать приветы.
— Я уезжаю. Знаю, что вы никому не расскажете.
— Не расскажу.
— Спасибо.
— Мне-то за что? Благодари отца Федора.
Отец Федор умер во сне через несколько дней после их последнего разговора. Когда Михаил примчался в больницу, медсестра с соболезнованиями вручила ему записку и сказала:
— Как чувствовал вчера вечером, все сокрушался: «Он, — говорит, — предо мной исповедался, а я перед ним не успел». Это он о вас, да?
— Наверное.
— Вы записку-то почитайте. Она ему с таким трудом далась.
На бумаге еле заметными буквами было нацарапано всего три слова буфет, конверт, дом.
Уладив в больнице формальности, Михаил кинулся обратно в домик при церкви. Там вместо того, чтобы начать складывать вещи (понятно же, что пришлют нового батюшку и обман раскроется, да и возвращаться в Москву давно пора), распахнул дверцы старого буфета, где когда-то искал паспорт священника и который так и не открывал с тех пор.
Первым в руки выпал фотоальбом, а из него — прядь темных младенческих волос. Михаил распахнул последнюю страницу альбома, откуда постоянно вылезала эта прядка, и прочел выцветшую от времени надпись «Мишенька». Он, конечно, не узнал, но почувствовал: это его волосы!
Бегло просмотрел альбом еще раз, не найдя больше ничего примечательного: фотографии студенческих компаний, где мелькала то молодая мать, то юный отец Федор, то оба вместе. «Конверт, — повторял Михаил. — Конверт». Тетради, блокноты, какие-то старые книги, даже сломанный будильник уже валялись на полу перед буфетом бесформенной кучей, когда Михаил, наконец, вытащил с полки пакет, наполненный письмами.
Верхним оказался тот конверт, что он нашел на Котельнической с указанием передать адресату. Михаил без колебаний заглянул внутрь и вытащил карточку. Два молодых лыжника улыбались в объектив. Женщина кокетливо поправляла шапочку, а мужчина держал на руках ребенка. В мужчине без труда угадывался отец Федор, женщиной была мать Михаила, а ребенком — сам Мишка. Надпись на обороте фотографии гласила: «Мама, папа, я».
— Папа, — произнес Михаил помертвевшими губами, — папа.
Он быстро разворошил мешок, хватая одно письмо за другим и вглядываясь в прыгающие перед глазами строчки: «Милая Леночка, надеюсь, ты по-прежнему счастлива». «Как там мой сынок? Не обижает его Андрюша?», «Я, знаешь, тоже устроился». «Мишке сегодня уже десять. Большой, наверное, пацан».
И еще целая гора строчек, писем и человеческой боли. Михаил вспомнил о письме, на которое наткнулся во время своего первого осмотра буфета. Вот почему адрес на конверте показался ему знакомым! Это был его адрес, они жили там с мамой и академиком до переезда на Котельническую.
Картина жизни сложилась перед Михаилом в считаные секунды. Студенческая компания, где двое юношей влюблены в одну девушку. Она выходит замуж за одного, рожает ребенка, а через какое-то время все же уходит к другому: более успешному, более харизматичному, но самовлюбленному и так и не желающему простить ей сделанный вначале неправильный выбор. Но первый муж продолжает ее безоглядно любить, настолько преданно, что лишает себя и права общения с ребенком, позволяя усыновить его чужому человеку, и даже мирской жизни, обретая себя в служении людям.
Сначала Михаил разозлился на мать, но затем как-то сразу успокоился: «Если она в чем и была виновата, то жизнь ее за это наказала сполна». Потом ощутил радость от осознания того, что академик никогда не был ему настоящим отцом. И, в конце концов, почувствовал непреодолимую тоску от того, что жизнь подарила ему счастье знакомства с отцом родным, но сделала это счастье таким скоротечным. «Дом», — неожиданно вспомнил он и снова полез в буфет. Очень скоро он вытащил очередной конверт со связкой ключей и адресом деревни в Подмосковье.
Через несколько дней, похоронив отца и собрав пожитки, Михаил уже стоял у калитки старого дома. Он зашел за забор. С удивлением огляделся по сторонам. И сам дом, и вековые сосны, его окружающие, казались ему знакомыми. Он мог поклясться, что на опушке раньше стояла горка, по неровным дорожкам он катался на трехколесном велосипеде, а фотография смеющихся лыжников наверняка была сделана с крыльца.
Михаил взглянул на крыльцо и замер: на крыльце сидела большая собака, которая одновременно и скалила зубы, и виляла хвостом, не зная, как реагировать на незваного гостя. Но собака Михаила совершенно не заинтересовала. Прямо за ней в проеме входной двери стояла, вопросительно глядя на него и чуть заметно улыбаясь, Аня.
Мужчина подошел к крыльцу, медленно поднялся к двери. Женщина посторонилась, пропуская его на террасу, заставленную коробками.
— Ты приехала?
— Уезжаю. Скоро водитель приедет. — Анна качнула головой в сторону стоявшей под тентом машины.
— Так вот для чего я здесь, — сказал Михаил будто самому себе и добавил: — Для того, чтобы тебя остановить.
Анна открыла было рот, чтобы поинтересоваться, по какому праву он станет ее останавливать, но онемела, пораженная пронзительным криком, донесшимся из комнаты:
— Аня! Аня, иди сюда!
Алевтина Андреевна Панкратова лежала на кровати, посматривая на свой портрет, присланный из Америки, и выполняя упражнения, предписанные физиотерапевтом. Она медленно шевелила пальцами ног и силилась оторвать пятки от простыни. Правая уже немного поддавалась. Левая пока оставалась неподвижной, но Алевтина Андреевна собиралась следовать предписаниям врача и верила, что встанет на ноги и еще выйдет на сцену. Разве когда-то ее планы оставались нереализованными?
Она как раз почувствовала легкое покалывание в левой щиколотке, когда услышала на террасе голоса. К ним вновь пожаловали гости, точнее, гость. И такой гость, которого (Алевтина Андреевна была в этом уверена) ее дочь ждала больше всего на свете. В это мгновение все ее страхи быть узнанной и сфотографированной в неприглядном виде показались актрисе такими пустыми и глупыми по сравнению с тем, что действительно имеет значение в этой жизни! Она собралась с духом и позвала дочь так, как никогда до этого не делала:
— Аня! Аня, иди сюда!
Спустя несколько секунд в дверях возникла удивленная и растерянная Анна, обеспокоенно спросила:
— Да?
— Там Миша?
— Да.
— Мы должны остаться. Остаться, а потом вернуться в Москву.
— Но мы же не можем, мама!
— Надо возвращаться, дочка.
— Ты не можешь, мама!
— Я не могу, а ты должна.
— Но почему?
— Потому что ты — великолепная актриса!
— Великолепная, — отозвалась Анна и погладила мать по голове. — Великолепная, но не великая.
Великая актриса Панкратова смерила дочь долгим взглядом и царственно, как и положено великим актерам, произнесла:
— Мы никуда не едем.
Анна вернулась на террасу.
— Что случилось? — спросил Михаил.
— Кажется, я перестала быть Нукой.
— Так вот для чего я здесь! — снова сказал мужчина.
— Для чего же? — отозвалась женщина.
— Для того, чтобы все исправить. Как ты думаешь, это возможно?
— Исправить невозможно только смерть. Есть будешь?
Чуть позже, извинившись перед прибывшим водителем и отпустив его восвояси с щедро выплаченной компенсацией, Аня и Миша сидели на террасе, пили горячий чай и неторопливо рассказывали друг другу о жизни.
Ознакомительная версия.
