Я ненавижу Рэндалла Блума и все, что с ним связано, и не хочу больше иметь ничего общего с этим вонючим бизнесом. Сейчас я обдумываю пару возможностей. Первая — это работа персонального тренера. И вторая: мы с Эшли открываем компанию по ландшафтному дизайну.
Я очень люблю Эшли и полюбил ее до того, как узнал, что у ее отца масса акций «Майкрософта». Он начинал это дело вместе со своим приятелем Биллом Гейтсом. Поэтому деньги никогда не были важны для Эшли, и, как вы понимаете, это очень хорошо для меня.
Эшли говорит, что при желании я могу писать целыми днями, но я уверен, что мне это не нужно. Я ведь не очень хороший писатель. Все мои наброски или законченные вещи похожи на произведения настоящего писателя, которые он выбросил в мусорную корзину, посчитав негодными. И во всех моих сценариях одинаковый конец: серьезный мордобой на последних минутах, когда рассвирепевший положительный герой побеждает врагов — в стиле Гари Купера из фильма «Ровно в полдень». Но ведь, если задуматься, почти все фильмы заканчиваются большой дракой, даже последняя серия «Властелина колец», поэтому я не единственный придурок, которому приходят в голову такие идеи.
Пока я не могу переехать в дом, потому что это может навредить маленькому Джереми. Мы хотим, чтобы события развивались естественно. Ему еще нужно привыкнуть к тому, что его отец — нехороший человек, и со временем он поймет это. Недавно я брал его с собой на рыбалку в Агура-Хиллс. Там есть два пруда, полные форели. Но у нас долго не было ни одной даже слабенькой поклевки, а потом — бац! — и малыш поймал рыбину. Я помог ему ее вытащить. Никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так пугался рыбы. Но это был неплохой опыт. У меня появляются обязательства перед этим маленьким человеком, и он мне очень нравится. Правда, иногда при определенном освещении он напоминает мне Блума. И тогда мне хочется расколоть пополам его голову. Но конечно, я всегда сдерживаюсь.
Ранним утром Эшли делает мне еще один чудесный завтрак: мексиканские рулеты и бублики с копченой лососиной. Ей нужно поехать за Джереми, привезти его домой и собрать в детский сад. А я направляюсь к себе, чтобы обдумать предстоящий день. Я сегодня тоже занят: мне предстоит сделать нечто очень странное, и поэтому я немного волнуюсь. Не знаю, помните ли вы девушку из Эм-джи-эм, босс которой сломал руку и заставлял ее держать его пенис, «сильнее, но не слишком сильно»? Так вот, гипс у этого босса — Свена Норгаарда — сняли уже несколько месяцев назад, но, похоже, ему все еще нравится, когда держат его пенис. И я собираюсь немного побеседовать с ним.
В приемной Эм-джи-эм я говорю, что пришел к Свену Норгаарду. Меня спрашивают, назначено ли мне. Отвечаю «нет» и показываю удостоверение. Рядом со словами «Министерство труда» в правом верхнем углу наклеена моя фотография. Далее написано: Бюро криминальных расследований. Мне казалось, что это слишком, но Гриффин попросил своего друга из художественного отдела студии «Уорнер» сделать именно такую надпись. Он сказал, что это звучит «восхитительно пугающе». Это его слова. Я бы никогда не сказал «восхитительно» в таком откровенно «голубом» контексте.
Гриффин — хороший парень и нравится мне все больше. Обычно я держусь подальше от этих грязных акул, но Гриффин не пугает меня. Я даже не уверен, что он гей. Во всяком случае, ко мне он ни разу не приставал, хотя обычно я пользуюсь популярностью у голубых. Я не шучу.
Лифт останавливается. Меня провожают в офис Норгаарда, мы проходим мимо стола, за которым сидит молодая девушка, вынужденная месяцами держать пенис своего шефа. Я чувствую, как она напрягается, и стараюсь не встретиться с ней взглядом.
У Норгаарда роскошный угловой офис. Он встает, жмет мою руку, а я представляюсь: Питер Харвуд. Это имя я выбрал себе сам. Сначала оно звучало как Хардвуд [37], с буквой «д», но Гриффин посчитал, что смысл такой фамилии слишком очевиден.
— Мистер Норгаард, на вас поступило несколько жалоб, — приступаю я к делу.
— Жалоб ? Каких жалоб ?
— Давайте назовем их жалобами сексуального характера.
— Что?!
— Не нужно волноваться, мистер Норгаард. Мне не нравится, когда люди рядом со мной волнуются. Уверен, вы тоже этого не любите!
Не слишком хорошая фраза — я процитировал героя фильма «Халк». Но все идет неплохо, учитывая, что это первая проба, я не актер, и мой главный талант состоит в том, что я могу разломать этого парня пополам, как прут.
— Я должен позвонить своему адвокату, — заявляет Норгаард.
Потрясающе! Гриффин очень умный парень! Он сказал мне, что Норгаард быстро потянется к телефону и будет пугать адвокатом. Если бы я работал в этом бизнесе, мне бы хотелось, чтобы мои интересы представлял кто-нибудь, похожий на Гриффина. Дело не только в том, что он умен. Он еще и хитрый, а именно эти качества я ценю в менеджере.
— Хорошо, — соглашаюсь я как можно спокойнее. — Это ваше право. Но в таком случае мне придется дать делу ход, присвоить ему номер, то есть оно станет официальным, информация просочится в прессу, и возникнет много проблем.
— Не понимаю, — говорит Норгаард. — Вы разве здесь не по официальному делу?
— Нет, конечно же, я здесь официально. Но и — как бы это сказать? — с «дружеским» визитом. — Мне очень нравится последнее предложение, надо запомнить его и пересказать Гриффину. — Я надеюсь и не сомневаюсь, что мы сможем разрешить эту проблему до того, как она разрастется, уничтожая жизни и карьеры.
Норгаард обдумывает мои слова.
— Кто пожаловался? — спрашивает он.
— Знаете, мистер Норгаард, я уже два года работаю в Бюро криминальных расследований, и каждый раз мне задают этот вопрос. Вы ведь умный человек и, уверен, сами знаете ответ.
Это было великолепно. Я сказал все именно так, как написал Гриффин, слово в слово.
— У меня есть некоторые мысли, — признается мой собеседник.
— Мне кажется, мистер Норгаард, вы хороший человек. И судя по фотографии на вашем столе, у вас замечательная семья.
— Спасибо.
— Понимаю, сейчас вы о многом размышляете. И поражены тем, что кто-то связался с нами и пожаловался на вас. Кроме того, вы разочарованы в том, кто это сделал.
— Вы правы в обоих случаях.
— И вот что я предлагаю вам сделать, и поверьте, это хороший совет. Думаю, вам стоит найти способ повысить этого человека.
— Повысить ее?
— Именно так. Если вы поступите наоборот и решите, к примеру, уволить этого сотрудника, то, можете мне поверить, наше министерство обрушится на вас, как тонна кирпичей.
— Понятно, — говорит он совсем не радостно.
— Я свяжусь с этим человеком через несколько недель, скажем, к концу месяца. Если она будет удовлетворена продвижением, я лично проверю, чтобы этот небольшой грешок исчез из вашего дела, и вы больше никогда обо мне не услышите.
— Вы это гарантируете?
— Даю слово. — Я поднимаюсь, крепко жму его руку и ухожу.
Спускаюсь на лифте в вестибюль, пересекаю подземную парковку и в прекрасном настроении сажусь в машину. Выезжаю и сразу же звоню Гриффину.
— Это я.
— Как все прошло? — спрашивает он.
— Года через три эта девушка будет управлять студией.
Сразу после того ужасного случая с Бонни и ее молоденькими подругами-лесбиянками мы с Эрни Финкльштейном отправились поужинать в «Бастайд». Я справилась с основным блюдом, и меня не затошнило.
— Спасибо, что провела со мной время, — сказал Эрни. — Я ждал этого момента с девяти лет.
Он был такой забавный, скромный, благодарный и очаровательный, что я фактически сдалась.
Когда мы вернулись в отель, он повел себя как истинный джентльмен.
— Не хочу тебя обидеть, поэтому не стану приглашать к себе. Я знаю, что ты не такая девушка.
Понимаю, что мне следовало поцеловать его в щечку и уйти, но я не могла сдержаться:
— Пригласи меня. Для тебя я именно такая девушка.
Эрни понравилась моя БК. Он взглянул на нее и едва не потерял сознание.
Следующие четыре дня я фактически жила в его номере. Заказывала еду, плавала в бассейне, ела, смотрела телевизор, снова ела, ходила на массажи и разные процедуры для лица и ждала, пока Эрни вернется после многочисленных деловых встреч. Он был таким умницей! Ни разу не пришел с пустыми руками: маленькое платье от Неймана Маркуса, сумочка от Марка Джейкобса, замшевый жакет от Фреда Сегаля. А по вечерам он водил меня в шикарные рестораны и сам делал заказ.
Однажды он заказал бутылку дорогого французского вина, и, когда официант принес ее, Эрни сделал глоток, пополоскал вином рот, почмокал губами, как утка, и сказал нечто абсолютно недопустимое.
— Этот виноград собран на западном склоне холма, — произнес он крайне раздраженно. — Днем его недостаточно освещало солнце!
Оказалось, что Эрни шутит, и мы весело посмеялись вместе с сомелье, хотя минуту назад тот, казалось, был на грани сердечного приступа. Эрни сказал, что вино такое замечательное, что даже его язык улыбается.
