Вечером в комнате матери Стелла монотонным голосом дочитала книгу. Ей в общем и целом было наплевать на историю Скромного Юноши, она все прокручивала в голове, как Тюрке с Жеромом шушукались на «Железке», думала о Виолетте и Рэе, но все равно старалась читать повыразительней. Скромный Юноша потерял свою любовь, Кэри Грант уехал в Америку, оставив ему на прощание записку. Ему не хватило смелости сказать в лицо, что он уезжает. У Скромного Юноши было разбито сердце. Он бесцельно блуждал по городу. Он весь превратился в руку, протянутую к невидимке. К человеку, который его бросил.
Леони вздохнула:
– Ах, значит, и его, и его…
– Что и его? – спросила Стелла, поднимая голову от последней страницы. – Почему ты так разнервничалась, мам?
– И его тоже покинули…
– Ну такова жизнь, мам, ничего не поделаешь, бывает…
– Я знаю. Но все равно это очень грустно.
Она выглядела такой же несчастной и потерянной, как персонаж из книги.
– Но это ведь всего лишь роман, – попыталась втолковать ей Стелла. – Выдуманная история.
– История как из настоящей жизни. Мне очень понравилась эта книга. А уже все, это конец?
– Да. Осталась только страница с благодарностями от автора. Но мы, может быть, это опустим?
Ей хотелось поскорей забрать Тома. Нехорошо будет, если вдруг Тюрке взбредет в голову смотаться на ферму. Там, правда, остались собаки, и это ее немного успокаивало.
– Нет, прочитай мне их, пожалуйста. Может быть, она расскажет, что произошло со Скромным Юношей после этого? Иногда ведь авторы что-то рассказывают в послесловии о своих персонажах, особенно если они списаны с реальных людей.
Стелла вновь взяла в руки книгу и прочла:
«Прежде всего я посвящаю эту книгу моему отцу, Люсьену Плиссонье, умершему 13 июля 1977 года, когда во всем Париже взрывались петарды и гремел салют. Ему было сорок лет. Он был добрым, нежным, честным, благородным, это был мой папа, и я любила его. Он дал мне силу жить, силу сопротивляться бедам, силу писать книги и силу стать такой, какая я сейчас. Мне не было и десяти лет, когда он ушел, но он оставил во мне неизгладимый след.
Еще я хотела бы поблагодарить…»
Стеллин голос прервало рыдание, мать заплакала, да так горько, так жалобно, словно рвалась на части. Леони держалась за грудь и всхлипывала: «Люсьен, Люсьен, Люсьен!»
Стелла опустила книгу и ошеломленно посмотрела на нее:
– Ты что, его знаешь?
– Ох ты, деточка моя маленькая, детка ты моя…
– Ты его знала.
– Как же больно! О, как же больно. Я и не знала, что это может быть так больно…
– Но ты никогда о нем не говорила. Никогда.
– Я не могла ничего рассказывать… Ох, как мне больно! Хочется тоже умереть.
Она стукнула кулаком по гипсу, оттолкнула прикрепленный над кроватью бело-розовый столик. Скинула ногу с кровати, попыталась встать. Стелла удержала ее, заставила лечь обратно, поправила столик и крепко-крепко обняла.
– А что у тебя произошло с этим человеком, мам?
Леони не ответила. Она лежала, обессилев от своего порыва, и тихо плакала, вцепившись пальцами в край прикроватного столика.
– Стелла…
– Ты все можешь мне сказать, все.
– Ох, Стелла…
– Скажи мне, мама.
– Он был таким хорошим, таким добрым и нежным, и я всегда спрашивала себя, почему… Это было так не похоже на него, его молчание сводило меня с ума.
– Ты, значит, была с ним близко знакома? Это было важно для тебя?
– Да.
Леони говорила едва слышно. Она смотрела на дверь комнаты, словно там вот-вот должен был появиться Рэй и наброситься на нее. Она дрожала и прятала глаза, избегая взгляда Стеллы.
– Вы были с ним друзьями?
– Да.
– Немного больше, чем друзьями?
Леони кивнула.
– Любовниками?
Леони закашлялась, покраснела до корней волос, отвернулась. И снова в ее голосе появился тот самый звук хрустнувшей косточки, который мучил ее с самого детства.
Стелла смотрела на мать, и в ее голове носились, сталкиваясь между собой, слова: Леони, любовник, любовник, Леони… Она взяла себя в руки, сглотнула, взяла руки матери в свои и начала ее осторожно расспрашивать:
– Это когда было-то?
Леони не отвечала.
– Скажи мне, мамочка, скажи. И не прячь глаза, пожалуйста. В этом нет ничего стыдного.
Молчание.
– Скажи мне. Это важно для меня.
Леони уставилась в одну точку где-то внизу. Она не решалась обратиться прямо к Стелле. Разговаривала с пятном на полу, с черной царапинкой, отпечатком каблука, выделяющимся на желтой плитке. Голос у нее был тоненький, как у провинившейся девочки.
– Рэй уехал в Испанию, в район Аликанте, помогать испанским пожарным, там было возгорание на обширной территории. Он записался добровольцем. И уехал на две недели. А не было его два с половиной месяца.
Она замолчала, обессилев. Потом перевела дух и продолжила, по-прежнему не сводя глаз с пятна на полу.
– И ты была одна-одинешенька, и встретила его. Ты встретилась с ним случайно, и потом вы увидались еще раз…
– Да… – выдохнула Леони.
– Сначала вы просто были счастливы, что можете говорить друг с другом. Вы ничего такого больше не делали… а потом вдруг сблизились…
– Да, это правда, потом мы сблизились.
– И вот в один прекрасный день вы поняли, что хотите поцеловаться. И само собой так получилось, что вы поцеловались…
– Это было вечером. Фернанда послала меня за хлебом и салом. Хотела сделать пирог, киш. Я побежала в магазин, стараясь успеть до закрытия, и столкнулась с ним. Налетела на него со всего разбега. Словно два автомобиля столкнулись…
– И после этого первого поцелуя вы увиделись еще раз…
– Мы договорились о свидании.
– А Фернанда-то что? Так просто тебя отпускала?
На лице Леони появилась тень хитренькой улыбки, улыбка влюбленной женщины, которая находит тысячу способов, чтобы увидеться с возлюбленным, которая не боится лгать, изворачиваться, придумывать самые замысловатые хитрости. Улыбка молодой женщины вдруг появилась на морщинистом лице, вызывая в памяти воспоминания, видения из юной прекрасной поры.
– Ты вновь увиделась с ним, и вы полюбили друг друга?
Леони подняла голову. Ее лицо осветилось улыбкой былого счастья, которое невозможно скрыть.
– Да-да. Мы любили друг друга.
– И впервые в жизни ты была счастлива.
– Я смотрела на небо и говорила: «Спасибо, спасибо за все».
Леони опять улыбнулась. Той рукой, что была без гипса, она подняла прядь седых волос кокетливым жестом, и ее голубые глаза стали казаться еще больше и загорелись ярким счастливым светом.
– Ну-ка, перечитай мне тот отрывок, где речь идет о Люсьене, – попросила она.
Стелла вновь взяла книгу, прочитала еще раз. Еще, требовала Леони, еще. Стелла покорно перечитала. Леони много раз повторила: 13 июля, 13 июля, вот оно что…
– Это он подарил тебе Половинку Черешенки?
– Ага.
– Это когда было, мамуль?
– В 1977‑м. Май-июнь 1977‑го.
– Ты уже шесть лет была замужем, – сказала Стелла как-то равнодушно.
И вдруг некая мысль появилась у нее в голове. Она сглотнула слюну и сформулировала вопрос:
– Ты была уже шесть лет замужем, а детей у тебя все не было…
Слова Рэя Валенти в ту ужасную ночь. Гримаса, искривившая рот Рэя Валенти, который прошипел ей: «Я не твой отец! Ты поняла, или тебе еще картинку нарисовать?» И вот последний кусочек пазла встал на свое место между двумя другими. Встал как влитой. Хлоп. И перед глазами картинка. И боль пронзает живот. «В следующий раз ты наденешь красивую ночную рубашку. Договорились? Я куплю тебе какую надо. Красивую, нарядную ночную рубашечку, чтобы Рэй мог с тобой как следует поразвлечься. Ты же хочешь поразвлечься со мной? Я знаю такие забавные игры… Я не твой отец. Я тоже имею право…»
Я не твой отец. Я не твой отец.
Ее глаза наполнились давнишней яростью. Ей захотелось кричать: «И ты меня не защитила? Ты меня не защитила!» Она отняла руки и встала. Подошла к окну, посмотрела на парковку. Оп-па, она, оказывается, забыла закрыть окно со стороны водителя. Любой мог проникнуть в грузовик и своровать ее бинокль. Ее документы в бардачке. Да даже сам грузовик угнать, если вдруг приспичит… Удары ножа в живот, мать, которая смотрит на это сквозь пальцы и опускает глаза поутру во время завтрака, Рэй Валенти, который приходит в ее комнату каждый вечер, когда у него возникнет желание… А мать знала. Знала и не защитила ее.
Она обхватила себя руками и баюкала, баюкала маленькую девочку из той ночи.
Захотелось уже прекратить тянуть эту лямку, бросить мать, бросить все это горе и несчастье. Уйти, уехать.
– Нет, моя дорогая!
