— А как насчет Аризоны или Мексики? — предложила я как-то вечером, пытаясь понять, смогу ли немного растормошить его и заставить сделать что-нибудь, что интересно мне. — Мальчикам бы понравилось в пустыне.
— Но все уже устроено. Поездка была запланирована еще несколько месяцев назад. В чем дело?
— Сан-Валли — прекрасное место, но разве мы уже не видели все, что оно может нам предложить?
Между бровями Эрнеста залегла морщинка. Я смотрела, как она становится все глубже, и понимала, что не только причинила ему боль, но и удивила. Кроме привычек в перемещении, для него очень важным было знать, что я чувствую то же самое, что и он, что мы всегда будем смотреть в одном направлении.
— Ты предлагаешь мне поехать одному? — осторожно спросил он.
— Нет. Но, может быть, я присоединюсь к тебе позже, если и правда нет возможности изменить наши планы. Я заехала бы в Сент-Луис повидаться с мамой, а потом, когда приедут мальчики, отправилась бы к вам.
— Значит, в октябре? В середине октября? — Эрнест смотрел на меня так пристально и знакомо. Он ненавидел одиночество. Он не мог оставаться в равновесии без меня — так он всегда говорил, — и я принимала это. Такова была его натура. Но я понимала, что подстраивание под его потребности становилось вызовом для моего собственного равновесия. Такова моя натура.
— Октябрь звучит отлично, — сказала я как можно радостнее. — Можно будет любоваться всеми красками природы.
— Да. Верно. — Его жесткий тон выдавал обиду. — Если нет других вариантов.
В начале сентября Эрнест отправился на материк на «Пилар», доверху забитой снаряжением. Когда он прощался, его лицо выглядело напряженным, я знала, что он абсолютно не понимает моего выбора. Эрнест дулся неделями, чувствуя себя преданным, и было трудно, по-настоящему трудно не уступить и не сделать так, как хочет он.
Я знала, что мне будет его не хватать, — я всегда по нему скучала. Но как только Эрнест ушел, мне стало как-то легче. Когда я вернулась в дом, он показался мне совсем другим без него — не просто более тихим, но и более просторным. Я ходила из комнаты в комнату, радуясь спокойствию. Стояла неподвижно босыми ногами на теплом полу в пятне солнечного света, и ко мне пришло осознание, что в течение многих дней можно не думать ни о чьих нуждах и развлечениях, не искать компромиссы и не прогибаться, чтобы подстроиться под чужие интересы. Я отпустила повара и экономку, надела чистую хлопковую пижаму, пообещав себе не снимать ее без крайней необходимости. И это было так здорово! Я лежала, не вставая, и читала, впитывая тишину и покой, лишь слегка испытывая вину за то, что была так счастлива в одиночестве.
Я была в Сент-Луисе, когда получила отправленный Максом первый экземпляр моей новой книги. Я видела все макеты суперобложки и знала, чего ожидать, но сама книга оказалась такой красивой и прекрасно сделанной, что просто покорила меня с первого взгляда. Обложка была сине-зеленой, с названием, написанным великолепным шрифтом и, конечно, с моим именем наверху. Все было выполнено идеально: от шрифта и толщины корешка до форзаца.
— Она так солидно выглядит, правда? — спросила я, показывая книгу маме.
— Получилось просто замечательно, — ответила она. — Настоящее произведение искусства.
— Мне было так плохо и страшно, — призналась я, — но, увидев книгу, сразу захотелось стать сильнее. Мне нравятся эти рассказы. Я рада, что написала их.
— Ты должна гордиться собой, — сказала мама, возвращая книгу. — Они проделали отличную работу.
— Наверное, по-настоящему любить книгу получается только до того момента, пока ты ее не выпустишь и пока критики не выскажут свое мнение или пока суммы от продаж не обрадуют или не разочаруют.
— Я могу только представить, как тяжело, когда то, что ты любишь, будет кем-то разбираться и оцениваться. Но даже наихудшие отзывы не смогут отобрать у тебя твою книгу, ведь правда?
— Если честно, дела обстоят гораздо хуже. Все начинается с того, что ты полон надежд, но появляются рецензии, которые ломают что-то внутри. Сначала ты с ними не соглашаешься или сердишься, но мало-помалу начинаешь верить всему ужасному, что говорят про твою книгу, и в итоге забываешь, как сначала она тебе нравилась. Надежды тают. Твоя книга никому не нужна. И ты от нее избавляешься.
— Ох, милая… — Мама смотрела на меня с нежностью. — У Эрнеста тоже бывали ужасные отзывы за эти годы, но он продолжает идти вперед. Ты не спрашивала его совета?
— Я не уверена, что он еще помнит, каково это — быть на дне. Сейчас в мире нет более успешного писателя. И не важно, что с тех пор он не написал ни слова. Он будет почивать на лаврах еще много-много лет.
— Думаю, что так любой забудет о прошлых трудностях. Но я уверена, что он хочет, чтобы ты преуспела.
— Хочет. Хотя раньше все было проще. Раньше мы чувствовали себя командой. Думаю, именно этого мне не хватает больше всего. Я не знаю, как снова стать с ним заодно. Возможно, уже слишком поздно.
Беспокойство пробежало по ее лицу, словно облака по чистому небу.
— Как я могу тебе помочь?
— Скажи мне, что все будет хорошо.
— Все будет хорошо, Марти. Надеюсь, так и будет.
Глава 57
Все думали, что знают, как ему помочь. Макс хотел еще один выдающийся роман, и как можно скорее. «Эсквайр» хотел объемную статью о Западе и американском мужчине. Они были готовы заплатить за это любую сумму. Теперь каждый раз, когда он оборачивался, кто-то швырял в него деньги огромными вонючими пригоршнями, но на самом деле ему лишь хотелось целыми днями ловить рыбу в Сильвер-Крик и разговаривать с женой по утрам и вечерам. Его жена рядом с ним. Неужели это невыполнимое желание?
Он понимал с самого начала, насколько она независима. Ему нравилось, какой сильной и храброй она была в Испании. Но это было на войне. Когда они обосновались и обустроили совместный быт, она полюбила их дом так же сильно, как и он. Черт, это она нашла этот дом, а не он! Она занималась ремонтом и отделкой. Она построила дом почти из ничего и наполнила его таким счастьем, какого у него никогда не было. Ему оставалось только доверять и верить в то, что они делали. Два писателя пишут под одной крышей. Она хотела этого и добилась, так почему же сейчас она чувствовала себя задушенной и готовой сбежать, как скаковая лошадь? Эта поездка в Сент-Луис, чтобы повидаться с матерью, была абсолютно бессмысленной, а Сан-Валли был запланирован много месяцев назад. Это было их место, но он был там один.
По крайней мере, стояла хорошая погода, и его ждала удачная рыбалка. Теперь он хорошо знал эту реку, а это лучше, чем неизвестность. Если у вас в голове уже есть карта, на которой указаны развилки, излучины, неглубокие притоки, то когда вы возвращаетесь в эти места, память о них сливается, с теч, что вы видите, образуя более четкую картину и более подробную карту, делая все это частью вашей жизни. Марти говорила, что они там всё уже видели, но это было неправдой. Вы никогда не сможете увидеть и узнать всё о месте или человеке, но именно стремление к этому может изменить вас и сделать тем, кем бы вы хотели быть.
Он положил футляр от удочки на берег, сунул в карман блокнот и вошел в ручей. Температура воды была чуть выше пятидесяти градусов по Фаренгейту, и, когда он прошел дальше, вода поднялась вокруг него, и ноги ощутили холод. Чуть выше по течению большая форель вынырнула на поверхность, что-то схватила и, покрытая множеством переливающихся капель, плюхнулась обратно в воду. Не было необходимости гнаться именно за этой рыбиной. Ручей кишел форелью, попадались экземпляры и побольше, к тому же погода стояла чудесная, и он был счастлив — почти.
Он отпустил леску и почувствовал, как она пшено описала дугу, изогнувшись в воздухе так, чтобы упасть именно туда, где, по его мнению, она и должна быть. Ему всегда нравилось, когда все делалось правильно. Холод давил и кружился у его ног, гладкие речные камни шевелились под ступнями. Внизу по течению, прямо под его леской, всплыла на поверхность, словно людские тайны, большая рыба, и рябь на воде вокруг нее переливалась всеми цветами радуги. Если бы он отпустил все переживания, то этот момент стал бы лучшим в его жизни. Но как это сделать? Как справиться с грызущим чувством внутри? Вот в чем вопрос. Он все еще хотел, чтобы Марти была рядом, и боялся, что может ее потерять. Но проблема была не в том, что она недостаточно его любила. Нет, это он любил ее слишком сильно.
