Слава замолчал. Посидели минуту, послушали доносящуюся из танцевального зала музыку. Это была очень странная смесь из диско, латино и trance, причем этот коктейль звучал на фоне хоровых вставок на латыни и органных сэмплов. Закончился один трек, другой начался с густого баса, спевшего что-то протяжное, православное, с обилием полных «о», после чего композиция сорвалась в холодное упругое техно.
– И я буду здесь всегда? – спросил Виктор.
– Вечно.
– А как это происходит? Механизм вы можете объяснить? Что в реальности происходит?
– В реальности конкретно сейчас происходит вот что. Ваши немногочисленные останки лежат в морге, – что-то прикидывая в уме, заговорил Слава, и Виктор почувствовал, что все его тело внезапно зачесалось, – в пакетике, значит, левая нога ниже колена, правая сгорела, да… осколки черепа, несколько ребер. Все обгоревшее, естественно. Руки, тазовую кость не нашли. И в таком неинтересном виде вы сейчас лежите. Отдыхаете. А до этого происходила настройка души. Фантазируя на тему загробной жизни, вы проводили настройку своего внутреннего зрения, и благодаря этой настройке то, чем вы были при жизни, видит сейчас эти картины. Как в игровом зале – человеку кажется, что он летает на космическом корабле, расстреливает пришельцев из лазерного автомата и завоевывает мировое господство, а на самом деле он сидит в дурацком шлеме на голове и дергает руками, в которых зажаты маленькие черные джойстики. Со стороны это смешно, согласитесь.
– А те, кто не верил ни в какую вообще загробную жизнь?
– Ну они и растворились в черноте. Ясное дело. В момент смерти очень сильная боль, а потом все. До свидания.
– Такое возможно? – шепнул Виктор.
– Молодой человек, вы будто вчера родились!
– Я сегодня умер.
– Неважно! Конечно, это бывает. Сплошь и рядом. Знаете, сколько таких!
Мужчины помолчали.
– А как вы умерли? – спросил Виктор у менеджера.
– Я покончил с собой. У меня была ипотека, кредиты, и вдруг кризис тот, помните… ну, обычное дело. Повесился на трубе в ванной.
– Жена, дети?..
– Жена, дети. Живут еще.
– Слушайте, – вдруг громко заговорил Виктор, пододвигаясь на стуле к Славе, – а можно какой-нибудь ад посмотреть? Про рай я примерно понял, а вот ад – это интересно. А?
– Да, конечно. У нас есть одна запись, которую мы показываем всем интересующимся. Возможно, когда-нибудь выяснится, что это лажа, но пока все признают, что у этого видео большая степень достоверности. Увидеть это своими глазами мы не можем, и…
– Почему? – перебил Виктор.
– Потому что у каждого своя настройка. После смерти эти настройки уже не сбить. И эти сведения мы можем почерпнуть лишь из уст тех, кто умирал клинической смертью и вернулся к жизни с неповрежденным мозгом. Такое происходит редко, и обычно эти люди в промежуток между клинической и окончательной смертью стараются успеть представить себе как можно большой райских образов. Вот, мужик один показывал, все очень реалистично.
Сказав это, Слава достал из сумки маленький нетбук и, включив какое-то видео, развернул монитор к Виктору.
Камера показывала какой-то подземный склеп. В центре его стоял открытый гроб с красной обивкой внутри. Над гробом висела лампа, мягко и тускло освещающая комнату, так, что стены ее терялись в сумраке, и размеры склепа нельзя было в точности определить. По склепу метался маленький человек с белым лицом. На нем был хороший темный костюм и галстук в горошек. Человек беззвучно кричал, пытался сорвать с себя словно пришитый к шее галстук, бился головой об пол. Он принимался расцарапывать себе лицо, но вместо кожи его череп, казалось, был покрыт неизвестной прочной тканью, и поэтому ни единой царапины не оставалось на щеках и лбу этого человека. Забыв о лице, он вдруг бросался в темноту и ползал по невидимым стенам, обшаривая их. После опять выбегал в центр склепа, на свет, и снова принимался за свое невредимое лицо. Стоя на коленях, он то разевал в неслышном вопле рот, то сморщивался в жалобном плаче. Вскоре в помещение вошел спокойный солдат, подошел к человеку и ткнул ему в шею какой-то палкой, конец которой сверкнул слабым голубым светом. Человек дернулся и упал на пол. Солдат подхватил его под мышки, положил в гроб, поправил подушку, галстук, сложил ему руки на груди и вышел. Человек в гробу неподвижно лежал под лампой, издававшей мягкий, уютный свет. Стены склепа терялись во мраке.
В следующем эпизоде в пустой пивной тщедушный человечек с маленькими усиками протирал столы, уносил кружки, вытряхивал пепельницы и подметал пол. Поработав некоторое время, человечек вдруг бросил веник, неуверенно оглянулся вокруг и вскарабкался на стол. Утвердившись там, человечек весь как-то распрямился и словно вырос, стал больше и значительнее. Он крикнул что-то угрожающе-призывное и заговорил – лицо его задергалось. Лоб человечка мгновенно вспотел, глаза блестели жирным животным блеском. Он вскинул правую руку, и вдруг в зал из подсобного помещения вышел человек в фартуке и с палкой в руке. Человечек с усиками мгновенно съежился, спрыгнул со стола и кинулся к своему венику, но пришедший уже бил его палкой по голове, по плечам, по спине, бил не спеша и даже как-то лениво. Потом ударил его кулаком прямо в угольные усики и ушел, и тщедушный человечек, капая кровью из разбитого носа и всхлипывая, вновь взялся за уборку.
Виктор отдал нетбук Славе.
– Ну все, у вас больше нет ко мне вопросов? – спросил тот. Менеджеру явно не терпелось идти развлекаться.
Виктор кивнул и отдал ему все деньги, которые подобрал с земли.
– Кстати, зачем вам деньги, если здесь все и так бесплатно? Еда, жилье, напитки в баре…
– Привычка, что поделаешь, – вздохнул Слава. – В общем, отдыхайте. За буйки не заплывайте! – крикнул он, уходя.
Виктор вышел из бара и направился на пляж. По дороге он останавливался и начинал ощупывать свое лицо, чтобы не потерять связи с собой. Хотя, что и с чем не должно было терять связи, было не совсем ясно. Виктор сел у воды, закрыл глаза и принялся тщательно, в деталях представлять себе последнюю, окончательную тьму. Тьма плохо представлялась в деталях. Виктор понял, что напрасно занимается этим. Чтобы сбить настройки зрения, он надавил пальцами на глаза, но стало больно, и Виктор вспомнил, что имеется в виду внутреннее зрение. Тогда он посмотрел в себя.
Виктор увидел, как на горизонте в большом облаке зародилась молния. Она ударила почему-то вверх, в небо, а не в землю, и пропала возле маленького мигающего красного огонька, который медленно двигался на восток. Огонек погас. Виктор посмотрел вдаль и вскоре услышал далекий слабый взрыв. Равнодушно шумело море. Виктор встал и пошел назад в бар, туда, где слышны были голоса существ, подобных ему. Наступила полночь. Начался второй день.
2009 г.
«…хов. Это была программа «Пусть говорят» на Первом канале. Мы вернемся после рекламы – не переключайте», – скороговоркой прошипел телевизор, и на экране появились цветные картинки, сменяющие друг друга с утомительной для неподготовленного мозга быстротой. Если предположить, что у голоса ведущего и у этих ярких рекламных картинок есть сознание, и попытаться представить, как это сознание видит окружающий мир, то, наверное, стоило бы прибегнуть к сравнению с летающей в торговом комплексе «Охотный ряд» ласточкой. Этот образ так же дик, как и попытка приписать цветным картинкам какое-то сознание; но, если визуальный рекламный мир, не имеющий к жизни Нины Васильевны решительно никакого отношения, все же сумел прочно поселиться у нее в голове, то почему какая-то сумасшедшая ласточка не может вдруг выбрать в качестве среды обитания блестящий, слепящий, стеклянный, золотой, шипящий эскалаторами и пахнущий горячим шоколадом дом? Вот она мечется с этажа на этаж, шарахаясь от ювелирных бутиков и примериваясь к круглым шапкам в магазинах одежды, пугая соломенных девиц и радуя детей. Мужчина дунул в черную трубку с хвостиком. «Убили! Убили!» – решит ласточка, но, приглядевшись, все-таки узнает рацию. Испуг и восторг смешиваются в сложных пропорциях, сопровождая открытие новых пространств. Испург. Но в золотой, соломенной, кофейной пурге нет смысла прижиматься к асфальту – добычи нет нигде, вовсе.
Поэтому и задаемся вопросом: что чувствуют рекламные образы, вторгаясь в сознание Нины Васильевны? Если и допустить, что они себя «чувствуют», то в последнее время все более и более неуверенно. С начала января сигнал с каждым днем слабел. Нина Васильевна сидела перед телевизором и не моргала. В наступающей тьме ее глаза переливались, светясь отраженным экранным светом. Казалось, что женщина перед телевизором была мертва, но экран вернул ее к жизни: когда шипение и рябь скрыли большую часть изображения и звука, Нина Васильевна внезапно моргнула, встала и начала поворачивать антенну, пеленгуя морозный безжизненный космос вокруг в поисках живых картинок. Изображение чуть улучшилось; женщина обвинила в неполадках собирающуюся за окном метель и вернулась на диван. Вернулся и мужчина из передачи. Нина Васильевна погрузилась в созерцание диалогов (звук пропал совсем).
