Роман подстриг живую изгородь и траву, срубил все высохшие ветки с хлебного и апельсинового деревьев и сложил их в кучу, чтобы потом сжечь. Камнями он сбил из-под крыши осиные гнезда, и мы все быстренько спрятались дома и закрыли ставни. Примерно за неделю до прибытия тети Сулы тетя Тасси почти перестала есть. Она заявила, что хочет чувствовать себя стройной. Она даже поменяла прическу, подобрав волосы снизу и взбив их в кокон надо лбом. С такой прической она была похожа на петуха.
Вечером накануне приезда тети Сулы Роман разворчался: зачем такие дорогостоящие приготовления, уж он-то мог бы найти куда лучшее применение всем этим деньгам. Нам всем было ясно, что он пьян.
Тетя Тасси продолжала накрывать стол к обеду, как будто его здесь не было или как будто она оглохла, а Роман все больше выходил из себя. Он заявил, что за последние дни никто ради него даже пальцем не пошевелил. Сула — всего лишь негритянская девка, любящая сладкое белое мясо.
— Все только с ней и носятся, носятся, носятся! — повторял он высоким раздраженным голосом.
Роман навис над столом, раздувая широкие ноздри. На нем были старые штаны, которые он подвязывал веревкой, и выпущенные поверх них рубашка и майка.
— Ради кого мы устраиваем все это шоу? — кричал он. — Можно подумать, приезжает английская королева! Если она — королева, то я — сам Господь Бог!
Тетя Тасси встала из-за стола, прошла в кухню и в первый раз за все годы, что мы прожили вместе, дала Роману отпор:
— Не зря люди говорят, что ты так о себе думаешь. Иначе с чего бы тебя прозвали Аллахом?
Роман так быстро швырнул свою тарелку в тетю Тасси, что я не успела ничего понять. Он попал ей в голову. Все замерли в молчании. Медленно, как во сне, тетя Тасси поднесла руку ко лбу и дотронулась до ярко-красной раны. Потом она уставилась на свои пальцы с таким видом, будто никогда не видела крови.
— Что ты сделал, Роман? — Ее голос был тихим и холодным.
— Ты сама на это напросилась! Сама! — взвизгнул Роман и выскочил из дома в темноту.
Вайолет начала кричать и рвать на себе волосы. Вера тоже заплакала и закричала. Вскочив, я обняла их обеих, стараясь удержать на месте.
Приведя себя в порядок, тетя Тасси пришла в нашу комнату и легла между моими кузинами. Она лежала неподвижно, как мертвая, уставясь в потолок широко раскрытыми глазами, как будто боялась, что он может на нее свалиться.
На следующее утро никто не упоминал о случившемся. Я гадала, что же такое Роман мог сказать, чтобы загладить свою вину перед тетей, потому что во второй половине дня они уже разговаривали, будто ничего не произошло. В какой-то момент он обхватил руками талию тети Тасси, когда она колдовала над плитой, и я услышала, как она говорит: «Роман, да оставь же меня в покое», но таким тоном, что и дураку было ясно, что она это не всерьез. Заметив, что я стою в дверях, она отвела его руки. Роман засмеялся и сказал:
— Селия у нас вместо полицейского, — и отдал мне честь.
В Скарборо мы приехали на автобусе, пароход должен был прибыть ближе к вечеру. На пристани было не слишком людно, не так, как бывает по утрам, когда здесь яблоку негде упасть. На пятачке, предназначенном для встречающих, стояло несколько скамеек, и мы — я, Вера и Вайолет, наряженные в новые платья, разместились на окрашенных зеленой краской деревянных сиденьях.
Тетя Тасси сказала:
— Высматривайте высокого белого мужчину.
— Кого?! — у меня едва не отвалилась челюсть.
— Это человек, у которого Сула работает.
— А он-то зачем приезжает?
— У него здесь дела.
— Какие дела?
— Откуда я знаю, детка. У него какие-то дела в Шарлотвилле.
— И что, тетя Сула должна ехать с ним? В Шарлотвилль? — забеспокоилась я.
— Нет, конечно! Она поедет с нами в Черную Скалу. — Тетя Тасси произнесла это с такой интонацией, что я поняла — больше вопросов задавать не нужно.
Едва увидев тетю Сулу, я подумала, что она и впрямь выглядит как королева. В блестевших от масла выпрямленных волосах не осталось и следа курчавости, элегантное кремовое платье было безупречно. Когда она целовала меня, я ощутила приятный запах ее пудры. Она опустила на землю сумку, и я успела заметить краешек изящной кружевной комбинации. Я улыбнулась, но она не улыбнулась в ответ. Довольно долго она смотрела на меня, а я думала о том, какие у нее красивые глаза — блестящие и темные, как ночь. Тетя Сула разглядывала мое лицо, как будто это была карта, с помощью которой она могла попасть в одной только ей известное место. Затем она перевела взгляд на мои уши, руки, спустилась вниз к ногам и даже, кажется, заглянула в сандалии. Наконец она улыбнулась, как будто в чем-то убедившись. Все это время Вера и Вайолет жались к своей матери. Тетя Тасси велела им подойти поздороваться, но они спрятались за ее спиной. Тетя Сула посмотрела на сестру и кивнула, как будто говоря: да, это ты. Потом она заметила у Тасси на лбу пластырь и спросила:
— Что у вас тут случилось?
Тетя Тасси широко улыбнулась в ответ.
— Ну, ты же меня знаешь, — сказала она. — Неуклюжая, как клоун. А когда идет дождь, все становится скользким, как стекло.
Тут рядом с нами вдруг возник белый мужчина. Я не видела, как он подошел. Он был высоченный, как дерево, и широкоплечий. На нем была широкополая соломенная плантаторская шляпа. Помню, как он снял ее и протянул руку. Тетя Тасси сказала:
— Ну-ка, Вера и Вайолет, поздоровайтесь с мистером Карр-Брауном, пожмите ему руку.
Но они застеснялись и не стали. Помню, у меня промелькнула мысль, какие же они дурочки; я не сомневалась, что это очень важная персона, поэтому храбро шагнула вперед и протянула руку. Тетя Тасси бросила на меня неодобрительный взгляд, но я и бровью не повела. Мужчина спросил:
— А тебя как зовут? — Я назвала свое имя, и он сказал: — Рад познакомиться, Селия.
Тетя Сула провела с нами неделю. Мне кажется, она осталась бы и подольше, если бы не Роман. Однажды мы пошли с ней вдвоем на реку. Усевшись на камне, мы подставили спины солнышку, а ноги опустили в холодную воду. Некоторое время она играла моими волосами: заплела их в две косы, а потом короной уложила их на макушке.
Она спросила, счастлива ли я, и я ответила: иногда — да, а иногда не очень. Я призналась, что мечтаю когда-нибудь уехать из Черной Скалы, и упомянула, что мисс Маккартни сказала, что я должна поступить в университет. Тетя Сула казалась приятно удивленной.
— Это было бы чудесно. А где бы ты хотела учиться?
— Мой отец живет в Саутгемптоне. Наверняка там поблизости есть какой-нибудь университет. А может быть, в Лондоне. — Она ничего не ответила, и я спросила: — А ты когда-нибудь была в Англии, тетя Сула?
— Нет. Но я так много о ней слышала. Я знаю, что там ужасно холодно. Так холодно, что можно увидеть собственное дыхание. Знаешь, Лондон — очень большой город, там легко можно потеряться.
— Ничего не имею против того, чтобы ненадолго потеряться, — улыбнулась я, глядя на огромную стрекозу, летающую над самой водой. Ее прозрачные радужные крылышки переливались на солнце, как драгоценные камни. Мисс Маккартни рассказывала, что стрекоза машет крыльями с частотой тысяча шестьсот раз в минуту, хотя кажется, будто они вообще неподвижны.
— Ты навестишь меня перед отъездом?
— В поместье?
— Да, в Тамане. — И вдруг: — Пообещай мне.
— Обещаю, — сказала я, чувствуя, как мое сердце наполняется теплом и любовью.
Теперь она улыбалась, и я еще раз подумала, до чего же она красива: высокие округлые, как спелый плод, скулы, небольшие пухлые губы, слегка раскосые черные глаза.
Когда мы уже собрались уходить, тетя Сула достала из кармана тонкую золотую цепочку с крестиком. Застегнув цепочку у меня на шее, она сказала:
— Чтобы уберечь тебя от беды, — и поцеловала меня в макушку. И мне почему-то захотелось заплакать.
По пути домой мы наткнулись на лежавшую на дороге самку опоссума-манику. Детеныш выпал из ее сумки и барахтался рядом с матерью. Он был совсем крохотный, не больше катушки ниток. Мать пыталась встать, но не могла. Кто-то, видимо, ее ударил, сказала тетя Сула. Когда я наклонилась, чтобы получше рассмотреть находку, мать обнажила десны и зашипела. Ее небольшие, но острые зубы могли всерьез укусить. Раздобыв какую-то коробку, мы принесли опоссумов домой. Больше всех обрадовался Роман.
— Манику! — закричал он и захлопал в ладоши. Он хотел немедленно убить и съесть мать. Тетя Сула сказала «нет», и я уже испугалась, что сейчас вспыхнет ссора, но тетя Тасси быстренько все уладила. Она дала Роману немного денег и отправила его в бар Джимми.
Некоторое время манику жили у нас под домом. Куда они делись потом, я не знаю.
Визит тети Сулы был настоящим событием. Жизнь в Черной Скале текла однообразно и один день почти ничем не отличался от другого. Каждое утро я вставала раньше всех и ополаскивала лицо во дворе под краном. Зажигала огонь и нагревала молоко. Клала на стол хлеб, джем и сыр. Если тетя собиралась жарить лепешки, я замешивала тесто и выкладывала его на тарелку, чтобы оно поднялось. Потом я мылась в крошечном сарайчике, где стояло ведро с водой и мыло. Затем надевала бирюзовую школьную форму с белой отделкой вокруг матросского воротника и расчесывала свои длинные волосы. Если мои кузины еще не вставали к этому времени, я звала их «Вера, Вайолет!», но негромко, потому что тетя говорила, что если я разбужу заодно и Романа, то он потом целый день будет дуться. Она чистила апельсины, резала их пополам, я засовывала половинку в рот и сосала до тех пор, пока она не становилась похожей на солому. Остатки я не выплевывала, а держала за щеками, так что они мешали мне разговаривать. Это ужасно раздражало тетю, и она говорила: «Селия, немедленно выплюнь то, что у тебя во рту!» Иногда за завтраком я пыталась читать, но тетя говорила, что это проявление дурных манер, и требовала отложить книгу. Я всегда старалась пораньше улизнуть из дому, чтобы не идти в школу вместе со своими кузинами.
