Мы сидели на набережной. Она была пустой и темной. Не знаю с чего, но я спросил Сережу о смерти. Боится ли он ее? Думает ли о ней?
— Не-а. Не думаю.
— Вообще?
— Ты, что ли, думаешь?
— Да нет. Просто так спросил.
Не знаю, с чего я завел этот разговор. Но, сидя на неосвещенной ялтинской набережной, поплевывая в Черное море и куря вонючую болгарскую сигарету, я предложил своему другу сделку. Договор о взаимопомощи.
— Понятия не имею, когда я умру. Не знаю, что там… ТАМ, you know?.. Возможно, там ничего нет, но если все-таки есть, то хотелось бы подстраховаться.
Мыльник на меня покосился. Думаю, что все это интересовало его в тот момент не очень сильно.
— Короче, суть в следующем. Если умрешь первым, то ты меня подстрахуешь. Ну, там, походатайствуешь… если будет перед кем. Что-нибудь в этом роде. А если первым умру я, то сам за тебя похлопочу. То есть тот, кто умирает первым, постарается встретить того, кто умирает вторым… ну, если, конечно, получится… Договорились?
— Договорились.
Вряд ли он запомнил тот разговор. А я вот помню его до сих пор.
Обычно перечень семи смертных грехов начинают с невоздержанности. Ни я, ни Мыльник воздержанными действительно не были.
Много алкоголя, много девушек… все, что предлагал нам мир, мы тут же тянули к себе, спешили попробовать. Верили, что миром стоит пользоваться, пока можно. Не знали еще, что под видом карамели мир предлагает детям в основном динамит.
Очень быстро мой друг дотянулся до hard-наркотиков. Стал жадно пробовать их тоже. А мне вот хватило и алкоголя.
После того раза в Ялте я был всего однажды. Несколько лет назад съездил с подружкой. Я не хотел ехать: был уже, хватит. Но все равно поехал.
Пил я четвертый месяц подряд. С Нового года о самого конца апреля. Если бы нашлись желающие увезти меня не в Ялту, а на Колыму, то я съездил бы и туда.
На вокзал в СПб я прибыл настолько пьяным, что, помню, громко беседовал с бронзовым Петром Первым, выставленным в зале ожидания. Петр косился и трусливо помалкивал.
Всю дорогу до украинского Крыма я продолжал пить. Подружке было за меня стыдно. Иногда она делала вид, что едет вовсе и не со мной, а иногда визгливо орала. Требовала успокоиться.
Успокоиться, не пить, вести себя как человек было для меня не проще, чем вести себя как птица и, маша руками, летать вокруг вагона.
В Ялту мы приехали рано с утра. Вышли на перрон, и я с удивлением заметил, что, оказывается, с собой у подружки был большой солнечный зонтик. Она говорила, что еще в Петербурге я помогал вносить этот зонтик в вагон, но я абсолютно этого не помнил.
Какое-то время я отсыпался. Потом выполз за порог арендованной квартиры, выпил пива, прогулялся по ялтинскому бульвару.
Вон там мы с Мыльником как-то сидели в уличном кафе. Вот тут на второй день по приезде познакомились с двумя смешливыми крымчанками, которые даже не слышали о таком слове, как «стыдно». Помню, какие круглые у них были сисечки… С тех пор прошло десять лет. Мне уже исполнилось 29, а Мыльник к этому времени уже умер.
Я жил своей жизнью. А он своей. Медленно, но верно я становился лучшим газетным репортером Северной столицы. Из карьерных соображений иногда мне приходилось нацеплять галстук, но я знал: тылы прикрыты. В окраинных блочных гетто живет мой друг, свободный настолько, что даже не слышал о такой штуке, как карьера.
Он был тем, кем я мог стать: live fast, die young. Но, к счастью, не стал. Я был уверен, что иду в гору, а он сползает вниз. Мне было приятно, что этот парень был стопроцентный панк и еще приятнее — что панк все-таки он, а не я.
Мой друг жил как жилось. И в то время я думал, что, может быть, мне тоже стоит жить именно так. Если бы мне рассказали, будто на свете бывает какая-то еще жизнь, то я рассмеялся бы и не поверил, что действительно бывает.
И все-таки его жизнь мне не нравилась. Жить как живется — в этом мне виделся какой-то подвох. Я пил не меньше, чем он. Может быть, даже больше. Но я пил в модных заведениях и делал это в компании медийных рож. Я верил, что разница между нами существенна.
Думаю, мне было просто страшно стать точно таким же, как мой друг. Виделись мы редко. Последний раз — месяца за два до того, как он умер.
Получилось так, что я заночевал в чужой квартире, которая располагалась всего за пару кварталов от мыльниковской, и, проснувшись с утра, подумал: почему бы не зайти к старому другу?
Как и положено, сперва я постучал в окно и только потом позвонил в дверь. Не открывал он долго. Я начал думать, что, может быть, мне отказано в посещении. Но оказалось, Мыльник просто спал.
— О! Привет! Деньги есть?
Я прошел не разуваясь, дошагал до кресла и закурил. Кресла, как и десять лет назад, стояли друг напротив друга. Только The Cure Мыльник давно уже не слушал.
— Деньги, говорю, есть?
— Нет.
— Совсем нет?
У меня действительно не было денег. Накануне я напился за чужой счет, и теперь даже до метро мне предстояло идти пешком.
— Совсем нет.
— Повторяю последний раз: совсем-совсем? Может, все-таки есть?
Я порылся в карманах. В карманах брякала мелочь. В общей сложности меньше четверти доллара.
— Вот. Это все.
— Ха! А ты говоришь — нету! Ща все будет!
Отобрав у меня мелочь, Мыльник исчез. Я успел выкурить еще сигарету. Вернулся он с бутылкой из-под «Фанты» и парой молодых людей: юношей и девушкой.
Девушка была дико косоглазая. Чтобы понять, в какую именно сторону она смотрит, мне приходилось серьезно напрягаться. Девушка вымыла всем по стакану.
— Что это?
— Ты не в курсе? Это «Льдинка».
— Это пьют?
— Еще как пьют! Отличный напиток!
Тощий мыльниковский собутыльник рассказал, что вообще-то напиток предназначен для мытья то ли окон, то ли автомобилей. Но за два подъезда отсюда живет дядя Гурам, который в промышленных масштабах разбавляет «Льдинку» водой и фасует в такие вот бутылочки.
— Слушайте, вы серьезно? Станете это пить?
— А ты не станешь?
— Разумеется, нет.
— Хорошо. Не пей. А мы выпьем. Правда, Наташа?
Косоглазая Наташа кивнула. Она-то, конечно, выпьет. Дядя Гурам разбавляет жидкость в нужных пропорциях. Он заботится о клиентуре и никогда не забывает капнуть в бутылочку немного уксуса, снижающего риск ослепнуть от первого же глотка. Так что почему бы не выпить?
В качестве закуски тощий принес с собой сладкий болгарский перчик. Его разрубили на восемнадцать частей, и вечеринка началась.
Раз в десять минут Наташа начинала вращать непослушными глазными яблоками и спрашивала у молодых людей, который час.
— Десять.
— Десять вечера?
— Десять утра.
— Понятно. Выпьем еще?
— Выпьем!
— А теперь сколько времени?
— А теперь семь минут одиннадцатого.
— Вечера?
— Утра.
— Понятно. Выпьем еще?
После первой бутылочки на столе возникло еще несколько. Наверное, мелочь завалялась не только в моих карманах.
К чему скрывать? Я тоже выпил немного «Льдинки». Я утешал себя тем, что настоящий репортер должен попробовать все на свете.
В бутылке плавали белые волокна. Мыльник сказал, что это вата. Дядя Гурам фильтрует напиток через ватные тампоны.
— Сколько времени?
— Полодиннадцатого.
— Вечера?
— Утра.
Я спросил у девушки, в чем причина? Почему она так интересуется временем?
— Боюсь пропустить.
— Пропустить что?
— Пропустить, когда будет восемь.
— Восемь чего?
— Восемь вечера.
— А что произойдет в восемь вечера?
— У меня важная встреча.
Тощего парня звали Гомер. Узнав об этом, я порадовался: какие все-таки образованные в Петербурге панки! А оказалось, что в виду имелся не автор «Илиады», а персонаж мультфильма про Симпсонов.
У Гомера были длинные пальцы с красивыми ногтями. Под ногтями чернела жирная грязь. Он рассказывал, как недавно ходил на дискотеку в соседний микрорайон и там незнакомый пидор угостил его вкусной свининой.
— Пидор?
— Ну да. Гибкий такой. Как глиста. Говорит: хочешь, я тебе, дружище, мяса куплю?
— А ты?
— Поел. Чего не поесть?
Наташе Гомер приходился мужем. Они сидели на диване плотно прижавшись друг к другу и со стороны выглядели как большой и указательный пальцы на ноге. Насчет важной встречи Гомер все мне объяснил:
— В соседнем микрорайоне азербайджанцы открыли ларек. Наташка договорилась в восемь вечера подойти и сделать тамошним обезьянам оральный секс. Азербайджанцы обещали заплатить. Так что пока можно пить и не париться: вечером деньги будут.
— А вдруг они обманут? Не заплатят?
— Заплатят. Куда денутся? Если не заплатят, я им ларек сожгу.