— Чудно! — восхищался Пушкин.
На небольшой цилиндрической афише рядом красовалось: «Своя семья или замужняя невеста» — комедия-водевиль в трех действиях.
— И давно построен сей театр? — спросил Пушкин.
— Давно? — переспросил Шепелев. — Вы, Александр Сергеевич, временем всё, как заметил интересуетесь, аки историк, на прозу поэзию жизни переводите, — улыбнулся Дмитрий Дмитриевич. — В пятнадцатом году мы с Дарьей Ивановной строили, да с газовым освещением! Но… вот через три года ее не стало, а я один развлекаюсь. Хотя, не один — абонементы продаю всем желающим по рублю на год… Вам, ежели, желаете — полцены скидка, — мелко засмеялся Дмитрий Дмитриевич, снимая со шляпы Пушкина оранжевый липовый листок и отдавая ему. — Труппа первоклассная, вожу её Москву на зиму. Пятьдесят музыкантов… — играют на скрыпках Гварнери! — показал Шепелев весёлым жестом. — Сорок хористов! Да Вы её видели в прошлом году у меня на Сущевском валу!
— Да, на Сущевском валу, а как же… — согласился Пушкин, теребя и разглядывая в руке лист. — Мы с князем Вяземским Дон Жуана слушали.
— Дон Жуана, — вспомнил генерал. — А, сейчас, увы, труппу отпустил на сборы перед дорогой. Хотели уезжать, было, а тут — холера.
— Холера… — вздохнул поэт и подбросил листок.
Из-за лип вдруг выбежал человек, споткнулся о корень, упал, поднялся и запыхавшись и кашляя, протараторил:
— Ваше превосходительство, еле нашел!
— Что еще? — грозно спросил Шепелев.
— Там, это… Человек в домну упал.
— Ну и что? — удивился заводчик.
— А это… Незнамо, работать далее али нет?
Шепелев весь покраснел, насупился и начал кричать уже другим наверное выработанным в войнах командным голосом:
— Есть же управляющий! Вот досталось! Конечно работать! Ишь, человек провалился. На войне армиями гибнут, а тут человек. Экая напасть! — и к Пушкину уже прежним тоном. — Александр Сергеевич, извиняйте, дела, — своими большими сильными руками тонкие руки Пушкина пожал, — Библиотека в Вашем распоряжении. А я на заводы. Гуляйте, наслаждайтесь парком! Там за театром зверинец. Справа два озерца с лебедями. Посмотрите, посмотрите! — приказал генерал, развернулся по-солдатски и зашагал за человеком по аллее прочь.
Александр Сергеевич побрел по аллеям один. Он, наслаждаясь осенними рукотворными видами прошёл мимо павильона с распушенными павлинами, возле длинного зверинца, где мирно гуляли серны, олени и дикие козы с вычурными рогами.
Взобравшись на небольшой холм, поэт ахнул — пред ним открылось прелестное райское озерцо с небольшим островком, где вольготно и величественно плавали любвеобильные лебеди. А через несколько шагов от этого озерца была и впрямь сказка — большой водоём с огромным островом, где вместе с лебедями и утками мерно покачивались на волнах венецианские гондолы и прогулочные плотики.
Пушкин обошёл Лебединку вокруг, нашёптывая дуэтом с пешим ветерком:
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна…
Недалеко от озер стояла из неочищенной берёзы беседка с кудряво украшенными берестой карнизами окон и капителями колонн. Александр Сергеевич рассматривая её, вдруг заметил, что из-за одного угла то появляется, то исчезает, появляясь из-за другого, бородатый человек.
Пушкин протёр ладонями глаза, поморгал — мужик более не появлялся.
Но жуткий мужицкий крик среди парка, улетающий в эхо:
— Отдай образ! Отдай образ!..
Внезапно порыв сильного ветра сорвал с клёнов и дубов листья, что густо осыпали поэта. И птицы закричали тут же на воде и суше, захлопали крыльями. И животные забегали, заметались по зверинцу.
И Александр Сергеевич почувствовал озноб и, сильнее укутавшись в плащ, пошёл быстрым шагом к дому.
А на следующее утро уже так легко молодой поэт перемахнул через жеребца, будто рифму оседлал, прочувствовав удобство и мягкость седла, как в Болдине недавно на утренних прогулках, поправил съехавшую шляпу и погнал за уже далеко отъехавшими Шепелевым с борзятниками. Чёрные как уголь гончие сначала тоже слегка поотстали, пошныряв возле барского дома, да для порядка погоняв кошек, потом услышав свист впереди, как одна устремились за «равняшкой» — ровным строем гнедых лошадей и белоснежных с чёрными и коричневыми мазками борзых в сворке.
— Каковы, а? — спросил Дмитрий Дмитриевич догнавшего Пушкина.
— Лошади? — переспросил поэт.
— Собаки, собаки! — уточнил Шепелев, у меня на Скотном, — показал на тот берег Верхнего пруда. — Псарня. Хотите глянуть?
— Не знаю, — не хотел Александр Сергеевич.
— Ну, как хотите, — понял его Шепелев. — На любителя. Э-эй! Красавцы, красавцы! — и свистнул.
В тональность его свиста затрубил медный рог. Собаки залаяли с ним и рванули сильней вперёд.
За ночь подморозило оземь и слегка тронуло коркой. Но вот, совсем некстати заморосил местами мелкий дождик. Ехали вдоль пруда, по ризадеевскому лесу, ставшему уже знакомым поэту, вот и он стал редеть, кое-где оголяя поле, кое-где втыкая кустарники, нарезая дороги и лаская слух мягким топотом коня по жухлой листве в такт строчек:
Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает,
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы…
Вдруг перед всеми на перерез выскочил заяц. Собаки тут же залаяли, рванули за ним, натянув сворку. Борзятник с криком — Ату! Ату! выпустил веревки и собаки, прочувствовав свободу, ринулись за зверем.
— Оп! Оп! Оп! — прокричал Шепелев стремительным псам, нырнувшим в кусты.
Борзятник слез с лошади и побежал за ними и, через минуты три возвратился радостный, держа за уши серый комок.
— Вот, барин, косой, — показал.
Заяц живой, дрожащий, выпученными глазами смотрел на своих хищников.
Борзые и гончие, как ни в чем не бывало, как будто зайца взять для них вслепую, медленно подошли к борзятникам, важно смотря вишнями глаз.
— С полем! — поздравил Дмитрий Дмитриевич всех с удачным началом и цепь «равняшка» тронулась дальше…
— Каковы, а! — немного погодя хвалил и восхищался он собаками. — Я Вам непременно презентую щенка…
— Ой, спасибо, Дмитрий Дмитриевич, только пропадет он, — отказался Пушкин. — Куда мне в столицу его. Дела другие ждут…
— Как хотите, — отрезал, нахмурившись Шепелев. — Знаете, Александр Сергеевич, борзые — золото. Вот за взятие Пугачева графа Панина наградили тремя. Как орденами. Как хотите… Вон те сучки, видите с пятнами по бокам ещё от Андрея Родионовича, из его псарни.
— Андрея Родионовича? А он…
— Покойный, в Гусь Железном могила его… Право, о покойниках плохо не говорят, но… сволочь была изрядная.
— Да что Вы так? — Пушкин погладил жеребца по холке, тот в ответ тряхнул головой.
— Знаю, о чем говорю… — резко сказал Шепелев. — Желаете узнать, как валял он имение своё округлял?.. Бывало пригласит помещика к себе, мол, продай, друг деревню. Тот, конечно, в отказ. Ну, приглашает ещё на мировую, выпивают, закусывают… А в это время приказчик платит мужикам его и увозит… Всю деревню по бревнышку разбирают, вспахивают… Тот приезжает — нет деревни! Ну, приводит свидетелей на место. А те куплены, тайно насыпают в лапти баташовской земли для клятвы, что на ней стоят. Во как!
— Интересно, — сказал Пушкин и ещё погладил коня.
— Да, Александр Сергеевич. Не всё жизнь поэзия… Жуть здесь всюду просвечивается сквозь сосны эти…
Выжлятник завыл впереди, через время ему ответил волк. Волкогоны гончие тут же погнали на вой и скрылись в кустах. Все погнали следом и, немного погодя, когда услышали визг и рычание, выжлятник отпустил борзых, и те понеслись вперед. Вся «равняшка» бросилась за ними…
Александр Сергеевич нёсся среди дерев, по кустам, не думая об охоте, а размышляя над шепелевскими словами о бывшем хозяине Выксы. «Жуть просвечивает сквозь сосны» — ну надо же как литературно… Сколько земли в России — Сибирь на пол-мира, а все за аршин готовы глотку порвать. И крестьян забрать себе… А? Может, прав Пестель, прав может Рылеев страдальцы, что крепостное право отменять нужно и свободу давать народу…
— Чу! Чу! — крикнул то ли коню, то ли себе поэт, — «Двести душ только оставить, чтобы в опекунский банк сдать, а то жениться не на что. Ха!» — улыбнулся в бакенбарды своим мыслям…
