Шарик по теплу спал прямо на траве или даже на песке, вытягивавя лапы. Одна девочка даже сказала, что он «ухом спит». А к зиме собаке сделали под берёзой конуру из картонной коробки.
Шарик стал узнавать всех жителей двора, радостно виляя хвостом при их появлении и лаял на незнакомые лица, на пролетавшие самолёты, подпевал охранным сигнализациям автомобилей. И его это пение стало досаждать граждан по ночам. Каждую ночь люди просыпались от собачьего воя, который был сильнее сигнала машины. Можно сказать, что Шарику нравилось петь и быть услышанным. Более того, рано утром он весело облаивал дворников и скулил на окна и балконы, выпрашивая завтрак.
Шарик даже понимал человеческую речь, потому что когда одна пожилая женщина его пожурила за то, что он не даёт спать по ночам, Шарик даже сначала обиделся и целый день лежал под берёзой, не на кого не обращая внимания. Но по ночам он стал вести себя намного тише.
В начале августа во двор прибыли строители, приехало множество разной техники — тракторы, бульдозеры, «КАМАЗы». Рабочие стали рыть землю, ломать бордюры. Среди них суетился низенький человек в костюме с галстуком, но в джинсах и огромных сандалиях на босу ногу. Это был депутат местного собрания. В одной руке его была прозрачная папка с документами, другой он махал и показывал рабочим в разных направлениях. Порисовавшись так пару часов во дворе, он пошёл по квартирам.
— Здравствуйте, — приветствовал депутат хозяек и хозяев, открывавших ему дверь. — Я ваш депутат, вот мой телефон и номер кабинета, — совал визитку и приписывал себе несуществующую заслугу по реконструкции двора. — Я добился проведения реконструкции вашего двора, которая ныне и проводится. Скоро выборы и я хотел бы продолжить свою деятельность на поприще депутата.
Кто-то шутки ради напечатал предвыборные листовки, в которых была фотография Шарика и расклеял на столбах. В листовках было написано, что собака Шарик ни кто иной, как кандидат в депутаты. Жители двора смеялись, читая листовки, но депутату было не до смеха. Он решил извести популярного конкурента. Одной из ночей депутат подкрался к спящей собаке и ударил её палкой. Шарик вскочил, взвизгнул и укусил депутата за штаны. Депутат тоже от этого завизжал и убежал со двора. Жители всего этого действа не видели, только проснулись от шума. А утром увидели хромающего Шарика.
Депутата после этого не видели. Стройка закончилась, и нога у пса зажила. Жизнь во дворе вернулась к своей первозданной тишине.
Настал день выборов. В списках кандидатов тот депутат уже не значился, наверно снял свою кандидатуру. А некоторые жители двора, те, кто пошёл на выборы, ради смеха приписали в бюллетенях имя Шарика и поставили против него галочку. На следующий день на столбах во дворе появились шуточные листовки, что пёс кандидат победил на выборах в депутаты. Жаль, что во всей стране нет такого скрепляющего её начала, каким был в этом дворе добрый пёс Шарик.
Хорошо летом в деревне. Потому что каникулы. Бабушке родители привезут на пару недель, сами уедут и гуляй себе вдоволь, купайся на озере, никто не следит. Ничьего глаза нет. Друг белобрысый до того, что и волос не заметно по кличке Лысый всегда рядом. Он и в обиду не даст местным парням и прыгать с тарзанки научит, папирос стыбрит у отца и таким словам научит, каких в городе и не слыхивали.
— Вали, вали! — крикнул Лысый Саньке, то есть давай, прыгай, не бойся, когда тот залез на дерево у озера и уже за верёвку рукой взялся.
Санька закрыл глаза, потом открыл, посмотрел вниз и не решился.
— Ссаный! — орал с воды Лысый и хохотал.
У Саньки ноги как ватные, сам весь вспотел.
— Сейчас, погодь, прыгну! — голосил Санька.
— Ха, не прыгнешь, духу не хватит, — крикнул Лысый и нырнул.
Санька потоптался на суку и слез на землю. Потом зашёл в воду и поплыл к вынырнувшему приятелю.
— Чего вы городские все чахлые, всего боитесь, — иронично сказал Лысый.
Обиженный и на себя и на приятеля Санька ничего не ответил.
— Не надо ничего и никого бояться, — учил Лысый. — Если надо — прыгай, надо — убей! Зырь! — крикнул он, забрался на дерево, прыгнул и минуты на две скрылся под водой.
Санька даже подумал, что утонул Лысый. А тот вынырнул из воды и показал, даже не одному Саньке, а всему миру неприличный жест.
— Во как! — крикнул.
На берегу они вдоволь наелись санькиного щербета, который родители оставили и пошли в деревню. Когда проходили возле дома деда Мити, увидели его на лавочке. Дед что-то чертил калошей на песке.
— Прикинь, — тихо сказал Лысый. — Дед Митя этот дурак, ну чокнутый, — и покутил пальцем у виска. — Раньше он был нормальный, а потом свихнулся на старости, — и громко деда Митю приветствовал, — Здорово, дед Мить!
Тот улыбнулся в седую бороду и что-то промычал.
Ребята сели рядом на лавку и Лысый спросил:
— Щербет будешь, дед Мить?
Тот радостно кивнул головой.
— Давай, угостим деда, — сказал Лысый Саньке.
Санька достал из кармана пакет с оставшимся кусочком щербета и передал Лысому.
— Гляди, какой уссывон, — весело сказал Лысый, достал щербет, встал, нашёл на земле куриный помёт, обмазал им кусок и дал деду Мите. Дед и в чём не бывало начал щербет облизывать.
— Зачем ты ему дал это? — спросил Санька, которому было и смешно и как-то не по себе.
Лысый отмахнулся.
— Вкусно, дедушк? — спросил он деда.
— Сладко, — невнятно ответил дед и проглотил щербет.
— Ещё будешь? — весело спросил Лысый.
— Не надо, — пытался остановить его Санька.
— Чего не надо, — ответил зло Лысый, — Что ты всего боишься?
Он снова намазал помётом оставшийся кусок щербета и дал деду.
— Сладко, — сказал, прожёвывая щербет, дед.
Странное чувство возникло у Саньки, что рядом с ними, кто сидит на лавочке, есть ещё кто-то и пристально за всеми наблюдает. Он обернулся, встал, вокруг себя развернулся, но никого не обнаружил. Ему было неуютно в этой компании, он встал и пошёл домой.
— Ну, иди, иди, трус! — крикнул вслед Лысый.
Вечером, когда он пришёл домой и вошёл в полутьме света из кухни в переднюю комнату, то даже вздрогнул. Так ему показалось, что на месте большой иконы в углу стоял кто-то, похожий на деда Митю и зло смотрел на Саньку.
Когда Санька лёг спать, то долго не мог уснуть, всё ворочался на вкусно пахнущей набитой сеном подушке. Вроде ничего не болело, а было неуютно, неудобно, нехорошо. И ему, мальчишке, всегда любое дело перевёртываемому на юмор и смех, стало жалко деда Митю. Стало жалко, потому что он представил на его месте себя.
На следующий день, Санька сразу же побежал к деду Мите. Тот сидел на лавочке возле своего дома, смотрел вниз и опять рисовал ногой на песке.
— Дед Мить, — сказал тихо Санька, медленно подошёл и сел на лавку рядом с ним.
Дед Митя мотнул головой, потом промычал что-то в бороду.
— Прости меня, дед Мить, — сказал Санька и почувствовал, как с этими словами у него навернулись слёзы, и со слезами стало как-то хорошо, тепло в груди.
Дед Митя посмотрел на мальчика и пожал плечами.
— Я не трус, я не трус, — сказал мальчик.
Дед Митя неумело улыбнулся, обнял мальчика и спросил картавя:
— Щербет есть?
Санька покачал головой.
— Жалко, — сказал дед Митя.
— Жалко, — сказал Санька. — Но я куплю, в сельпо сбегаю и куплю сегодня. Ладно, дед Мить?
Дед Митя ничего не сказал, а показал кривым пальцем на небо. Там утреннюю синеву быстро застелило облако, похожее на кусок щербета.
— Там сладко, — тыкал пальцем вверх, — Там хорошо.
Упали несколько дождевых капель.
— Дождик начинается, я пойду уж, — сказал Санька и пошёл к дому.
Ливень был тёплый, ласкающий. Прогремел гром. Санька быстро стал сырым, домой идти передумал и свернул на озеро. Там он разделся, влез на дерево и, сразу, ни о чём не думая прыгнул на тарзанке в воду. Он вынырнул под громовой раскат из воды, словно заново родившийся, радость охватило всё его существо, он смеялся и плакал одновременно.
— Духу не хватит, хватит вот! Хватит! — крикнул он невидимому другу и полез на дерево прыгать ещё.
Дождь шёл ещё долго, а когда закончился, в небе за озером развернулась радуга.
